Я твоя навеки, ты мой навсегда (СИ) - Ночь Ева - Страница 50

Прибыли и Юркина мама, и дед, что учил его подковы гнуть. Все Вересовы, как положено.

– Эх, етить, – сказал дед Иван, – ну, может, так-то оно и лучше.

С отчимом Илонкиным они общий язык нашли, уговаривая водочку. В свои семьдесят четыре дед от нас не отставал. Крепкий мужик, настоящий. Не удивительно, что Юрка у них такой почти идеальный вышел.

Приехали к нам на праздник и Ромка с Людой Веретенниковы. Людка, как всегда, отличилась: сдала контору раньше времени, и вместо торжественного сюрприза вышла обычная свалка, когда беременность воспринимается как радость и как сенсация одновременно.

– Ой, ну я ж не знала, что вы тут в тайне всё держите! – возмутилась Людка. – Предупреждать же надо!

– Правнучек! – прослезилась бабуля и, кажется, полюбила Илонку ещё больше. Хотя куда уж сильнее…

Приглашали мы и Инну Андреевну Дубцову – нашу персональную сваху.

– Нет-нет, благодарю! – отказалась она. – На Новый год я лечу во Францию. Там у меня подруга живёт. Именно с неё и началась «Брачная афера». Но с вас – лав стори, как и обещали. И спасибо за спасение моего маленького, но личного бизнеса!

Господин Ястребовский так и остался невостребованным женихом и, к сожалению, провальным клиентом. Но, кажется, такие и в воде не тонут, и в огне не горят. Возможно, в скором времени он найдёт очередную длинноногую модель, что очаруется его внешним лоском и немного прохудившимся кошельком. Но главное в его деле – вовремя перья распускать, а уж что-то, это он умеет.

После полуночи ввалился Стёпа Белов, без приглашения. Илонка ему обрадовалась.

– Слушай, ну будь человеком, а? – взмолился он. – Муза нужна. Душа горит. Позволь Илоне позировать для меня.

И я позволил. Плюнул на всё. Доверять – это тоже искусство. А я своей Илонке верил на все сто пятьдесят процентов. Ну повозит Стёпа кисточкой по холсту – пусть, не жалко. Ну станет Илонка очередным столбом в его коллекции – в следующий раз подумает: а стоит ли?..

Это был самый лучший Новый год в моей жизни. Тёплый, искристый, домашний. Во всех смыслах – прекрасный. У нас сверкала разноцветными огнями ёлка. За столом мы пели песни – кто как мог. Лучше всего у Юрки подлеца получалось. Голос красивый. Да и вообще: судя по всему, ему все таланты достались. Но никого это не огорчило: все радовались и гордились. Как ни крути, а наш он, великолепный Юрка Вересов.

Под утро, когда все разбрелись по комнатам, а мы с Илонкой наконец-то остались наедине, я торжественно вручил ей «Небо в лужах».

– Ты с ума сошёл! – воскликнула моя рёвушка-Илонушка, заливаясь слезами.

– Нет. Я просто тебя люблю, – ещё раз признался в своих чувствах и попросил: – Ну, скажи уже и ты мне самые главные слова. Не то, что ты моя навеки, а я твой навсегда. Это понятно. А…

– Люблю, конечно же я люблю тебя, Островский! – кинулась моя самая великолепная в мире блондинка мне на шею и сжала так в объятьях, что я рискнул задохнуться.

Но такое проявление любви можно и потерпеть – не сахарный. Тем более, что нас ждало самое лучшее утро уже в Новом году. Я провёл её в объятиях моей женщины. Она держала меня крепко в своих руках и не хотела отпускать.

Засыпая, я думал о том, что надо папку простить. Потому что копить обиды – это нехорошо. Тем более, когда, в конечном итоге, всё сложилось просто замечательно.

Как говорится, всему своё время. А наше время пришло сейчас – время любить, жить, строить будущее, растить детей и радоваться. Ну, и жениться, конечно же. Как без этого? Да никак.

Эпилог

Илона

Свадьба у нас прошла по всем канонам красоты: пышная, весёлая, шумная. Собрались родственники, друзья, знакомые. Незнакомых тоже немного было, в основном – блогеры да журналисты, но мы как-то на это внимания не обращали. Нам было хорошо в кругу своих.

С Островским мы чуть не побили горшки на стадии подбора свадебной тематики и кондитерской, где собирались покупать бисквиты.

