Цикл романов "Новый Михаил". Компиляцияю Книги 1-7 (СИ) - Бабкин Владимир Викторович - Страница 17

– Но позвольте… – растерянно проблеял штабс-капитан, командовавший пулеметной ротой.

– Не позволю, – отрезал Кутепов. – Вашими стараниями боевая рота превратилась в стадо баранов! Где дисциплина? Где исправные пулеметы? Где, я вас спрашиваю?

– Но дело все в том, что…

– Довольно! – Кутепов решительно махнул рукой. – Я отстраняю вас от командования ротой. Можете жаловаться кому хотите. Браун, распорядитесь прапорщику Кисловскому временно возглавить пулеметную роту. Мы забираем все двадцать четыре пулемета, уверен, что нам они пригодятся больше. Опросите всех солдат в наших ротах, необходимо выявить всех, кто хоть как-то умеет обращаться с пулеметом, и заменить ими самые ненадежные команды. Далее. Даю вам полчаса на то, чтобы проверить все пулеметы, запастись водой и всем необходимым. Через тридцать минут я хочу видеть в ближайшем дворе пробные стрельбы из всех пулеметов. Если найдутся пулеметы, которые не смогут стрелять, их постоянные команды пойдут под трибунал. И передайте пулеметным командам – кто откажется выполнять приказ по открытию огня и вообще любой мой приказ, того я расстреляю собственноручно. Все понятно? Выполняйте!

Когда все разбежались выполнять приказы, Кутепов еще раз развернул телеграмму и задумался. Было уже ясно, что перед ним не ошибка и не бред сумасшедшего, а изложенная эзоповым языком военная депеша. Причем от лица, которое было явно в курсе происходящего и даже знало о том, что может произойти. Кто это лицо? Понятно, что «доктор» Романов Михаил Александрович – никакой не доктор. А кто? На ум приходил только один Романов – великий князь Михаил Александрович, да и сокращения «г.-а., в. кн.», скорее всего, расшифровываются как «генерал-адъютант, великий князь». Ну, допустим. И даже допустим, что великий князь и брат государя более осведомлен о происходящем, чем простой полковник Кутепов. И что из этого следует?

Александр Павлович еще раз перечитал всю телеграмму. Так, значит, можно предположить следующее. «Карантинный отряд» – это, очевидно, карательный отряд, который ему поручили возглавить. «Двадцать четыре карантинных аппарата» – это двадцать четыре пулемета. Правда, предполагаемый великий князь пишет, что половину пулеметов нужно отправить, но тут уж Кутепов их не отдаст. Особенно с учетом того, что «Не спешите слепо выполнять распоряжения главного врача Петрограда – к вечеру эпидемия оставит столицу без всякого управления». Ну, «главный врач Петрограда» – это, очевидно, Хабалов и есть…

Тут его размышления были прерваны появлением на арене нового персонажа. Из подъехавшей коляски выпрыгнул путавшийся в длинных полах шинели полковник князь Аргутинский-Долгоруков и буквально побежал навстречу Кутепову. Тот удивленно пожал плечами и пошел ему навстречу.

Первым вопросом, который задал князь, был:

– Александр Павлович, голубчик, вы не видели роту лейб-гвардии Егерского запасного полка? Она должна была идти вам навстречу.

Кутепов отрицательно покачал головой.

– Ах, видимо, где-то потерялись… А я к вам по делу, Александр Павлович! – князь Аргутинский-Долгоруков явно был очень взволнован. – Дело в том, что вам необходимо срочно вернуться. Там взбунтовавшаяся толпа солдат и рабочих подожгла Окружной суд и движется в сторону Зимнего дворца!

Кутепов, не веря своим ушам, поинтересовался:

– А у вас там что – мой отряд единственный?

Князь горестно вздохнул и, вместо того чтобы вручить ему новый приказ, вновь принялся уговаривать:

– Дорогой мой, Александр Павлович, право, вам необходимо поспешить к Зимнему дворцу. Положение просто отчаянное!

– Следует ли понимать, что предыдущий приказ генерала Хабалова я должен считать отмененным?

Аргутинский-Долгоруков всплеснул руками.

– Так Хабалов меня и послал за вами! Поспешите, Александр Павлович!

