Самый лучший комсомолец. Том второй (СИ) - Смолин Павел - Страница 61
- Предыдущая
- 61/62
- Следующая
— Здравствуйте!
Хрущев вытер руку платочком — кушает сложенные в газетный кулек жаренные в меду орешки — и снизошел до рукопожатия. Угощать не стал, зато не без ехидства довернул кулек так, чтобы я увидел скомканную фотку деда Юры.
— А вы скольких за невежливое обращение с портретом Сталина расстреляли, когда в «тройке» работали? — полюбопытствовал я.
— Я — ни одного, — пожал плечами Хрущев. — Но от идиотизма никто не застрахован. Сам же про «перегибы на местах» любишь повторять.
— Тренируюсь маневрировать и отыгрываться на мелких сошках, — покивал я.
— Органы зашиваются, — перевел тему Никита Сергеевич. — Совсем порядка не стало, я потому все это и прикрыл, что на каждого кооператора нужно по БХССнику и КГБшнику выделять. И кого-нибудь еще, третьим, чтобы первые двое взяток поменьше брали.
— Меньшее из зол, — развел я руками. — Либо черный рынок и пустые прилавки, либо частично-рыночные отношения «в белую». Налогов за январь собрали — мама дорогая, уже почти как водка. И дальше будет только лучше.
— Заводы пустеют, — подлил пессимизма Никита Сергеевич. — Куда не глянь — одни кооператоры.
— Меньше полумиллиона человек по стране «скооперировалось», — покачал я головой. — Преувеличиваете насчет «пустеют», Никита Сергеевич.
— Лиха беда начало, — не согласился он.
— Сейчас пара месяцев пойдет, пыль осядет, и по телеку начнут показывать новости о разорившихся кооператорах, — приоткрыл я кусочек планов. — Народ одумается, прикинет, и в массе своей продолжит жить по-старому. На родном заводе хорошо — надежно, зарплата стабильно растет вслед за разрядом.
— А чего это у тебя все «Потемкинское»? — покивав — «посмотрим» — перевел тему Хрущев.
— В рамках примирения с корнями — большую часть работы вы с товарищем Сталиным еще в рамках подготовки к Великой отечественной провели, но остракизм остается. Нехорошо — запретный плод, во-первых, сладок и манит, а во-вторых историей родины гордиться можно и нужно всегда. За плохое мы с вами из телевизора Империю попинали в рамках цикла о Революции, теперь с аспирантами-историками пройдусь по конкретным историческим деятелям. Будет там и Потёмкин — пользы стране объективно принес очень много. Нельзя прошлое обнулять, Никита Сергеевич, — грустно вздохнул я. — А у нас в начале века то самое «обнуление» и произошло — полный отказ от старого уклада жизни, снабженный обильными плевками в собственных предков и их достижения. Монархию уже все равно восстановить не выйдет, так что можно гаечки подослабить. Без прошлого рождаются манкурты, которым на землю под ногами плевать — они типа «люди мира». Потом еще одно обнуление произошло, уже под вашим руководством — XX съезд.
— Не нуди, — отмахнулся Хрущев.
В самом деле, чего воздух сотрясать.
Орешки у бывшего генерального закончились одновременно с достижением к цели — завод электротехнических изделий. Рядом с огороженной забором территорией возвели павильон с вывеской «Кооперативные товары».
— Выглядит настолько скромно и невзрачно, что невольно вызывает подозрения, — поделился я впечатлениями со спутниками.
— В глазах от твоей кооперативщины рябит, — поморщился Никита Сергеевич. — Лепят кто во что горазд.
— Штрафуются, — развел я руками. — После чего проявляют понимание и приводят в соответствие с единым дизайнерским стилем.
Много такого, на самом деле — выделиться кричаще-колхозной (не как что-то плохое, просто иначе не назовешь) вывеской очень хочется.
— Директора и три ящика плановой продукции организуй нам, Вить. Туда вон, — указал на магазинчик Никита Сергеевич.
— Ящики с самого нижнего-дальнего ряда? — на всякий случай уточнил экономический КГБшник.
— Конечно, — одобрил Хрущев.
В магазин первым вошел дядя Герман. Из клиентов — покачивающийся, отсчитывающий мелочь мужичок, приобретающий лампочку. При виде Никиты Сергеевича и дяди Германовой корочки он резко протрезвел и сразу мощно оправдался:
— Грипп у меня, а лампочка в туалете сгорела. Не жену же беременную отправлять?
