Цикл романов "Новый Михаил". Компиляцияю Книги 1-7 (СИ) - Бабкин Владимир Викторович - Страница 24

Старший в этой компании, расхристанный, диковинно одетый и поразительно похожий на проходимца с Хитровки, подозвал к себе дворника и потребовал у него назвать «подозрительные квартиры», в которых следует немедля провести обыски и экспроприации «всего награбленного у трудового элемента». Бледный дворник что-то залепетал в ответ, и вот уже прибывшие начали разбегаться по парадным.

– А чё у солдат командир не военный?

Егорка оглянулся на спросившего Матвея, с которым они сидели на чердаке, и пожал плечами.

– А я-то почем знаю? Могёт быть, что и переоделся.

Матвей хмыкнул и отрицательно замотал головой.

– Не, Егорка, не могет того быть. По ём же видать, что никакой он не военный. И морда в нево, как у прохиндея.

Где-то в доме прозвучал выстрел. Потом еще один. Несколько человек из прибывших побежали на звук стрельбы, кто-то кричал, что нужно кого-то ловить у черного хода – в общем, все пришло в то хаотическое движение, когда каждый действует сам по себе, но тем не менее подчиняется движению и настроению толпы, в которой он находится.

И вот из подъездов начали выталкивать каких-то перепуганных людей, среди которых попадались и женщины. Выведенных во двор жильцов, а также дворника дома, заставляли залезть в кузов грузовика, но дальше случилась заминка – нужно было найти желающих ехать с задержанными в штаб в качестве конвоя, но ехать никто не хотел, порываясь принять участие в увлекательнейшем занятии – обыске «подозрительных квартир» и следующей за обыском экспроприации найденного.

Мальчишки на чердаке активно перешептывались, глядя на то, как переругиваются прибывшие. Зрелище было забавным, и Егорка с Матвеем время от времени прикрывали ладошками свои рты, для того чтобы не смеяться в голос и не привлекать к себе внимания.

Казавшееся поначалу таким скучным сидение на чердаке обещало стать весьма интересным, и два друга уже не жалели о том, что им пришлось вместо интересных хождений по улицам отсиживаться в этом унылом месте. А вначале они сильно грустили по этому поводу и уже разрабатывали планы побега из-под родительского запрета.

А запрет был весьма весомым. После того как Егор заявился домой и застал мамку всю в слезах, которая поначалу бросилась к нему и прижала к себе, а затем отходила какой-то тряпкой, он еще пытался вяло огрызаться про то, что все равно будет бегать на демонстрации. Но вот после того, как вернулся батяня, искавший его по всем улицам, а потом отходивший сына розгами по всем его худым мягким местам и запретивший даже нос показывать в районах всяких шествий и столкновений, Егорка решил от греха пока обождать с этим увлекательным делом, спрятавшись здесь, на крыше сарая со своим закадычным дружком, который попал под такой же запрет.

Отцы двух друзей хорошо знали друг друга и, возможно, также были друзьями, хотя на взгляд мальчишек дружба взрослых весьма отличается от их совместных походов и озорных проделок. Впрочем, взрослые тоже не понимали их, ведь как иначе объяснить постоянные запреты и наказания? Разве в их возрасте они сами не так себя вели?

Но размышления на эти темы были скучными, тем более что события во дворе продолжали разворачиваться в интересном ключе.

После того как желающих ехать в штаб не нашлось, «командир» долго размахивал маузером и угрожал расстрелом всем и каждому, а затем внезапно согласился никого не отправлять. Более того, он распорядился выгнать из кузова грузовика всех «арестованных» и грузить на их место в машине реквизированное контрреволюционное добро из квартир дома.

Самих же «арестованных» загнали в дворницкую и заперли там. Причем запирал сам дворник, который почему-то из арестованного превратился в тюремщика. Но такие мелочи мало интересовали прибывших на экспроприацию…

Где-то под Могилевом. 27 февраля (12 марта) 1917 года

– Всем покинуть машину! Быстрее! Могут баки взорваться!

