Русские дети. 48 рассказов о детях - Попов Олег Владимирович - Страница 21

И маму.

А так ничего. Всё слава богу. Как у людей.

Ну, всё, сынок, всё, пришли. Сейчас мама дверь откроет и попку тебе вымоет.

Господи, тяжеленный же ты какой, а… весь пупок у меня развязал.

Это только сказать так легко – вымоет, а на самом деле приключение целое. Ванна-то у нас – не развернёшься, хрущёвка же, а Костик, когда его от земли отрываешь, нервничает очень, не понимает же, что к чему. Придерживать снизу надо, под ножки, а у меня уж ни рук, ни сил недостаёт. Но как-то пока справляюсь. Слава богу, он хоть воду любит, не боится – тоже Маша приучила. Всё они в воде плескались, не наподтираешься потом. Зато мыться стал охотно, а раньше и вспомнить страшно. Хоть вообще ребёнка не купай.

Костику как раз шесть исполнилось – когда она приходить-то стала. Маша. Пигалица пигалицей. Дефектолог от фонда какого-то благотворительного. Я, вообще-то, фонды ихние все ненавижу, особенно волонтёров. Приходят как в зоопарк. Поглазеют – и давай советы давать. Вы туда напишите, вы здесь в очередь встаньте. Лучше бы полы лишний раз вымыли. А ещё дряни нанесут – игрушек всяких. Только пыль собирать. Набор для развития творческих способностей одна даже припёрла. Это Костику моему. А он в ручках держать ничего не может, скрюченный весь. Ну? Не дура? Маша тоже поначалу лезла везде, где не просят. А это у вас почему так, а зачем вы этого не делаете, а давайте я вам вот это вот устрою, Костику будет лучше. Как будто я сама не знаю, как моему ребёнку лучше! Подружиться со мной хотела, в доверие втереться. Но я ей хотелку быстро окоротила, так что она уже потом к Костику в комнату молча шмыгала. Даже глаз не поднимала.

По часу они там сидели, не меньше, – занимались. А мне что? Мне главное, что бесплатно. Я ей сразу сказала, Маше-то. Денег нету! А она – вы не волнуйтесь, это всё фонд оплачивает. Ну, фонд и фонд. А мне час лишний – прибраться или хоть душ по-человечески принять. За закрытой дверью. С Костиком-то особо не позапираешься – я ж его слышать всё время должна. Так и срём нараспашку.

Ну.

Чего только она Костику не таскала – год ведь почти ходила. И пирамидки, и кубики, и веток всяких наносила, и траву с газонов драла, и музыку ему ставила – песенки, значит, всякие, по сто раз одни и те же. И даже в бубен они там колотили. Я думала – рехнусь. Вы не понимаете, что ли, говорю, что он глухой? А она мне – нет, это вы не понимаете. Костик слышит. Просто по-другому. Ага – через жопу! Надо было ещё тогда её взашей вытолкать. Её, значит, он слышит, а меня – нет. Умная самая нашлась.

А потом – зима уж началась, а она с весны ходила, говорю же – почти год, смотрю – ёлочку притащила искусственную, с гирляндой. Я уж и говорить ничего не стала – ей, видно, что ребёнок глухой, что слепой – всё одно. Говорю же – малахольная. Ну, включила она ёлочку – с разрешением, правда, включила. Костика за столик перетащила – у него столик такой, детский, если стул поплотнее придвинуть, то вроде даже Костик как будто сам сидит. И мне, значит, говорит – можно у вас чаю попросить? Только в стакане. Есть у вас стакан?

Я только хмыкнула – что ж, думаю, за сука такая, а? Не может не подколоть. Будто мы с Костиком не в Москве живём. И стаканы у нас есть, и чашки, и сковородки тефлоновые. И рюмки даже для гостей. Гостей вот только нету. Ну, пошла – заварила чаю в стакане. Как сейчас помню – отличный получился чай, с плевочком. Это мама так всегда говорила, потому что правильно заваренный чай – он как будто с плевком. Ну, пенка такая наверху собирается. Вроде плюнул кто-то. У меня мама кулинарный техникум закончила, их там так учили. Так она на экзамене выпускном обед готовила для комиссии – борщ там, шницель по-министерски, всё, что положено. И чай. Раз заваривает – не вышло ничего. Второй раз – опять. А уж нести обед показывать. Комиссия ждёт, ложками стучит. Так мама, недолго думая, взяла и плюнула в стакан. Пятёрку получила.

А мне и плевать не надо – само отлично заварилось.

Несу.