— Проверь, — попросил бывший генеральный дядю Вадима и с широкой улыбкой подкатил к одетой в серый рабочий халат и белый платочек худенькой симпатичной продавщице лет сорока на вид. — Товарищ, а кто тут у вас самый главный кооператор?
— Так Лев Рудольфович! — энергично потыкала она рукой в сторону подсобки. — Позвать? — вопрос прозвучал с надеждой.
— Зовите, — одобрил Никита Сергеевич. — Но если через десять секунда вас обоих не будет здесь, вам поможет товарищ Герман.
Смерив Германа взглядом, продавщица вопреки ожиданиям не убоялась, а порозовела щечками и побежала в подсобку.
— Видал какая? — потыкал локтем в живот Никита Сергеевич ликвидатора.
— Жена не одобрит, — отмазался тот.
Хрущев переключил внимание на меня:
— Лев Рудольфович! — и подмигнул так неприятно.
— Наш недооцененный гений Даниил Хармс с огромным теплом относился к своим друзьям-евреям, коих было великое множество, — начал я решать еврейский вопрос. — В моем классе три еврея и две еврейки — чудесные ребята, о своем «еврействе» даже и не подозревают, просто фамилии странные. Окружающие тоже о том, что в их классе евреи какие-то есть не думают — дружат как со всеми. Даже неловко, если честно — один я на «Рудольфовичей» и «Изей» реагирую.
Из подсобки, обильно потея плешью и потряхивая пышной рыжей бородой, выбрался совершенно не похожий на еврея почти двухметровый мужик в сопровождении продавщицы.
— Садись, — велел ему Никита Сергеевич.
Мужик сел на стул за прилавком, почти сровнявшись в росте с бывшим Генеральным.
— Товарищ, вы тоже не стойте, садитесь, — улыбнулся добрый дедушка Хрущев продавщице.
Та уселась на лавку — стульев больше не нашлось. Посмотрев в окно, я увидел, как к нам бежит (буквально) очкастый седой интеллигентного вида мужик «за пятьдесят» в рабочем халате. А на улице минус двадцать, между прочим! На изрядном отдалении от «бегуна» шли дядя Витя и тройка рабочих — у последних в руках по ящику, а ещё им разрешили одеться.
Мужик влетел в проход и вытянулся по струнке. Старательно отгоняя одышку, поприветствовал дорогого гостя:
— Здравствуйте, Никита Сергеевич.
— Имя? — невежливо спросил тот в ответ, демонстративно любуясь торшерами на полках — типа витрина.
— Зырянов, Тимофей Юрьевич, директор, — представился мужик.
— Родину продаем на кооперативной основе, гражданин Зырянов? — поинтересовался бывший Генеральный.
— Что вы имеете… — начал было тот оправдываться, но…
— Герман, — перебил его Никита Сергеевич.
Дядя пробил директору по дых, тот согнулся пополам.
— Поприседай! — подсказал товарищ Хрущев и весело подмигнул задумчивому Льву Рудольфовичу и резко побледневшей продавщице.
Не помогло, само собой — побледнела еще сильнее.
Пока директор пытался отдышаться, прибыли дядя Витя и его грузчики.
— Что тут у нас? — деловито подошел к ящикам Хрущев.
— Торшеры, — ткнул дядя Витя пальцем в первый. — Лампочки. Кипятильники.
— Каков ассортимент! — восхитился Никита Сергеевич и похвастался мне. — А я ведь помню, как документы на этот завод подписывал.
Задержанные граждане приуныли еще сильнее — получается предали доверие основателя. Грузчик постарше сориентировался первым, снял с головы кепку, скомкал и демонстративно кинул на пол:
— Каюсь, товарищ Хрущев!
— Каяться — это правильно, — одобрил Никита Сергеевич.
— И я тоже! — поддержал старшего самый младший — лет двадцати двух. — А в чем? — недоуменно посмотрел на директора и старшего товарища.
В схеме не задействован, получается.
— Не придуривается, — оценив честное лицо юности, вынес вердикт Хрущев. — А ты? — посмотрел на среднего.
— А я донос писал, — развел тот руками и хищно ощерился. — Вы Петровичу, — кивнул на старшего грузчика. — Хотя бы «условку» дайте, а то он за*бал в карты шулерить!
— Поощрите товарища путевкой в Кисловодск, — распорядился Хрущев.
- Предыдущая
- 61/62
- Следующая