Я твоя навеки, ты мой навсегда (СИ) - Ночь Ева - Страница 29

В общем, я опоздал. Будь я в здравом уме, не наматывал бы километраж по городу, как голодный пёс в поисках счастья. Но я как вышел из себя после разговора с бабулей, так до сих пор и не вошёл назад.

Исторический музей я покинул в глубоких раздумьях. У меня оставалось два варианта: а) позвонить Бояркиной; б) торчать под её домом.

Оба варианта мне не нравились.

Именно в этот момент позвонила добрейший души человек – сваха Инна Андреевна.

– Полагаю, вы зря проехались до музея, – она даже не скрывала, почему так легко согласилась сдать координаты встречи. – Но, думаю, никакие доводы не подействовали бы. Именно поэтому предлагаю устроить завтра свидание для вас. На Илоне Александровне мы обкатываем новую уникальную методику «свидания вслепую».

Ой, новая методика… со старыми дырками. Но кто я такой, чтобы высказывать свой скепсис? К тому же, завтрашнее свидание меня вполне устраивало. Нужно только сегодняшний вечер пережить да ночь простоять. С утра будет легче – работы выше крыши.

– Ваша девушка не будет знать, с кем встречается. А всё остальное уже зависит от вас. Надеюсь, вы будете вежливым и корректным? Не станете выяснять отношения и устраивать скандалы?

Буду, я буду спокоен, как Будда, и вежлив, как король. Я даже склонен принять все эти свидания как должное: Бояркина имеет право кровь мою попить в разумных пределах.

И пока я согласовывал место встречи и занимался самобичеванием, на второй линии упорно, как носорог, пробивался Стёпа Белов, пардон – мистер Стефан. Что ещё этому упырю надобно? Мало он огрёб на своей знаменитейшей выставке, о которой если и будут вспоминать, то только потому, что какой-то чудак на букву «м» купил его картину за тринадцать миллионов?

Прощание с сердечной Инной Андреевной вышло скомканным.

– Что ты хочешь, Стёпа? – спросил я, не особо заботясь о децибелах. Получилось громко. Я даже сам себя оглушил собственным гарканьем.

– Слушай, – начал мямлить Белов, – ну, я только спросить хотел… Вот для меня муза – табу, а другим встречаться и руки ей целовать можно?

Это как дерьмо на вентилятор – во все стороны.

– Адрес! Быстро! – рыкнул я ещё громче и услышал, как страдальчески вздохнул Белов.

А нечего тут ябедничать! Я ведь и не собирался! Но раз на ловца и зверь… то какой охотник в здравом уме отвернётся от дичи?..

Илона

– Поздно, – говорит брат Островского, улыбаясь. – Слишком поздно. Все предложения действуют тут и сейчас, и если вы не захотели принять пари, оно становится не актуальным. Давайте просто насладимся едой, этим вечером, беседой. Здесь весьма недурно готовят. Я бы и вина вам предложил, но, боюсь, вы будете смотреть на меня строгим взглядом и рассказывать, что вы за рулём. На водителя не согласитесь, на такси – тоже. Проводить себя не позволите.

– Какой, однако, у вас живописный портрет получается! – воскликнула я тихонько, чтобы не привлекать внимание окружающих. – Вы изучали моё досье долгими зимними вечерами, когда умирали со скуки? Постойте, ничего не говорите. Я сейчас угадаю: вы читали его, когда не могли уснуть. Прекрасное снотворное, правда?

Он смеётся, не скрываясь. Весёлые чёртики пляшут в его глазах. Они у него другие – карие. У Островского – синие. Да и вообще схожести у них немного, разве что пристально присматриваться и сравнивать. Но, может, потому что Юра всё равно неуловимо похож на Бодю, он мне нравится. Я готова ему простить некие вольности, хотя, если не придираться, ведёт Вересов себя очень хорошо.

Он… интересный, – понимаю я где-то между салатом «Нисуаз» и сливочным супом. Лёгкий, общительный, обаятельный.

– Перейдём на «ты»? – предлагает Юрий, поднимая бокал с соком. – Вина не пьём, но целоваться обязательно. Я настаиваю.

Ну, а почему бы и не попробовать ещё и с ним? Кажется, жизнь задолжала мне по части экспериментов.

«Как бы не соскребать потом экскременты», – язвит Песси.

