Тайна Кристин Фоллс - Бэнвилл Джон - Страница 6

— Нравятся? — спросил он. — А то я в цветах не разбираюсь.

— Они прекрасны! — Сара опасливо поднесла букет к носу. Астры пахли грязными носками, но она улыбнулась. Букет значения не имел — главное, Гаррет пришел. — Прекрасные цветы! — повторила она.

Гаррет снял пальто и повесил на вешалку за дверью.

— Я первый? — спросил он и, потирая руки, повернулся к Саре.

— Остальные опаздывают.

— Господи! — простонал Гаррет. — Горбатого могила исправит — я как всегда рано!

— Зато успеем поболтать, прежде чем явятся другие гости и украдут тебя.

Гаррет улыбнулся и опустил глаза в собственном старомодно-кокетливом стиле. В который раз Сара удивилась — хотя чему тут удивляться? — что ей так нравится свекор. По лестнице спустился Мэл, строгий и величественный в темном костюме с темным же галстуком. Гаррет взглянул на него без всякого энтузиазма:

— Ах вот ты где!

Отец и сын молча стояли друг перед другом. Поддавшись порыву, Сара шагнула к ним и почувствовала, как бьется невидимый хрупкий занавес.

— Смотри, что принес Гаррет! — она показала жуткий букет. — Чудесные цветы, правда?

Квирк потягивал третью порцию спиртного. Он боком сидел у барной стойки, щурился от табачного дыма и вполуха слушал, как Фиби излагает свои планы на будущее. Он позволил ей еще один джин с тоником — девушка раскраснелась, глаза заблестели. Перо на ее шляпке подрагивало в такт взволнованной тираде. Тип с сальными волосами украдкой посматривал на Фиби к вящему раздражению своей толстой спутницы, хотя сама девушка его похотливые взгляды вроде не замечала. Квирк улыбнулся: его почти не смущало удовольствие, которое он получал, сидя здесь с юной, свеженькой племянницей в белом сарафане. Голоса посетителей давно слились в мерный гул и, даже вслушиваясь, он едва разбирал, что говорит Фиби.

Вдруг за спиной закричали:

— Боже всемшущий, это же любимый эскулап мертвецов собственной персоной!

Квирк обернулся и увидел Барни Бойла, пьяного, веселого и угрожающе общительного. Квирк растянул губы в улыбке. Барни — опасный знакомый, в былые времена они нередко вместе напивались.

— Привет, Барни! — настороженно проговорил он.

Барни был в «костюме пропойцы» — мятой, усеянной пятнами черной двойке с полосатым галстуком, который стал поясом, и некогда белой рубашке, распахнутой на груди, очевидно, при потасовке. Фиби очень обрадовала встреча со знаменитым Барни Бойлом. Он казался — девушка едва не рассмеялась — миниатюрной копией Квирка: на целую голову ниже, зато со сломанным носом и до нелепого маленькими стопами. Бойл схватил ее ладонь и, перевернув, запечатлел на ней смачный поцелуй. У него самого ладони были аккуратные, мягкие и умилительно пухлые.

— Племянница, да? — спросил Бойл Квирка. — Бог свидетель, с каждым днем племянницы становятся все прекраснее, а такую фразу, дорогая моя, — он с восхищением посмотрел на Фиби, — нагрузившись портером, выговорить не так-то просто!

Бойл заказал выпивку и, вопреки протестам Квир-ка, купил джин для Фиби. Стакан пива в одной руке, замусоленная сигарета в другой, он перекатывался с пятки на носок, упиваясь вниманием девушки. Когда Фиби спросила, не пишет ли Барни новую пьесу, он пренебрежительно отмахнулся.

— Пьесы я больше не пишу! — громогласно объявил Бойл, замер в эффектной позе и провозгласил, словно обращаясь к аудитории: — Отныне театру Эбби придется обходиться без плодов моей гениальности! — Он отхлебнул пива, запрокинул голову, широко раскрыл рот и сглотнул так, что было слышно, как завибрировали голосовые связки,? — Я снова пишу стихи! — произнес Барни, вытерев толстые губы тыльной стороной ладони. — На ирландском, волшебном языке, который я выучил в тюрьме, настоящем университете рабочего класса.

