Японские писатели – предтечи Новейшего времени - Коллектив авторов - Страница 32

И вот тогда-то с возвышенности начал неспешно спускаться одинокий всадник на белом коне. То был не человек, но — бог. То был великий и сострадательный, наш предводитель, Его Величество верховный главнокомандующий.

Мы скомандовали солдатам: ‘Смирно!’ Этот приказ как нельзя к месту прозвучал в тот славный снежный день под безоблачным небом.

Его Величество остановил коня; тень восседавшего в седле императора милостиво приблизилась к нашим сапогам, промокшим от снега. Расправив плечи под мундирами, мы отсалютовали ему своими мечами. Перед глазами мы видели сияющий серебром металл лезвий, на которых ещё оставались следы крови.

‘Почтительно докладываем. Мы вырезали скверну, и наступило спокойствие. Ждём приказаний Вашего Величества. Просим Вас ввести своё личное правление и спасти народ’.

‘Хорошо. Благодарю за труды. Я беспокоился о вас. С сегодняшнего дня я лично становлюсь у кормила правления, дабы вернуть в страну мир и спокойствие’.

Драгоценный голос ещё продолжал звенеть в чистом безоблачном небе, а Его Величество продолжил.

‘Вас следует повысить в звании; вы займёте ответственные должности в армии. До сегодняшнего дня я ничего не знал. Императорской армии необходимы преданные воины. Начиная с этого момента вы должны выкорчевать закоренелое зло и твёрдой рукой обновить армию императора’.

‘О, нет, Ваше Величество, оставьте всё как есть. Если вы хоть на один ранг повысите наши звания, это запачкает тот дух обновления, ради которого мы готовы рисковать своими жизнями. Уже то, что вы берёте правление в свои руки, то, что вы оглянулись на нас, солдат, переполняет нас ни с чем не сравнимой радостью. Именно после такого момента мы можем ободрять своих солдат, пробуждать в них воинскую сущность и отбросить прочь свои жизни ради защиты императорской страны’.

‘Вот как? Тогда вы — истинные воины императорской армии’.

Его Величество, чрезвычайно удовлетворённый, спустился по снежному склону, эскортируемый совершенно преданными ему воинами. Мы, следовавшие по следам его белого коня, были солдатами божества.

Представьте себе!

А вот ещё одна картина.

В ней отсутствует сияние, однако она не уступает первой картине и переполняема счастьем, честью и славой. Собственно, глубины наших душ яснее отражала именно эта вторая картина.

Тот же холм. Однако небо хмурое; снег перестал, но пепельные облака просели низко, до земли. Примчался всадник на белом коне, как если бы часть снега внезапно превратилась в белые крылья.

Белый конь тряс головой, из его ноздрей вырывался пар от дыхания; разбрасывая снег, он взобрался на холм и резко замер перед нами. Мы отдали приветствие, салютуя поднятыми мечами.

Взирая на ‘голову дракона’, поклоняясь необыкновенной, высочайшей решимости, заполнявшей собой всё, мы знали, что рвущееся пламя нашей устремлённости наконец-то достигло августейшего сердца.

‘Ваши намерения правильно поняты.

Ваша преданность доставляет радость.

С сегодняшнего дня народ будет умиротворён под моим непосредственным управлением, и в этом непременно будет жить чистота ваших сердец.

Умрите со спокойным сердцем; они должны немедленно перестать биться’.

Ни мгновение не колеблясь, мы расстегнули военные куртки и с криками ‘Да здравствует Его Величество император!’, от которых, казалось, рвётся затянутое облаками небо, глубоко вонзили уже окровавленные мечи себе в животы. Таким образом, кровь подвергшихся нашему избиению продажных чиновников, смешавшись с нашей кровью чистой искренности, стала кровью верноподданных Его Величества, очистившись перед конём повелителя.

Мы не испытывали ни боли, ни страданий. То была радостная, счастливая смерть. Двигая клинки, крепко обхваченные нашей плотью, мы слышали за спиной рыдания своих солдат. То был плач воинов, с которыми мы вместе ели и спали, которые поклялись нам в своей преданности, которые отдали в наши руки решение о своей жизни и смерти в бою, которых мы любили.

