Я твоя навеки, ты мой навсегда (СИ) - Ночь Ева - Страница 25

«Соберись!» – инструктировал меня Опти, помахивая полотенцем перед сознанием, приводя в чувства, как боксёра на ринге, который только что получил в табло.

И я собралась.

– У моей подруги – своеобразное чувство юмора. Она любит нестандартно знакомиться, – заявила я, застав Антона и Людку в застывшей позе «море волнуется раз».

Они смотрели, не отрываясь, друг на друга.

Антон напоминал статую Свободы, потому что держал бутылку с шампанским – почему-то в вытянутой руке.

Людка смахивала на белку из Ледникового периода. Ей ореха в лапках не хватало. А выражение лица и вылупленные глаза – точь-в-точь.

– Это кто? – выдохнула Людка, обретая прежнюю живость.

– А это жених, – брякнула я, не подумав и краем глаза заметила, как приободрился Антон.

«Вечно ты языком мелешь, как помелом», – взвыл Песси.

«Прорвёмся!», – бодро проорал Опти.

– А-а-а-а, – взвыла, как сирена, моя лучшая подруга. – Тот самый, с выставки Ван Гога? Там, где ты в лабутенах и охренительных штанах?

«Идиотка!» – в этот раз Опти и Песси были солидарны.

– Почему Ван Гога? – растерялся Антон. – Мы на выставку Белова ходили.

– Не меломан, – фыркнула Людка, а я снова подумала, что подземное царство – это ж здорово. Там тихо, спокойно, а мне бы не пришлось ни за кого краснеть.

– А давайте пить чай! – бодро сказала я, пытаясь как-то разрядить обстановку.

– Нет, подождите, – встал в позу Антоша, – в каких штанах? Ты же в платье красном была. На какую выставку ты ещё ходила, Илона? И что это ещё за выставка Ван Гога? Я у тебя что, не первый?

«Какая прелесть! – восхитился Опти. – Мы ревнуем? С чего бы вдруг?»

Людка рассмеялась. Нет, не так. Людка взоржала. Любая лошадь позавидовала бы её звукам.

– А вы, простите, не знаю вашего имя-отчества, предпочитаете девственниц? Как истинный дракон?

Антоша, кажется, поплыл и уже не совсем соображал, кто он и где.

– Причем тут девственницы? – спросил он и неприязненно посмотрел на мою подругу.

– Антон, это Люда, моя подруга. Люда, это Антон, с которым я на выставку Белова ходила. Фамилию не знаю. Это было свидание вслепую. Я согласилась. Ну, вот. Имеем что имеем.

– Ястребовский, – представился он, всё ещё не собираясь улыбаться. – Антон Ястребовский, – произнёс с нажимом, как бы давая понять, кто он, и что напрасно мы тут ха-ха разводим. Он зря старался: нам это всё равно ни о чём не говорило.

Мне не говорило, как оказалось. У Людки на лице проблески мыслей появились. Правда, со знаком «минус».

– А-а-а-а, – сказала она. – Тот самый. Ну, понятно.

Что ей понятно, когда мне не понятно, Людка объяснять не стала, а спрашивать я не решилась, здраво поразмыслив, что я и потом проведу допрос с пристрастием, без свидетелей.

– Может, всё же чаю? – осторожно предложила ещё раз.

– Какой чай? – возмутилась подруга. – Шампанского дамам, не жлобься, доставай ещё одну чашку. У тебя их шесть. А подруга до сих пор не поена и не кормлена на ночь глядя.

И я достала ещё одну чашку. Красную в горошек.

– За наше случайное знакомство! – торжественно, но мрачно произнесла Людмила и стукнула чашкой о чашку Ястребовского так, что чуть черепки во все стороны не разлетелись.

Она махнула шампусик, как водку, – одним махом. Затем накинулась на красиво разложенную нарезку, а потом, перестав резко жевать, объявила:

– Музыкальная пауза! Танцуют все! Если смогут, конечно.

И врубила на всю мощь телефон. С той самой песней, конечно.

Ястребовский смотрел клип с каменным выражением лица, а Людка наслаждалась, отбивая ногой ритм.

«Налей всё же чаю, – вздохнул Песси. – Чую, что-то будет. Людке больше не наливай. Ей, наверное, и чаю не нужно давать. А то выльет ещё на гостя. Что-то она агрессивная сегодня».

