Выбери любимый жанр

Японские писатели – предтечи Новейшего времени - Коллектив авторов - Страница 18


Перейти на страницу:
Изменить размер шрифта:

18

И вот, я осмелился задать Годо вопрос, и Годо изволил сказать: «Первобытные люди противостояли друг другу общинами, немного развившись — феодальными уделами, страной против страны; последнее противостояние — низменная природа культуры, так оно и есть». Годо забыл об одной важной вещи: о людях.

Чувство противостояния как низменная природа культуры — это когда противостояние между отдельными людьми сохраняется вечно, даже когда уже нет противостояния между странами. Напротив, по мере развития культуры, это противостояние лишь усугубляется.

В жизни первобытных людей семейных отношений установлено не было, существовало многожёнство и многомужество, ревность была редкой, равно как и индивидуальное противостояние. С развитием культуры [институт] семьи стал приобретать отчётливые очертания, индивидуальные противостояния ужесточаться и радикализироваться. Какое колдовство заставляет забыть о человеческом противостоянии, о его базовых глубинах, и побуждает приняться рассуждать о человеческом счастье, провозглашая всемирный федерализм? Забыть противоречия в семье, индивидуальные противостояния и говорить о человеческом счастье — полная глупость, а политика изначально была тем, чем является [и сейчас].

Коммунизм был также одним из вариантов всемирного федерализма; его сторонники демонстрируют неготовность [что-то делать] в отношении человеческого противостояния, в отношении людей и в отношении человеческого характера. Действительно, политика не в состоянии соотноситься с человеком и с человеческим характером.

Политика, а также социальная система есть грубая сеть для глаз; люди — как рыбы, которые никак не могут попасться в сеть. Трудно избежать такого итога, при котором, даже если разрушить механизм императорской системы и создать новую, в конечном счёте это будет не более, чем новая уловка. Люди постоянно вырываются из сетей, деградируют, а система мстит через этих же людей.

Я в целом согласен с [идеей] изначального всемирного федерализма; подобно тому, что излагает Годо, считаю, что нет какой-то особой японской крови, которую следовало бы защищать и высоко ценить, только вот будет ли при этом счастлив человек? Похоже, человеческое счастье состоит в чём-то ином. Истинная человеческая жизнь пребывает в другом месте. Дело не в том, что японцы якобы неспособны стать гражданами мира, всё гораздо проще, чем кажется: люди никогда не бывают в состоянии устранить индивидуальные противостояния, а значит настоящая человеческая жизнь проходит исключительно внутри таких индивидуальных противостояний. Будет эта жизнь всемирным федерализмом, или коммунизмом, или чем-то им противоположным, — в отношении её нельзя ничего сделать. Соответственно, через эту жизнь голоса её духов изрыгаются в виде литературы. Литература всегда есть восстание против системы, против политики, месть в отношении человеческих структур; посредством такого противодействия и мести, она сотрудничает с политикой. Сама суть восстания есть взаимодействие. Есть любовь. Такова судьба литературы, таковы ничем не изменяемые отношения литературы с политикой.

Жизнь человеческую не отбросишь; люди как чудные оптимисты, вели абсурдную и непонятную жизнь, мало о ней заботясь. Во время войны половина жителей Токио жаловались, что у них сгорели дома, что они живут в [противовоздушных] траншеях, мокнут под дождём, и идти им некуда; наверняка, таких было немало, но было много излучавших чувство спокойствия и любви, от которых не хотелось уходить. Они также мокли под дождём и в страхе прятались от бомбёжек, но каждый день для них начинался оптимистично. Одна женщина, жившая со мной по соседству, говорила другим женщинам, собиравшимся у водной колонки, что день, когда нет бомбёжки, кажется скучным, и все смеялись, причём этот смех, как мне казалось, был совершенно неожиданно искренним.

Говорят, что «ночные женщины» есть ошибка общества; многие из них сперва занимались [этим ремеслом] как взятые во временную аренду механизмы, но затем им, вероятно, понравилось такое занятие. Одеть женщин в униформу и заставить работать по приказу, — назвать такую жизнь «здоровой» невозможно.