Захожу в комнату, а малахольная эта на столике перед Костиком в целлофановом кулёчке снег разложила. И ручку туда его сует. Левую, которая ещё живая. Костик молчит, терпит. Увидала она меня, обрадовалась. Давайте, говорит, стакан, вот сюда ставьте.

И я, дура, сама поставила. Своими руками.

А она Костину ручку из снега вынула и прямо к стакану поднесла. А там же кипяток! Как я стакан выхватила, сама не помню. По полу всё разлила, себе коленки обварила. Ору как ненормальная. Костик как почувствовал – затрясся весь, завизжал. Я его на руки подхватила – убирайся, ору, чтоб духу твоего не было. А она, Маша-то, тоже перепугалась до невозможности. Прям белая вся стала. И всё твердит – простите, простите, пожалуйста, это я, чтоб он холодное и горячее различал!

Гадина такая. Пусть своих родит и хоть кислотой живьём обливает. А мы сами разберёмся!

Ну, выгнала я её, конечно.

Так она долго звонила ещё, всё поговорить со мной пыталась, объяснить. Боялась, видно, что я в фонд её жалобу накатаю и её с работы попрут. А я бы и написала, если б название запомнила. Только в них же сам чёрт не разберётся – сплошная вера, надежда да любовь. А теперь вот выяснилось всё. Как копнёшь – иностранные агенты. Детей наших в Америку продают – на убийства. Педофилам всяким, гомосекам даже, лишь бы бабки заплатили.

По телевизору-то врать, наверно, не станут.

Говорить я с ней, понятно, не стала, так она что удумала – на улице за нами следить. По кустам только что не лазила, дура очкастая. Думала, я не вижу. Себе бы сперва зенки вылечила, чем к детям слепым заниматься лезть. День я потерпела, другой, а потом она, видно, по лицу поняла, что я её срисовала, – и сама подошла. И давай опять по ушам мне ездить – мол, не хотите, чтобы я занималась с Костиком, не надо, фонд другого дефектолога пришлёт. Но занятия ни в коем случае прерывать нельзя. Это почему, спрашиваю. Потому что ты так решила? А она мне – у мальчика сохранный интеллект, его учить надо. Есть азбука специальная… Да ты, говорю, совсем ненормальная – какая азбука? Он же слепоглухонемой. И умственно отсталый. Ты карточку его медицинскую сама в руках держала. Или тебе тоже азбука специальная нужна? А она чуть не плачет уже, побелела снова, как припадочная, и прям кричит: это неправда, Костик умный, у него голова отлично работает, у вас диагноз этот снять можно через несколько лет! Я прям обомлела вся – на целую секунду ей поверила, сучке.

А ведь слово себе давала – не верить больше.

Никогда и никому.

А она всё трещит, за руку меня хватает, всю заплевала – вы в интернат его отдать должны, обязательно – в Загорске есть интернат для таких деток, просто замечательный! Их и ходить там учат, и общаться, и даже компьютерам, и в школе-то они там в специальной учатся. Полная социальная адаптация. Так и сыпет – Мещеряков то для них устроил, Мещеряков сё. Любовник её, наверно. Да точно – любовник. За чужих-то так не кричат.

Но я как слово «интернат» услышала – так с меня морок весь и сошёл. Как будто я не знаю, какие у нас интернаты. Будто я дура какая. Да девочки на форуме такое про эти интернаты пишут – ревмя только и реветь. Заживо в них все гниют, никто больше трёх месяцев не выдерживает. Их потом в братской могиле хоронят. А пенсию, которая по инвалидности, всю себе, в карман. И жируют. Девочки так пишут. И ведь, что смешно, сама же меня Маша к Интернету и подключила. И сама показала, где форум этот, где мамочки собираются, у которых дети не такие, как все. Мне только кнопку одну нажать – и я уже там. Читай – не хочу. Другого-то Интернета мне, слава богу, не надо. А она всё говорит – ну, пожалуйста, если сами заниматься не хотите, отдайте Костика в интернат, ну хотите, я на колени встану? Вы же так совсем мальчика погубите!

Тут я коляску с Костиком ногой отодвинула к бордюру, чтоб не укатилась, не приведи господи, и Маше этой всё выдала – по первое число. Так орала, что самой страшно вспомнить. Ещё хоть раз, мол, увижу, хоть на километр к моему ребёнку подойдёшь, я тебя своими руками придушу, сил, слава богу, хватит. И ничегошеньки мне за это не будет, потому что меня даже в тюрьму не посадят с ребёнком таким!