– Вы считаете, это высокой культурой? – разлепил всё же губы Антон, как только отзвучали последние аккорды, а девушка в треснутых штанах попыталась доползти до двери.

– А почему бы и нет? – пожала плечами Людка. – На злобу дня, так сказать. Актуально.

Ястребовский даже зубами скрипнул.

– Пожалуй я пойду, Илона, – сказал он почти спокойно и обласкал меня очень тёплым взглядом.

«Эх, такой мужик! – вздохнул Опти. – Жаль, что не наш. Никаких тебе мурашек, остановки дыхания и прочей живности в виде слонов в животе. То ли дело…»

«Цыц! О драконах ни слова!», – заткнула я свою тайную тоску и пошла провожать Антошу, показав кулак Людке, мол, сиди и не высовывайся!

«А я чо? А я ничо?», – невинно хлопнула она ресницами и принялась доедать деликатесы.

В животе недовольно сжалось. Я тоже хотела есть. Сплошные нервы с подругами и женихами. Я на такое не подписывалась, между прочим. Мне лишние килограммы ни к чему!

– Прости, пожалуйста, – сочла нужным ещё раз извиниться перед Ястребовским, – но лучше всё же без сюрпризов. Как-то не очень хорошо получается, когда внезапно, без подготовки.

– В следующий раз учту, – улыбнулся он мне, обуваясь и натягивая пальто.

«Не надо следующего раза!» – взмолился Песси.

Я была с ним солидарна, но провожать человека такими словами как-то некультурно. Нужно срочно изобрести план, чтобы выкурить подобные мысли из твердолобой головы господина Ястребовского.

– До свидания, – махать на прощание рукой не стала и вслед смотреть – тоже. Непростительно быстро закрыла дверь и выдохнула. Осталось только узнать, какие слепни покусали Люду.

В общем, она обо мне не забыла: оставила три кусочка колбасы и сыра. Остальное подчистила. Желудок горестно вздохнул.

– Я спасла твою талию от ожирения! – радостно заявила явно повеселевшая подруга. Подозреваю, шампанского она и без нас махнула. – Тебе сейчас нужно быть в тонусе! Красивой, стройной и голодной!

– Чтобы на всех кидаться, как ты сегодня на бедного Антона.

– Бедный, – презрительно выплюнула она это слово, словно ей даже звучание его было противно. – А ты в курсе, что этот бедный – владелец компании «Айтияс»? Той самой, куда моё Веретено не взяли!

Теперь всё понятно. Рома Веретенников, муж Люды, – отличный программист и умница. Очень башковитый, но, увы, непризнанный гений. В том плане, что ему не очень везло, хоть он и старался, как мог.

Бывает так: кому-то падает с неба золотой дождь, а кому-то приходится тонны руды перелопатить, чтобы добыть крупицы. И не потому что бесталанный. Просто не очень везучий. К тому же, скромный и очень спокойный. Настоящий флегматик, что вполне вписывалось в картину мира моей несравненной подруги. Она – огонь, а Рома – надёжный канат, который и удержит, и подхватит, и убережёт. Страховочный трос для своей гиперактивной жены.

Людка его на себе буквально женила. Он к ней таскался где-то с полгода. Серенады Рома под окнами не пел, но вполне, как и положено атланту, держал на своих плечах небесный свод.

– Значит так, – заявила она ему однажды, – или женись, или до свидания.

Сам Рома о чувствах говорить не умел, но в его умных глазах, как у собаки, отражалась вся его преданность и верность моей подруге.

– Женюсь, – сказал он без заминки, и дело было сделано. Десять лет счастливого брака, двое детишек. Зарабатывал Ромка неплохо, но неугомонной Людке было мало: она хотела, чтобы все видели и понимали его гениальность, но как-то с этим у них не складывалось.

Последнее громкое «дело» – попытка устроиться в «Айтияс». По каким-то причинам Рома пришёлся «не ко двору», в трудоустройстве ему отказали.

– Ну, ничего. Этот твой лжежених ещё не раз себе локти будет пытаться укусить, а не достанет. Пусть катится. Рома по удалёнке хорошую работу нашёл, между прочим. Так что петух твой ощипанный в пролёте. Ты же не собираешься с ним встречаться? – посмотрела Люда на меня взглядом василиска, и я бы превратилась в камень, если б она захотела. Но Людка меня любит и желает добра.

– Если тебя это успокоит, я его и сегодня не приглашала.

– Сам припёрся, павлин крашеный? – не скупилась подруга на эпитеты.