Красные ворота - Кондратьев Вячеслав Леонидович - Страница 77

— Что ж, вроде недурственно, — так же усмехаясь, сказал Марк. — Ну и что дальше? Будем «За высоким баром тянуть коктейль»? Не стоит, сэр… Все это дым. Не будешь «обнимать эти плечи», будешь — другие, и в самом скором времени.

— Ты не понял, Марк, — с горечью вырвалось у Коншина.

— Стихов?

— И стихов и меня… Мне плохо сейчас.

— Хотел бы посочувствовать, но не выйдет. Я же говорил тебе: девицы, вино, все это…

— Знаю.

— Кстати, о водке. Когда из-за несчастной любви пускают пулю в лоб, что, разумеется, глупо, это все же романтично, но когда спиваются — это не только глупо, но и некрасиво. И главное, пошло.

— Я не собираюсь спиваться. С чего ты решил?

— Просто предупреждаю… Ну-с, еще какие новости?

— Вот, — невесело усмехнулся Коншин, доставая из кармана письмо из редакции.

Марк пробежал его глазами и пожал плечами.

— А что было до этого?

Коншин рассказал в двух словах, без особых подробностей.

— Партизаним, значит? Неумно, конечно, но все же поступок. Не горюй. Я взял большой заказ на ВСХВ, поработаешь со мной.

— Правда? — воскликнул Коншин.

— Я хотел как раз зайти к тебе на днях.

Тут раздался звонок у входной двери. Марк недоуменно повел плечом и пошел открывать с недовольной миной. Вернулся он еще более недовольный, с мужчиной небольшого роста, полненьким, одетым в добротное пальто бежевого цвета, и женщиной, которую Коншин сразу не разглядел. Полненький, не успев войти, быстро заговорил:

— Вот где, значит, ты обитаешь? Еле разыскали… Ну, говори, как живешь, что пишешь? Слыхал, шедевры творишь? Почему в союз не приносишь, выставка скоро. Я, кстати, сейчас там не последняя скрипка, в выставкоме. Могу помочь. Покажешь работы-то? Ты что такой опрокинутый? Не ждал? Но если гора не идет к Магомету, то Магомет…

— Погоди, Юрий, не тараторь… Раз пришли, так раздевайтесь и проходите, — Марк подошел к женщине и взял у нее шубу. Лицо его при этом было кислое.

Женщина отдала шубу, прошла в мастерскую, огляделась и, не увидев картин на стенах, уставилась на сложенные в углу подрамники.

Здесь Коншин и узнал ее…

— А что, чудесная мастерская, Марк, — продолжал полненький. — Сколько платишь? — и, не дождавшись ответа, повернулся к Коншину. — Твой ученик? — и, опять не став ждать ответа, сказал уже Коншину: — Вы извините, молодой человек, но мы пришли к Марку по важному делу, нам предстоит серьезный и, так сказать, конфиденциальный разговор, так что, может быть, вы…

— Он останется, Юрий, — перебил Марк резко.

Женщина взглянула на Коншина, прищурив, видимо, близорукие глаза, и воскликнула:

— Бог ты мой! Где-то я этого молодого человека видела! И совсем недавно, — она еще больше прищурила свои и так узкие зеленоватые глаза. — Это вы помогли мне избавиться от того ужасного человека на бульваре?

— Вы же попросили… — смущенно ответил Коншин, — он всегда терялся перед красивыми женщинами.

— Ты слышишь, Марк? Твой друг меня спас.

— Очень рад, — бросил Марк безразлично.

— Тогда прекрасно! Все знакомы, и беру свои слова обратно. Я думал, товарищу просто будет неинтересно. Разговор-то предстоит долгий. Кто-то из наших говорил, Марк, что тематика у тебя ничего, но вот исполнение… В формализм малость ударился. А сейчас, знаешь, как с этим? Низкопоклонство, космополитизм, оттудова и формализм прет…

— Ты можешь на минутку остановиться? — перебил Марк. — Мне нужно Валерию спросить.

— Пожалуйста. Молчу, молчу…

— А ты зачем появилась?

— Давно хотела посмотреть, как ты живешь. Узнала, что Юрий собирается к тебе, вот и появилась, — ответила она спокойно, даже как-то лениво, не отводя глаз от Марка.

— Надо было узнать, хочу ли я этого.

— А почему бы тебе не хотеть? Мы так давно не видались, — улыбнулась она. — А потом, мне тоже интересно поглядеть твои работы.

— Вы все так уверены, что я их буду показывать? Зря. И не собираюсь.

