Не надо, папа! (СИ) - Тукана Эпсилон - Страница 16

Мания преследования не отступала и сейчас. На мгновение Сарада задумалась, а вдруг это не паранойя? Вдруг за ней правда наблюдают и уже давно?

Использовать бы шаринган да осмотреться. Но нельзя.

Безвыходное положение. Нельзя было сражаться и активировать додзюцу, чтобы не раскрывать свою личность.

Сарада все ближе подходила к переходу, ведущему во внутренний двор дома, где находилась ночлежка, и с каждым шагом ее инстинкты кричали: «Остановись, Сарада! Вернись лучше в чайную».

Она приблизилась к арке и заглянула в нее.

Пусто.

Трусиха. У меня точно паранойя. Надо с этим что-то делать.

Сарада медленно продвигалась вперед. В переходе чувствовался крепкий запах мочи. За аркой виднелся дворик ночлежки, и она с удивлением обратила внимание, что на земле собралась целая стая воронов. Птицы каркали и прохаживались по двору. Откуда они здесь взялись? Кто-то рассыпал на земле корм?

Сарада уже дошла до середины арки, когда вороны вдруг перестали каркать и повернули к ней головы. Она оцепенела. По коже пробежал мороз. Первая птица сорвалась с места, пару шагов прыгнула по земле, расправляя крылья, и взмыла в воздух. За ней ринулись и другие. Сарада отступила к стене, закрывая лицо руками. Вокруг хлопали крылья, скользили по коже мягкие перья. Вороны трескуче кричали в уши, больно щипали клювами голые руки, ноги, уши, долбили очки и пытались сбить их на землю.

«Отстаньте, отстаньте от меня!» — мысленно взвыла Сарада.

Она не могла понять, почему птицы вдруг напали на нее. Это случайность или чья-то техника? А если техника, то что ей делать?! В переходе могут не заметить эту стычку, значит, можно контратаковать? Но кто противник?

Вороны вдруг перестали клеваться. Стая рассеялась, птицы упорхнули прочь из перехода. Сарада открыла глаза и поправила перекосившиеся очки.

Перед ней стоял дядя. Он был немного ниже, во тьме его лицо было практически неразличимо, только шаринган горел ярко-алым цветом. Мгновение, и дядя очутился в нескольких сантиметрах от нее. Локоть придавил горло, прижимая голову к стене. Что-то больно впилось в руку, будто игла, но Сарада не могла опустить голову и посмотреть, локоть на горле не позволял шевельнуться, а красные глаза дяди все так же глядели в душу. Он был совсем близко, Сарада чувствовала на лице его теплое дыхание. Одно крошечное движение, и их носы бы столкнулись, а пряди дядиных волос коснулись бы ее щек. Поразительная, смертельно опасная близость.

Учиха Итачи…

В тишине арки прозвучал требовательный голос:

— Кто ты?

Сарада сглотнула, еще четче ощущая давление локтя на горло. Она не могла проронить ни слова. Время остановилось. Не было ни Конохи, ни перехода. Только мрак и алое свечение шарингана, поработившее рассудок.

— Если ты враг Листа — я обязательно убью тебя.

Сарада попыталась отрицательно качнуть головой, но локоть лишь сильнее придавил ее к стене.

— Хорошо поняла?

Образ дяди внезапно рассыпался на десяток черных птиц, и те с карканьем упорхнули из перехода. Сарада судорожно вдохнула холодный ночной воздух. Сердце колотилось в груди как бешеное.

«Что это было? — мелькнула мысль. — Гендзюцу?»

Она коснулась руки, в которой чувствовала укол иглы.

— Эй, ты в порядке? — послышался знакомый женский голос.

В просвете арки со стороны улицы показалась фигура. Цокот каблуков.

— Малая, все хорошо?

Нежные руки придержали ее за плечи. Сарада узнала девушку. Это была соседка из ночлежки.

— Так, идем-идем.

Все те же нежные руки отстранили ее от вонючей стены и проводили к выходу из перехода. Сарада на ватных ногах следовала за девушкой.

— Что это с тобой, малыш? Тебе плохо?

— Н-немного.

Будто во сне они поднялись в ночлежку, заплатили мужичку и прошли в свою спальню. Привычный стройный гул голосов, грохот костей в деревянном стакане.

