Страж (СИ) - Соболянская Елизавета - Страница 22

Глава 19

Всю ночь дом гудел и шуршал приготовлениями, и к утру невеста была готова: то самое белоснежное креповое платье с лазурно-золотым поясом мягко облегало ее пышные формы, волосы сияли золотом, жемчужными шпильками и лазурными атласными лентами в хитрой прическе «а-ля грейс». В руках Софочка сжимала изящный букет из синих ирисов, бруннеры и ландышей, и цветы дрожали, как и сама невеста.

Отец повел ее к алтарю полковой церкви. Церемония была маленькой, тихой и уютной. Знакомый девушке с детства священник, мягко улыбаясь, соединил молодых, приятным, чуть дребезжащим голосом вычитывая молитвы. Хор мягко выводил «Исайя, ликуй». Где-то позади, среди родственников и знакомых молодоженов, стояли младшие чины, тоже решившие заключить брак накануне очередного похода.

Пахло ладаном и цветами, Розетта стояла в сизом тумане, вдыхала запах воска и флердоранжа и… плакала. Сама не зная почему. Ей бы радоваться за подругу, но девушка заливалась слезами, стараясь только не шуметь, чтобы не портить торжественный момент.

Когда же молодых повели вокруг аналоя, ей вдруг привиделось, что Петр Адрианович идет по взрытому картечью полю, и на его парадном мундире проступают черные пятна засохшей крови. А белое платье Софочки превратилось в погребальный саван, прикрытый белыми складками фаты. Отчаянно крестясь, молодая итальянка просила всех святых уберечь ее подругу и ее молодого мужа, а стоящие рядом косились на девушку, думая, что она с таким отчаянным видом просит себе замужества.

На праздничный обед семья и немногочисленные друзья молодых собрались в ресторане. Шумно праздновать не стали – выпили по бокалу шампанского, закусили икрой, а потом молодожены уехали сразу в квартиру полковника. До отправления полка оставалось три дня.

Розетта осталась жить в семье генерала. Эти три дня она не находила себе места – бродила уныло по саду, пыталась рукодельничать, читать, писать записочки Софье – все было напрасно. Девушку мучили дурные предчувствия и страшные сны. Немного оживилась она лишь тогда, когда в дом генерала заехали ее отец и брат – попрощаться. Розетта обнимала брата, отца и с трудом сдерживала слезы. У нее было четкое ощущение, что она видит их в последний раз. А следующим утром Софья Ильинична вернулась в родительский дом. Из казенной квартиры супруга ее не гнали, но молодой женщине страшно было оставаться одной.

Мария Александровна приняла дочь с радостью, хотя и встал вопрос – молодой, но все же замужней даме неприлично жить в ее девичьей комнате, да еще с незамужней девицей. Поразмыслив, генеральша приказала перенести вещи замужней дочери в гостевую спальню с широкой «семейной» кроватью. Туда же перенесли часть приданого, гардероб и милые сердцу безделушки Софьи Ильиничны.

Проводив мужчин, женщины впали в странное состояние ожидания. Они вставали утром, приводили себя в порядок – совсем просто – и собирались за завтраком. Поскольку мужчин в доме практически не осталось, готовили тоже просто и строго соблюдали постные дни. После еды дети шли заниматься с гувернанткой, а Мария Александровна, Софья Ильинична и Розетта усаживались в гостиной с рукоделием. Кто-то читал вслух, создавая фон для мыслей, в которые погружалась каждая.

Рукоделие тоже было непривычное – Мария Александровна резала на бинты старые простыни. Потом полосы ткани кипятили, сушили на ветерке, утюжили и сматывали в рулоны для передачи местному госпиталю. Софья и Розетта щипали корпию – из тех же мягких лоскутов и обрезков надергивали нитки, превращая их в мягкий клубок, который доктора пропитывали лекарствами при обработке ран. Все служанки, свободные от домашних дел, садились за пряжу. Мария Александровна искренне опасалась, что поход затянется, и мужчинам не обойтись будет без теплых чулок и рукавиц.