Кутепов хмыкнул и ответил:

– Передайте генералу Хабалову, что я двинусь по Литейному проспекту, затем по Симеоновской улице, к цирку Чинизелли, откуда выйду на Марсово поле, где, вероятно, и встречу эту вашу толпу, не допуская ее к Зимнему дворцу.

Глядя вслед уезжавшему Аргутинскому-Долгорукову, Кутепов проговорил:

– Двинусь. Но не ранее, чем проверю и исправлю все пулеметы…

Петроград. 27 февраля (12 марта) 1917 года

Нестройное пение перемежалось с выкрикиванием лозунгов и здравиц, шум толпы время от времени перекрывался звоном разбитого стекла и хаотически звучавшими выстрелами. Возбужденная людская река текла по улицам столицы. Где-то били окна и витрины, какие-то подозрительные личности проводили «революционную экспроприацию» добра из подвернувшихся лавок и складов, выстрелы, как правило, не носили характера военной необходимости, а были неким выражением вседозволенности и долгожданной свободы от всего, что ассоциируется с такими старорежимными понятиями, как закон и порядок. Стреляли просто в воздух, разбивали выстрелами уличные фонари, пускали пули в окна домов, которые выглядели «крайне подозрительно».

Тимофей Кирпичников шел вместе со всеми и был мрачен. Так хорошо начинавшееся революционное предприятие, которым, по его мнению, стал успешный поход по казармам других полков для их включения в революцию, очень быстро превратилось в хаос, и солдаты, слившиеся с массой рабочих и других элементов, практически сразу перестали слушаться любых команд и больше не представляли никакой военной силы. Только факт удивительного бездействия властей позволял «революционным массам» захватывать одну улицу за другой. Фактически властями столица была отдана на разграбление.

Правда разграбление уже почти завоеванного города осуществляла не вражеская армия, а само население этого города, при поддержке солдат его же гарнизона. Солдат, которые когда-то давали присягу защищать и страну, и сам этот город.

Из-за угла потянуло дымом, и, дойдя до поворота, Кирпичников увидел охваченное пламенем здание полицейского участка. Под общее улюлюканье и выстрелы в воздух к стене ближайшего дома вытолкали несколько человек, по обрывкам формы в них можно было опознать чинов полиции. Грянули выстрелы, и толпа радостно завизжала, глядя на упавшие у стены тела.

С какого-то, не видимого из-за толпы возвышения, вещала какая-то истеричная мадам, с другой стороны улицы, стоя на тумбе фонарного столба, толкал пламенную речь какой-то чернявый юноша, и его кучерявая голова двигалась вверх-вниз в такт его крикам.

Кирпичников с безразличием посмотрел, как какие-то солдаты тащат сквозь толпу офицера с оторванным погоном и залитым кровью лицом. Проследив направление их движения, он увидел, как пара других солдат уже привязывают веревочную петлю к перекладине фонарного столба.

Сплюнув и втоптав в грязный снег окурок, Тимофей Кирпичников пошел в направлении центра города.

Петроград. Васильевский остров.

27 февраля (12 марта) 1917 года

Через несколько минут первые демонстранты показались с Шестой линии и стали заворачивать налево в сторону моста.

У входа на мост с винтовками на руку линией стояла полурота финляндцев, а прапорщик Басин стоял перед строем с обнаженной шашкой в руках. Приближающаяся толпа нестройными голосами распевала «Марсельезу» и явно не собиралась останавливаться, уверенная в том, что и здесь повторится номер, который произошел несколько минут назад с казаками, которых, кстати, в толпе видно уже не было.

Из походящей массы звучали крики «Да здравствует республика!», «Долой войну!», «Долой полицию!» и «Ура!». Какой-то рабочий с красным флагом «Долой самодержавие!» бросился на прапорщика, пытаясь ударить его древком.

Басин ухватился левой рукой за древко флага, а правой с силой толкнул рабочего в грудь эфесом шашки, да так, что тот упал и, падая, выпустил флаг из рук.

Прапорщик швырнул на мостовую флаг, и в этот момент из толпы раздалось несколько выстрелов. Одна пуля просвистела над головой Басина, а две другие ранили стоящих в цепи солдат. Какие-то молодчики бросились из толпы к шеренге, явно собираясь отнять винтовки. Первый из подбежавших немедля получил от солдата прикладом в лоб, но подбегали другие…