— Это ты напрасно, Марк, напрасно, — заспешил Юрий. — Ты должен показать. Я пришел к тебе не только как друг, а и как представитель МОСХа. Руководство интересуется, что ты делаешь, и мне поручили. Да, поручили ознакомиться с твоими работами и отобрать что-то для всесоюзной выставки. Или ты не хочешь участвовать? Так это нужно! Иначе твое пребывание в организации станет весьма проблематичным. Понимаешь? Ты несколько лет не появляешься ни в союзе, ни в фонде. Никто о тебе ни черта не знает. Ты же, друже, не на облаке живешь. Коллектив должен знать…

— Хватит, — прервал он опять. — Но зачем ты пришел с Валерией? Она же не представитель МОСХа?

— Я не в курсе, что у тебя там с Валерией. Она попросила меня, и я… я не имел никаких оснований отказать ей.

— Ладно, Марк, — так же лениво начала Валерия, — я могу выйти на улицу или в другую комнату, когда ты будешь демонстрировать свои работы, но потом мне надо будет с тобой поговорить. Это можно, надеюсь? — опять со спокойной, чуть снисходительной улыбкой.

— Не знаю, о чем ты собираешься говорить. По-моему, уже давно обо всем переговорено.

— Я знаю о чем. Так куда мне выйти?

— Оставайся, — буркнул Марк раздраженно.

— Вот и ладненько! — воскликнул Юрий, потирая руки. — Давай расставляй, друже. Я аж дрожу, так интересно, что ты наработал. Ведь в гениях в институте ходил, да и перед войной превосходную вещицу сотворил.

Марк отошел в угол мастерской, где сложены были подрамники, и не спеша стал выбирать из них то, что решил показать. Юрий, все так же потирая руки, мерил мастерскую нетерпеливыми короткими шажками. Валерия опустилась в кресло и вынула из сумочки пачку «Казбека». Коншин во все глаза глядел на нее — вот, оказывается, какая она, бывшая жена Марка, о которой он никогда ничего не говорил, но которую, наверно, продолжает любить, потому что такую женщину, по мнению Коншина, не любить было нельзя.

Марк расставил подрамники около мольберта и один поставил на него, сдернул простыню и произнес с усмешкой:

— Только не думай, представитель МОСХа, что меня очень интересует твое мнение.

— Ты все такой же нетерпимый, Марк. Ладно, тебе сие, наверное, позволено, но все же, все же, — влепился Юрий в холст.

Он отходил от него, подходил ближе, глядел и сбоку, то с одного конца комнаты, то с другого, прищелкивал пальцами, что-то бормоча про себя, потом покачал головой, уселся.

— Потрясающе! Конгениально! Поздравляю, Маркуша, поздравляю. Это, конечно, штука! Но… увы, но… — он еще раз покачал головой. — Понимаешь, Марк, не поймут же тебя. Увы, не поймут. Не привык наш зритель к такому. Поближе, друже, к соцреализму надо, поближе… Ну, зачем такая деформация фигур? Ну, я-то понимаю, поймет и еще кто-то из профессионалов, но народ? Он-то не поймет. Он к другому привык. В формализме же обвинит народ-то. Почему, спросит, все такое закрученное, нереальное? — он перевел дыхание. — Ну и жестоко, конечно, очень… Но главное, разумеется, в нарушении пропорций. Скажут же, рисовать не умеет… И еще, Марк…

— Все, — перебил Марк и закрыл картину простыней.

— Да ты не обижайся, друже, я-то все понимаю, но… выставком.

— Я знаю, что выставком, потому и не несу, — очень спокойно сказал Марк. — Ну все? Больше показывать не стоит?

— Обязательно покажи, обязательно.

— Нет, не буду… Передай руководству, что работаю, но выставляться пока считаю преждевременным. Так и скажи. — Марк отошел от мольберта и уселся на стул верхом.

К удивлению Коншина, он поглядывал на всех веселыми глазами, на губах дрожала такая же веселая, даже победоносная улыбочка, вроде он всем доволен.

— Ну-с, сеанс окончен. Какие будут вопросы у уважаемой публики?

— У меня есть вопрос, — включаясь в игру и даже подняв руку, сказала Валерия.

— Прошу.

— Скажи, Марк, только совершенно откровенно. Ты уверен в своей правоте, уверен, что делаешь именно то, что нужно?

— Абсолютно. Я делаю то, что для меня нужно.

— Мы работаем не для себя, Марк, для народа, — быстро выпалил Юрий.