— Оцури, дай-ка свои капли!

Соседка помогла Сараде опуститься на пол, достала из шкафа-стены первый попавшийся футон и развернула на полу.

— Давай ложись.

Она попыталась помочь ей снять кофту, но Сарада машинально запахнулась обратно.

— Ладно, как хочешь. Оцури! Ну где ты там?

Чьи-то руки поднесли к губам стеклянный стакан. Глотнув воды, Сарада немного пришла в себя и с удивлением уставилась на собравшихся вокруг соседок.

— Сита, с ней все нормально?

— Думаю, она будет в порядке. Видишь, уже ожила.

Сарада не знала их имен. Эти женщины и девушки со знакомыми лицами, но все-таки совершенно чужие, переживали за нее, будто она была им родной, и леденящий душу ужас после встречи с дядей понемногу отступал: его растопило чувство тепла и благодарности. Глаза увлажнили слезы.

— Простите, — прошептала она. — Спасибо вам.

Кто-то похлопал ее по плечу.

— Не пугай нас так больше.

Соседки, убедившись, что с ней все в порядке, стали расходиться к своим постелям.

****

Встреча с дядей основательно испортила Сараде настроение на всю грядущую неделю. Если прежде ей казалось, что жизнь стала налаживаться, то сейчас все изменилось с точностью до наоборот. Жизнь не налаживалась — она катилась в глубокую пропасть. Теперь Сарада точно знала: за ней наблюдают.

Дядя подозревал ее и следил за каждым шагом и вздохом, полагая, что она враг Конохи. Сарада все больше и больше запутывалась. Если знал дядя, то могли знать и другие. Что, если он рассказал уже всем, кому мог, и теперь внутренняя безопасность Листа не сводила с нее глаз? Даже веселая Шинко не могла рассеять тьмы, занимающей ее мысли.

Что самое ужасное, Сарада не знала, как оправдаться перед Итачи. Она не могла сказать правду, дядя бы все равно не поверил. А соврать — было равносильно тому, чтобы подписать себе смертный приговор. Убедительной лжи у нее не было. Ни одна вменяемая отговорка не могла объяснить все странности ее внезапного появления в Конохе спустя шесть лет после не менее внезапного исчезновения.

Сердце разъедала вина.

Меня не должно здесь быть. Дядя прав.

— Ты какая-то невеселая, Сарада, — заметила Шинко. — Шо случилось?

— Ничего.

Да уж, ничего. На меня напали в темном переходе и поклялись убить, если я враг Листа. А я даже возразить ничего не могу. И все ваш напарник, семпай. Тот самый, по которому страдала первая параллель в академии. Мой родной дядя.

Но Шинко нельзя было сказать правду, и Сарада продолжала носить беспокойство в себе, ни с кем не делясь. Она раз за разом прокручивала в памяти момент их с Итачи последней встречи. Страшно. Жутко. Опасно. Но…

Он был так близко.

Родной человек. Сарада мысленно называла его «дядей», но с ужасом понимала, что воспринимает Учиху Итачи не как дядю, брата отца, а как мальчика, своего ровесника, с которым ее связывают очень прочные узы. И узы эти не обязательно были родственными.

Словно сама судьба кинула ее именно в сад, где сидел маленький Итачи, и эта же невидимая сила направляла его по пути к чайной, чтобы они пересеклись и в этом времени тоже. Они встречались снова и снова. Итачи подозревал ее. Она боялась Итачи. Но в загадочном опасном образе дяди было что-то неуловимо манящее. Притягательное. И собственные чувства пугали Сараду еще сильнее, чем угрозы Итачи убить ее.

****

— Нээ-чан, зачем тебе Сакура-чан, даттэбайо!

Наруто немного ревновал ее к другим детям.

— Нам надо поговорить.

Мальчик насупился.

Шинко отпустила ее на перерыв. Сарада становилась с каждым днем все грустнее и беспокойнее, и семпай надеялась, что недолгая прогулка немного освежит ее.

— Не дуйся, Нанадайме.

Наруто демонстративно отвернулся. Возмущаться-то он возмущался, однако все равно вел ее к тому месту, где собирались его сверстники.