Это Георгий, с разбитым лбом, кричал у люка и добрым словом подгонял всех к выходу.

Мы повыпрыгивали и, утопая в снежной целине, отбежали подальше от дымящего аэроплана. Я пришел в себя, когда что-то твердое толкнуло меня в грудь. Остановившись, я определил, что наткнулся на плетень, а прямо передо мной стоит крестьянская мазанка. А перед мазанкой стоит местный мужичок и держит во рту «козью ножку».

И я, видимо еще не отойдя от стресса, спрашиваю первое, что пришло мне в голову:

– Далеко до Могилева?

И мужик, затянувшись, спокойно так отвечает (видимо, дымящие огромные аэропланы у него в огороде падают по два раза на дню):

– Дык, почитай, верст десять будет…

Петроград 27 февраля (12 марта) 1917 года

– «Первое. Ввиду чрезвычайных обстоятельств государь император не считает возможным отложить свой отъезд и выезжает завтра в два с половиною часа дня. Второе. Все мероприятия, касающиеся перемен в личном составе, его императорское величество откладывает до своего приезда в Царское Село. Третье. Завтра отправляется в Петроград генерал-адъютант Иванов в качестве главнокомандующего Петроградским округом, имея с собой надежный батальон. Четвертое. С завтрашнего дня с Северного и Западного фронтов начнут отправляться в Петроград, из наиболее надежных частей, четыре пехотных и четыре кавалерийских полка. Генерал Алексеев».

Генерал Беляев отложил бланк телеграммы и посмотрел на растерянные лица присутствующих. Министры были обескуражены таким ответом императора. Фактически, собравшись сегодня в четыре часа дня, они уже даже не пытались чем-то управлять, считая, что все рычаги власти потеряны. Надеясь на чудо и в ожидании его, они имитировали деятельность, принимая уже никому не нужные решения, но отказываясь от любых действий.

Так, например, с подачи генерала Беляева и великого князя Кирилла Владимировича, в надежде на успокоение улицы и автоматическое разрешение проблем, был отправлен в отставку министр внутренних дел. Обиженный Протопопов сказал, что ему остается лишь застрелиться, и покинул зал. Но по обыкновению ответственных лиц тех дней, стреляться он не стал, а просто спрятался в одном из служебных помещений дворца в надежде переждать бурю и посмотреть, чья возьмет.

А правительство тем временем вяло решало новый вопрос – на кого бы спихнуть освободившийся портфель министра внутренних дел. Изобразив работу мысли и не найдя кандидатур, решили просто поручить исполнение дел старшему из товарищей министра.

В шесть часов вечера князь Голицын послал императору телеграмму о том, что Совет министров объявляет город на осадном положении и просит государя поручить командование войсками столицы какому-нибудь популярному в войсках генералу, которого солдаты будут слушаться. Кроме того, в телеграмме сообщалось, что Совет министров просит государя его уволить и поручить лицу, пользующемуся общим доверием, составить новое правительство.

С облегчением переведя дух, полагая, что более не отвечают за происходящее, министры ждали официальной отставки и возможности спокойно разъехаться. И вдруг такая неприятность – государь их не уволил. Общее настроение присутствующих выражал сам глава правительства князь Голицын, который все время повторял одну и ту же фразу:

– Что же делать, что делать?

Министры растерянно переглядывались. Казалось, что все сейчас разрываются между желанием немедленно бежать и необходимостью соблюдать приличия, придумав повод для бегства.

Внезапно кто-то распахнул двери в зал заседаний и закричал:

– Сюда идет толпа!!! Будут здесь с минуты на минуту! Спасайся!

Словно получив команду, министры повскакивали со своих мест и, роняя стулья и никому теперь не нужные бумаги, рванулись к выходу. Шум паники охватил один из оплотов государственной власти России. Где-то хлопали двери. Зазвенело разбитое стекло. Погас свет.

Еще через несколько тягостных минут в опустевший дворец ворвалась толпа солдат и всякой веселой черни. Начался разгром.

Правительство, назначенное государем императором Николаем Вторым, перестало существовать…