Бодя не виноват. Это у меня шалили гормоны, и как он меня терпел – известно одному Всевышнему. В порыве обиды я даже в Коста-Рику Соне звонила, пожаловаться на Богдана. К счастью, перепады настроения у меня скакали, долго злиться я не умела, а мой Островский мастерски гасил любые конфликты, которые и выеденного яйца не стоили.

Стефан Белов нарисовал триптих – три картины. Зря мой Богдан язвил: фонарь присутствовал на всех картинах, но это был не символ меня, а, скорее, символ какой-то щемящей бесконечности.

На первой картине фонарь обнимала белокурая девочка. На второй – брела со счастливым лицом девушка с хвостиками. А на третьей сидела женщина на скамейке с округлившимся животом.

Это было прекрасно. Я ревела навзрыд от восторга: к тому времени живот у меня уже до носа доставал, а я оставалась остро-впечатлительной.

– Ты меня по миру пустишь! – бушевал Островский.

– Дай хоть на выставку свозить шедевры! – жмотился Белов и прятал картины.

– Попробуй только продать! – пригрозил Богдан страшным голосом и показал кулак.

– Я ж не сумасшедший, как некоторые, – съязвил Белов, получил подзатыльник и разрешение свозить картины, показать миру и людям.

Дело было в конце августа. А в начале сентября я родила нашего Львёнка – Льва Богдановича Островского.

– Правнучек! – умилялась бабушка Алина, а Васька ревностно охранял колыбель – наш добрый и ласковый сторож, отъевшаяся морда, что помнила только добро и не таила на людей обид.

Следом за мной родила дочь Соня Громова.

– Поженим? – спросил у Кости мой предприимчивый Островский.

– Я тебе поженю, – мягко посулил Громов. – Женилка у вас ещё не выросла, а пока будет расти, я ещё посмотрю, достоин ли он нашей Катеньки.

Там и без микроскопа было понятно: Катеньке вряд ли найдётся идеальный вариант, потому что Громов за дочь всем головы открутит, но Богдан не унывал:

– Ну и ладно! Мы тоже ещё посмотрим на вашу принцессу!

На том и порешили. Тем более, там ещё один претендент на её руку подрастал – Сашка Драконов.

– Конкуренция, – развёл мой муж руками. – Как-то дефицит девчонок. Будем восполнять этот пробел?

Я в деланном ужасе округлила глаза:

– Дай мне хоть от первых родов отойти, изверг!

– Ну я ж и не говорю, что сейчас, – успокоил меня Богдан.

Ему нравилась роль отца. Она ему безумно шла. Когда выдавалась свободная минутка, он гордо вышагивал с коляской и с удовольствием таскал Львёнка на руках.

Но, конечно, больше с младенцем воевали я да бабуля Алина. Львёнок сил не жалел – кричал во всю мощь здоровых лёгких, хорошо набирал вес, развивался стремительно, впереди всех норм и средних показателей.

– Наша порода! – гордилась баба Аля. – Юрку переплюнет!

Я не спорила, а просто любила. Лёву, Бодю, бабулю; родителей, что навещали нас и поддерживали; всех Вересовых, потому что они замечательные; всех друзей, их у нас оказалось не так уж и мало…

– Главное – грудное молоко, – тарахтела Людка Веретенникова, мать двоих детей и практически эксперт. – В грудном молоке есть всё, что младенцу нужно. Надеюсь, ты не будешь уподобляться этим фифам, что перетягиваются и не кормят, чтобы форму груди сохранить?

Я не уподоблялась. Я делала всё правильно, потому что так чувствовала и не хотела ничего другого.

Мне нравилась моя жизнь. Я любила свой дом. Теперь на наших подоконниках росли цветы. Васька периодически их «пикировал» и пробовал на зуб, но его практически никто и не ругал: цветы продолжали буйствовать и радовать зеленью, а вреда от кота со сточенными клыками – почти никакого.

Кстати, с Песси о Опти я тоже больше не воюю. Как-то стало мне не до внутренних монологов и сомнений, потому что у меня появились занятия гораздо интереснее, чем сражаться с самой собой.

Я радовалась каждому дню и восходу солнца. Я встречала по вечерам своего мужчину и кормила его ужином.

А потом… у нас было время, чтобы любить друг друга и разговаривать. Делиться планами и немножко спорить. А если я увлекалась и переходила границы, Бодя знал секретный код, как быстро меня остудить и погасить любую обиду или раздражение.