Все сидели, казалось бы, спокойно, иногда беседовали, нередко Розетту просили спеть, но стоило хлопнуть двери, как все вздрагивали, прерывали свои занятия и замирали испуганно, с волнительным ожиданием глядя на вход в гостиную. А уж если на тихой улице, где располагались офицерские квартиры, раздавался стук копыт курьера… Изо всех окон высовывались головы в чепцах и шляпках, стремясь увидеть посыльного, чтобы вперед всех узнать новости.

Так прошел июнь. В июле Софочка упала в обморок от жары, и тогда измученная нездоровой городской атмосферой Мария Александровна внезапно решилась ехать за город, чтобы немного переждать летнюю духоту и тяжесть. Войска отступали. Покинули Гродно, Вильну, к началу июля Литва была полностью в руках французской армии. Когда в сводках появился Полоцк, генерал прислал письмо.

– Дорогая моя Маришенька, – торопливо писал генерал, – мы продолжаем отступать. Короткие стычки с итальянской, французской и шведской армиями кровопролитны и бессмысленны. Прошу тебя и Софочку беречь себя. Поцелуй Александра и Николая.

Мария Александровна прочитала вслух часть письма, а после ушла с ним в свою спальню и утром выглядела очень усталой, словно много плакала.

Розетта переживала об отце и брате, но добрый генерал Казачковский сделал в своем письме приписку о том, что ее близкие здоровы и, несмотря на тяготы походной жизни, держатся бодро и весело.

Между тем дела на фронте становились все хуже. Родственники Марии Александровны, живущие в Москве, приехали в Петербург, и дом наполнился людьми и голосами. В комнату Розетты подселили старую девушку лет тридцати – нервную, склочную и склонную к длинным сентенциям. Маленькая итальянка вынужденно терпела соседство, но старалась проводить время в саду или в гостиной с Софьей Ильиничной и Марией Александровной. При хозяйке дома гостья не смела обвинять Розетту в чем-либо. Зато тетушки, бабушки и дядюшки живо интересовались «судьбой несчастной сиротки» и доставали Розетту нравоучениями и советами немедля выйти замуж.

На фоне всего этого беспокойства Софочка снова упала в обморок и, сославшись на духоту и толчею, съехала на квартиру супруга вместе с Розеттой.

Уже в скромных апартаментах полковника молодая женщина призналась подруге, что, скорее всего, она ждет ребенка. Для подтверждения Розетта сбегала за доктором, и, выслушав утомленного наплывом пациентов эскулапа, Софочка погрузилась в блаженное ожидание. Вот только уже в начале августа будущую мамочку начали одолевать тягостные сны. Днем она плакала, молилась и снова плакала. А потом, в один из серых дождливых дней, схватила Розетту за руки:

– Розетта, я знаю, что должна ехать. Туда! К Смоленску! Маменька меня не отпустит, но… Ты поедешь со мной?

Маленькая итальянка, с трудом державшаяся на успокоительных микстурах, чуть не подпрыгнула на месте:

– Поеду, Софья Ильинична! Только… Надо как то сделать так, чтобы нас не остановили!

– Я уже все продумала! – супруга полковника на миг отбросила свои тревоги и задорно улыбнулась.

На следующее утро Софочка приказала вынести сундуки в карету, написала маменьке записку, что уезжает к подруге в пригород, а подруге отправила посыльного с целой стопкой писем, которые они с Розеттой писали всю ночь.

Сонные и утомленные дамы сели в карету и покатили к Смоленску. Их план сработал – их никто не остановил. Аккуратно выписанная подорожная – жена офицера едет в расположение полка – позволяла двум женщинам довольно быстро преодолевать дорожные преграды. Их обеих словно кто-то гнал туда, к войскам.

Однако за три дня пути до Смоленска Софье Ильиничне стало нехорошо, и они остановились в гостинице. Мокрые, грязные, уставшие путешественницы вдруг ощутили какой-то предел и решили провести в трактире два дня, чтобы вымыться, высушить одежду и отоспаться на кроватях.

Провидение было к ним милосердно – спали измученные женщины без предчувствий и кошмаров. А на третий день, когда кучер уже ставил сундуки на задок кареты, до них долетел ужасающий грохот…

– Что это? – замерла Сонечка, рефлекторно прикрывая живот.

– Так пушки палят, ваше сиятельство! – ответил кучер, бывший когда-то денщиком ее супруга.