«Даже если это случится, я точно знаю, кто будет этим заниматься! – радуется Опти и тычет пальцем в собрата по вечному спору. – Кто спрогнозировал, накаркал, тому и кнут! Именно поэтому я думаю только о хорошем!»

Вот согласна. Это всего лишь маленький поцелуй.

– Решайтесь, Илона, – заманивает в сети змей-искуситель. – Это не так страшно, как вам кажется.

– Кто сказал, что я боюсь? – приподнимаю бровь. – Я просто переборчивая очень. И на первом свидании не люблю всякие вольности. Но если учесть, что заочно мы знакомы больше десятка лет, наверное, всегда можно сделать исключение из правил.

– И что же вы слышали обо мне? – крутит Юра бокал в руке и никуда не спешит. Олимпийское спокойствие и уверенность в том, что всё будет, как он хочет, а я никуда не убегу.

– Практически ничего, – говорю правду, потому что всё так и есть. – Однажды Богдан сказал, что, кажется, у него есть брат Юрий, меньше его на три года.

Оказывается, мозг – это свалка всяких нужно-ненужных фактов. Спроси меня вчера об этом, и я могла не вспомнить, а сейчас охотно выдаю информацию, которая каким-то чудом зацепилась в дальних уголках памяти.

– А ещё, что у отца Богдана была женщина на стороне, когда ещё была жива жена.

Вот об этом я зря сболтнула. По инерции.

Вересов не сердится, не смущается. Только улыбаться перестаёт.

– Мама не знала. А когда узнала, было поздно. Молоденькая совсем. А Островский – опытный зубр. Наверное, это не оправдание, но она ничем не отличалась от других наивных девушек, которые почему-то верили в любовь и прочие атавизмы.

– Вы считаете чувства атавизмом? – смотрю на него с интересом и понимаю: за внешним спокойствием не равнодушие, а трагедия. То, чего мало кому покажешь.

– Я считаю, что мама тогда поступила правильно. Я очень горжусь ею и никому в обиду не дам. Итак, переходим на «ты»? – резко сменил Вересов тему, и я кивнула.

Простой ритуал – руки перекрестить, пригубить из стаканов (раз бокалы сегодня нам не доступны), коснуться губами губ. Маленький поцелуй. Ну, я так считала. Вересов видел это несколько иначе.

Он охотно целует меня по-настоящему, по-мужски: жарко, властно, настойчиво. Засасывающий в омут поцелуй, в котором хотелось бы раствориться. Наверное. На земле существовал единственный человек, от которого я теряла голову и отключалась, когда он меня целовал.

Юра почти идеальный. Возможно, с ним бы и могло что-то получиться. Целуется он классно. Но я кручу все эти мысли в голове, целуясь с ним, а значит, мозги мои на месте и благосклонно обо всём этом рассуждают.

«Мозг, выключись!», – прошу я его и закрываю глаза, пытаясь плыть по волнам поцелуя. Недолго. Потому что какая-то сила разрывает контакт, и я вместе со стулом отъезжаю куда-то в сторону.

Возможно, я бы упала. Чьи-то заботливые руки стул мой попридержали, чего не случилось со стулом Вересова: тот грохнулся, как стокилограммовая мадам, в обморок – громко.

– Ты что себе позволяешь? – дышал холодной яростью Островский (а это был именно он), высверливая дыры в брате по отцу.

– Муза, не хотите ли отойти подальше? – пробормотал кто-то почти мне на ухо. – А то не ровен час…

Белов. Его я тоже узнала. Это он не дал моему стулу потерять равновесие.

– Спасибо, но я как-нибудь сама разберусь, – говорю очень вежливо и поднимаюсь. К губам намертво приклеилась улыбка. Наверное, это шок.

К нам спешат два амбала во фраках – секьюрити. Скандальчик. Посуда разбилась. Чёрт. Я так и не попробовала основное блюдо, Юра очень нахваливал. И до десерта не дошли – какая жалость!

– Богдан! – окликаю я Островского. Он тут же, теряя хватку и боевую позу разъярённого папуаса, поворачивается ко мне. – Всё в порядке, ребята, – улыбаюсь я, как кукла, подошедшим охранникам. – Небольшое недоразумение.

– Да, всё хорошо! – подтявкивает, как шакал Табаки, господин Белов.

– Значит так, – цедит Островский Вересову, – развлёкся? Поужинал? На этом всё.

С этими словами он кидает деньги на стол и хватает меня за руку.