Страж (СИ) - Соболянская Елизавета - Страница 24

В общей суете не сразу заметили, что Сонечке стало нехорошо, а когда послали за доктором, будущая мама вцепилась в подружку, с которой не расставалась весь последний год, и не отпустила ее даже тогда, когда ее спешно уложили в постель для осмотра. Розетта, конечно, старалась не видеть лишнего. Она утирала Софочке пот, подносила воду, болтала, отвлекая подругу от долгих и болезненных схваток.

Однако Софья Ильинична отвлекаться не желала. Она требовала с Розетты клятву – назвать младенца именем отца и вырастить из него достойного офицера.

– Софочка, – ласковым голосом уговаривала ее Розетта, – а что, если у тебя девочка родится? Имя «Петр» ей совсем не пойдет!

– Будет Петра! – стонала, извиваясь, Соня. – Обещай мне! Клянись!

Когда у тебя на руках корчится от боли живой человек – ты пообещаешь ему что угодно. Вот и Розетта пообещала. Под утро Сонечка родила крепкого горластого мальчишку. Призванная на помощь повитуха торопливо обмыла младенца, запеленала и вручила Розетте:

– Подержите, синьорина, вам тут лучше не смотреть!

Розетта с облегчением ушла к окну и поначалу не прислушивалась к тому, что происходило в комнате. Ее удивлял и поражал ребенок, лежащий у нее на руках. Сын Петра Адриановича и Сонечки. Такой крохотный, но довольно увесистый. Громкий. Интересно, его волосы будут золотыми, как у матери? Или каштановыми, как у отца? А глаза? Какого цвета будут глаза?

Покачивая младенца, девушка засмотрелась в окно и наконец услышала за спиной тревожный шепот доктора и повитухи. Кажется, после рождения юного Петра Петровича Смирницкого что-то пошло не так.

Чтобы не мешать, Розетта вышла. В соседней комнате ожидали кормилица и новоиспеченная бабушка. Мария Александровна приняла на руки первого внука и, пряча слезы, прижала его к груди. Потом, правда, младенец недовольно завозился, захныкал, и его передали кормилице. А через час из спальни вышли опустошенные доктор и повитуха – спасти родильницу не удалось.

Зато у доктора в руках была бумага, на которой слабеющей рукой Софочки была написана ее последняя воля – опекунами ее сына назначались Розетта Россет и генерал Казачковский.

Пока Мария Александровна рыдала над телом дочери, Розетте пришлось заниматься малышом, и она отдала ему все свое время и силы. Ведь больше в ее жизни ничего ценного не осталось.

Генерал Казачковский вернулся домой только в 1814 году, завершив вместе с русской армией заграничный поход. Глава семейства вышел в отставку, но успел определить на службу Марселя Россет, а своего старшего сына – в кадетский корпус.

Дома генерала встретили жена, сыновья и полуторагодовалый внук – Петр Петрович Смирницкий. Розетта Россет никогда не была замужем. Когда молодой капитан Смирницкий женился, вышел в отставку и уехал в унаследованное им поместье, он взял с собой «тетушку Розетту». Сия почтенная особа жила в его доме, нянчила детей и внуков и умерла в глубокой старости – в возрасте более девяноста лет. Последними ее словами были: «Сонечка, я сдержала свое слово».

Глава 21

Трехсотлетие семьи Романовых праздновали с размахом. Балы, театральные премьеры, амнистии, стипендии, молебны и парады. Тысяча девятьсот тринадцатый был годом бурным и тревожным, но для кого-то он был радостным. Катенька Байкова – младшая дочь полковника Байкова – поступила в Смольный институт. По этому случаю маменька подарила ей прелестный альбом, украшенный фотографией юной смолянки.

– Я дарю тебе эту вещицу на память о родном доме и твоих близких, – сказала Надежда Павловна Байкова, выводя красивую виньетку после дарственной надписи. – Береги его, не марай листов зря, и пусть этот альбом станет для тебя лучшим собеседником.

Катенька поцеловала мама́ в щеку и в нетерпении принялась перебирать скромные пожитки из дозволенного списка. Белье, ленты для волос, пакетик с леденцами, завернутый в стопку носовых платочков, перчатки, носочки, заботливо связанные няней.