Квирк чувствовал, что его улыбка становится все натужнее. Сколько вечеров они с Барни просидели у этой стойки до самого закрытия, а то и после него, глаза в глаза, стакан к стакану, бахвалясь друг перед другом, преумноженными алкоголем успехами, словно безусые юнцы! Только те вечера давно канули в Лету. Барни хотел заказать еще выпивки, но Квирк решительно его остановил: «нет», мол, им с Фиби пора.

— Прости, Барни, в другой раз, — проговорил он и поднялся, не обращая внимания на безмолвное возмущение Фиби.

Бойл смерил его странным взглядом, и во второй раз за вечер Квирк приготовился к драке. Как бы ее избежать, ведь Барни, хоть и коротышка, а драться умеет, но взгляд Бойла скользнул к Фиби.

— Твоя фамилия Гриффин? — Барни недобро прищурился. — Часом не родственница Гаррету Гриффину, старшему судье и первому шишкарю Дублина?

Одной рукой Квирк безуспешно стягивал с табурета Фиби, дергая ее за локоть, другой сгреб свой плащ и шляпу.

— Нет, они просто однофамильцы, — заверил он Барни, но Бойл не слушал.

— Именно этот хлыщ посадил меня на нары, а ведь я всего лишь боролся за свободу своей страны, — объяснял Барни Фиби. — Да, я был среди ребят, которые в тридцать девятом взрывали снаряды в Ковентри. Вы ведь не знали об этом, а, мисс Гриффин? Видите ли, бомба куда эффективнее пера. — Лоб Барни покрылся испариной, глаза словно ввалились в глазницы. — Когда я вернулся домой, меня не встретили как героя, а упекли на три года за решетку. «Головку остудить», — заявил судья Гриффин. Разумеется, в зале суда все стонали от хохота. Мне в ту пору было шестнадцать. Что на это скажете, мисс Гриффин?

Квирк решительно двинулся прочь, пытаясь стащить с табурета упирающуюся Фиби.

Тип с сальными волосами заинтересованно слушал Барни, а сейчас подался вперед и поднял указательный палец:

— Скажу, что…

— Катись к черту! — процедил Барни, даже не взглянув на него.

— Сам катись! — парировала толстуха в фиолетовом. — Вместе со своим дружком и его девкой.

Фиби пьяно хихикнула. Квирк как следует дернул ее за руку — она повалилась с табуретки и упала бы на пол, если бы не он не схватил ее за плечи.

— А сейчас, говорят, он добивается титула папского графа! — проревел Барни так, что половина паба слышала. — По крайней мере, думаю, это так называется! — еще громче добавил он.

В просторном зале негромко гудели голоса. Гости, человек двадцать, не больше — мужчины в однотипных темных костюмах и ярко наряженные щебечущие женщины — стояли группами. Сара порхала между ними — здесь руку пожмет, там за локоть тронет — стараясь удержать натужную улыбку. Ей было совестно за то, что она не может полюбить этих людей, в основном, знакомых Мэла и судьи. Помимо священнослужителей — сколько же среди них священнослужителей! — здесь были бизнесмены, юристы, доктора, все состоятельные, дорожащие своими привилегиями и нынешним местом в дублинском обществе. Сара давно призналась себе, что их побаивается, причем всех, а не только пугающих, вроде Костигана. Совсем не таких людей она хотела бы видеть рядом с Мэлом или его отцом. Впрочем, откуда здесь взять других? Круг, в котором они вращаются, очень узок. Это не ее круг. «Я в нем, но не из него, — так говорила себе Сара. Только признаваться никому нельзя. — Улыбайся! Не забывай улыбаться».

Вдруг сильно закружилась голова, и Сара тяжело оперлась на столик для коктейлей. Мэл, наблюдавший за ней с другого конца зала, увидел: у жены то, что служанка Мэгги презрительно называет очередным припадком, и погрустнел, словно несчастье жены было болезнью, от которой она — Мэл вздрогнул от кощунственной мысли — рано или поздно умрет. Мэл зажмурился, наслаждаясь мимолетным умиротворением тьмы, затем снова открыл глаза и заставил себя повернуться к отцу.

— Я не поздравил тебя, — сказал он. — Папский рыцарский орден — это здорово.

Судья, набивавший трубку табаком, фыркнул.

— Думаешь? — спросил он с презрительным недоверием и пожал плечами. — Полагаю, я сделал для церкви немало хорошего.

Воцарилась тишина: отец и сын хотели поскорее отделаться друг от друга, только не знали, как. Тем временем Сара взяла себя в руки и, натянуто улыбаясь, подошла к ним.