И тут наступил высший миг счастья. Его Величество Верховный Главнокомандующий сошёл с коня и стал на снег, окрашенный нашей молодой кровью. У высочайших стоп распростёрлись мы — умирающие. Подняв руку, Его Величество отдал нам честь, проводив в смерть.

Сквозь уплывающее сознание, мы выровняли затылки и поклонились ‘голове дракона’. И вот, низко нависшие облака разорвались, и единый луч света невообразимым образом осветил Повелителя. Находясь на грани смерти, мы увидели чудо.

Вспомните!

«Слезу на щеках ‘головы дракона’, оплакивающего нашу смерть!

Несколько слезинок, освещённых лучом, пробившимся сквозь облака!

Высочайшие слёзы августейшего сочувствия божества нашей искренности!

Наша смерть явилась в облике истинного счастья…»

Я отчётливо видел, как лицо Кавасаки-куна, прекратившего говорить, внезапно побледнело от гнева, а со щёк сошёл покрывавший их румянец.

В его голосе больше не было восторга; как если бы он смешался со звуками бури за дверью, в нём проявился бесконечный мрак тревожного волнения и полной заброшенности, на дне которого текла невыразимо печальная мелодия, разрывавшая сердца слушателей.

«Это был лишь сон, лишь картина, лишь иллюзия!»

Если бы Повелитель был богом, он непременно избрал бы какую-то из двух картин. Чувство любви такой степени не могло не достичь ушей божества.

Опять же, если бы Повелитель был богом, высшее мгновение беседы божества с людьми не могло бы нс реализоваться так, как это замышляли небожители.

Он никогда бы не уклонился у всех на глазах от последнего шанса спасти страну.

В то время Его Величество бродил по дворцу, выслушивая секретные доклады и как будто стесняясь своей свиты. Беспокойство в народе подобно болезнетворным микробам и разносится человеческими руками; как только ситуация во дворце изменится к лучшему, там тоже всё уляжется. Его Величество лишь соизволил сказать: «И Япония стала, как Россия».

Сколь были возмущены, как негодовали наши товарищи в тюрьме, до которых донеслись эти слова! Какие кровавые слёзы они проливали!

В тот день 26 февраля Его Величество по случаю аудиенции, предоставленной представителям командования сухопутных войск, изрёк: «Нынешний случай не отвечает состоянию истинного духа, выражает неверность сути, совершенно определённо наносит вред духовному процветанию государственного устройства».

А 27-го числа Его Величество изрёк следующее: «Должны ли мы пощадить молодых офицеров, убивших преданных помощников трона? Мы вызвали начальника полиции, который получил наш приказ — немедленно упорядочить положение. Если этого окажется недостаточно, мы задействуем дивизию Коноэ и подавим мятеж».

В тот же день, в ответ на нашу просьбу отдать нам свой личный приказ совершить самоубийство, он сказал: «Хотят убить себя — пусть убивают! Никаких приказов на этот счёт мы отдавать не будем!»

Ненависть к нам Его Величества не имела границ. Льстивые придворные мгновенно изобрели способ припереть нас к стенке, умело подогревая эту ненависть.

Вышедший 28-го числа императорский указ бы перехвачен и не дошёл до наших глаз, однако невыполнение его (в чём не было ни капли нашей вины) немедленно сделало нас изменниками императорского дела.

Ненависть Его Величества не имела границ.

Наши враги в армии немедленно созвали мрачный суд, который не собирался выслушивать наши объяснения, но мгновенно вынес приговор с высшей мерой наказания.

И вот, мы были крестообразно связаны друг с другом; пули, пробивавшие наши головы и сердца, пачкались унижением [от названия] «восставшие».

В тот миг погибла предводительствуемая Ею Величеством Верховным Главнокомандующим императорская армия, разрушился великий смысл нашей императорской страны. В день, когда искренние и преданные воины превратились в «мятежников», военщина, увлёкшаяся развязным^[117] нацизмом, устранила все преграды с пути к началу войны.

Мы и в мыслях не имеем упрекать Его Величество за то, что он нас так ненавидел.