Хотелось плакать, в носу противно щипало, но девочка сдерживалась – ее берут в первый класс Смольного института! Это большая честь! К тому же они с Машей едут в Петербург, и она успеет полюбоваться столицей!

Мария Николаевна – старшая, замужняя сестра Катеньки – тоже радовалась поездке. Она закончила Смольный институт десять лет назад, почти сразу вышла замуж за офицера, родила детей и изрядно соскучилась по блеску и шуму большого города. Оставив детей на попечении матери, Мария Николаевна собиралась отвезти сестру в Смольный и повидать живущих в столице подруг. Заодно пройтись по столичным магазинам, заглянуть в театр и полюбоваться городом, украшенным к торжествам.

Все получилось почти так, как задумывалось. Сестры приехали в Петербург сонным туманным утром. Вышли, шатаясь от усталости, на перрон и кликнули носильщика. Бравый парень в фуражке с лаковым козырьком, с номером на бляхе подскочил к ним, подхватил немногочисленные пожитки и довел до стоянки извозчиков. Марии Николаевне отчаянно хотелось сэкономить, но у Финбана был такой поток пассажиров, что никто не торговался.

Взяв коляску, дамы отправились в недорогую гостиницу. Старшая сестра любовалась городом, толчеей и витринами, младшая судорожно вцепилась в пришитую петлю и втянула голову в плечи. Петербург ошеломил Катеньку. Здесь плохо пахло, в ушах звенело от гула конок и звонков автомобилей. А люди! Сколько же здесь было людей! Даже на полковом параде Катенька не видела столько народу!

В гостинице их встретил любезный швейцар и проводил в номер. Мария Николаевна поморщилась на пыльные занавески и потрепанную скатерть, но промолчала. На жалованье капитана особо не разгуляешься. Маменька тоже не смогла добавить денег – Катенька младшая, а кроме нее в семье еще шестеро детей. И всем нужно учиться! Хорошо, маменькина дальняя родственница похлопотала о месте в Смольном. Маша тоже окончила этот институт – пусть и не блестяще, без шифра, но с благодарственным письмом. И замуж вышла быстро. Вот с мальчиками куда труднее – Петя только второй год учится в гимназии, Павлуша в шестом классе, а Григорий заканчивает гимназию в следующем году. Благо Алексей уже поступил на службу, но его жалования едва хватает на приличный мундир и оплату комнаты поближе к присутственному месту.

Мария Николаевна вздохнула и предложила сестре умыться с дороги, переодеть платье и выйти перекусить.

– А… сюда нельзя заказать еды? Хотя бы самовар! – дрожащим голосом спросила Катенька.

– Прости, милая, – вздохнула Мария Николаевна, – но нам нужно экономить. Чай в трактире обойдется нам куда дешевле.

Девочка не спорила. Она ушла за ширму, быстро умылась, обтерлась полотенцем, переменила белье, причесала волосы и показалась, вполне готовая к выходу.

– Ты молодец, быстро управилась! – устало улыбнулась ей сестра. – Положи пока белье в ту корзину, его отдадут прачке, я сейчас переоденусь!

Через полчаса две дамы вышли из гостиницы и, немного покружив по улице, зашли в кофейню.

– В Петербурге чай пьют редко, – шепотом объясняла младшей сестре старшая, – тут предпочитают кофе.

Катенька была удивлена. Дома ей кофе не наливали, считая слишком маленькой, зато чая – сколько угодно! Горячего, душистого! С вареньем и баранками!

Впрочем, чай в кофейне тоже нашелся, а к нему превкусные сайки с изюмом и свежее масло. Подкрепившись, дамы вышли на улицу, и Маша предложила прогуляться.

– Для визитов еще слишком рано, к тому же у меня мало адресов. Сначала заедем к Лидочке Веринской, она ведет переписку со всеми, вот у нее и узнаем, кто сейчас в городе.

Катенька из этой фразы почти ничего не поняла, но на прогулку согласилась. Они неспешно прошлись по улицам, разглядывая дома, наряды встречных дам и редкие витрины. А потом… вышли на Невский! И вот тут обе дамы совершенно пропали у витрины Елисеевского универмага! Им так хотелось заглянуть внутрь этого волшебного царства стекла, электрического освещения и диковинок, что Мария Николаевна не удержалась – взяла сестру за руку и решительным шагом направилась к дверям. Им не препятствовали.