Жизнь — бесконечные превращения; по сравнению с бесчисленными поколениями прошлого и будущего наше существование — не более, чем у капельки росы, и потому говорить о неизменности какой-то системы, о вечности счастья, строить планы на будущее — полная и абсолютная бессмыслица. Не ужасно святотатственно ли это — [поступать так] в отношении безграничного и вечного времени, в отношении человеческого прогресса? То, на что мы способны, это понемножку становиться лучше, и человеческая деградация, к удивлению, пребудет лишь в этих пределах. Человек не благославлен неким неразрушимым, твёрдым субстанциональным духом. Неминуемо из-за какого-то проступка невозможно будет удержаться от падения. Человек движется, создавая и разрушая такие моменты. Упадок есть материнское чрево системы, и нам необходимо внимательнейшим образом рассматривать именно это прискорбную [особенность] человеческой сущности.

Мисима Юкио

(三島由紀夫)

МИСИМА Юкио (настоящее имя — ХИРАОКА Кимитакэ (平岡公威) 14.01.1925 — 25.11.1970. Знаменитый писатель, эссеист, общественный деятель.

Школу закончил с отличием и получил из рук самого императора серебряные часы. Поступил на юридический факультет Токийского Императорского Университета; после его окончания — на работу в Министерство финансов, но пробыл там лишь 9 месяцев. Выйдя в отставку полностью посвятил себя литературе.

В 1946 году он познакомился с Кавабата Ясунари; между ними сложились отношения ученика и учителя.

Первым значительным произведением стала повесть «Исповедь маски» (仮面の告白, 1949), в которой Мисима не столько исповедовал свою сексуальную извращённость, сколько подтверждал её для себя. Его самой известной работой стал роман «Храм Золотой Павильон» (金閣寺,1956), в котором Мисима изложил свой взгляд на ту роль, которую играет в жизни человека «красота». Она для Мисима есть абсолютное отрицание, крайний нигилизм, в котором, как он верил, заключена наивысшая стадия развития духа.

Во второй половине 1960-х гг. стал писать о самурайском кодексе бусидо, о пилотах-камикадзэ и о том, какое место в японском мировоззрении занимает и должен занимать император.

В октябре 1967 года, Мисима предложил группе студентов начать формирование «частной» армии, тренировка которой должна была проходить в рамках системы Сил самообороны. Вскоре заявил о создании «Общество Щита» (楣の会), которое пресса сразу же окрестила «игрушечной армией капитана Мисима.»

25 ноября 1970 года, под предлогом официального визита в штаб сухопутных войск Сил самообороны в японском районе Итигая, Мисима вместе с четырьмя членами «Общества щита», взяв в заложники командующего, обратился к солдатам с призывом совершить государственный переворот и восстановить прямое императорское правление. Однако военнослужащие освистали его, и Мисима покончил с собой, разрезав живот по старинному обычаю.

В ЗАЩИТУ КУЛЬТУРЫ[72]

Культурничество и его противоположность

Говоря о достижениях в сфере культуры в периоды Сева,[73] Гэнроку[74] и др., следует признать, что наиболее сомнительным из них является период Гэнроку. Во времена Сева и Гэнроку, когда не было фигур уровня Тикамацу,[75] Сайкаку,[76] или Басё,[77] господствовала лишь привычка к роскоши. Чувства иссякли; укоренился прочный реализм; о поэтической глубине никто уже и не вспоминал. Одним словом, не было ни Тикамацу, ни Сайкаку, ни Басё. А что же это за эпоха, в которую живём мы? Несмотря на то, что она изначально должна была являться «прозрачным» временем, наполненным загадками, её воспринимают без особых затруднений, как период, лишённый каких бы то ни было тайн.

18
Мир литературы

Жанры

Фантастика и фэнтези

Детективы и триллеры

Проза

Любовные романы

Приключения

Детские

Поэзия и драматургия

Старинная литература

Научно-образовательная

Компьютеры и интернет

Справочная литература

Документальная литература

Религия и духовность

Юмор

Дом и семья

Деловая литература

Жанр не определен

Техника

Прочее

Драматургия

Фольклор

Военное дело