Археолог: заветный ключ (СИ) - Рудин Алекс - Страница 3

— Передай архиепископу Герману, что я повторно издам указ о торговой блокаде русских земель. Всех купцов, которые нарушат этот указ, разрешаю хватать и казнить. Также я издам указ о том, что все рыцари, которые присоединятся к ордену меченосцев и пойдут походом на северные земли, получат в награду владения в этих землях. А что, этот князь Ярослав — надёжный человек?

Произнося это варварское имя, Григорий Девятый едва заметно поморщился.

— Князь Ярослав очень зол на других русских князей, — ответил посланник. — Сестра Ярослава замужем за Теодорихом Буксгевденом, братом архиепископа. И сам Ярослав женился на немке.

— Это хорошо, — удовлетворённо заметил Григорий. — Передай архиепископу, чтобы он поддержал князя Ярослава. А я окажу поддержку архиепископу и ордену меченосцев. Когда ты отправляешься в обратный путь?

— Как прикажет Ваше Святейшество, — склонив голову, ответил посланник.

— Отдохни три дня, — решил Григорий, — и отправляйся. Тебе передадут наше письмо к князю Ярославу. Можешь идти.

Посланник поспешно поднялся со скамеечки. Поклонился и вышел из зала. А Папа Римский Григорий Девятый, наместник Святого Петра на земле повернулся к секретарю.

— Пиши! Любезному сыну, князю Ярославу…

Добавьте книгу в библиотеку, чтобы не пропустить обновления)

Июнь 1970-го года. Ленинград

— Куда ты собрался в такую рань? — недовольно спросил меня Севка, оторвав голову от подушки.

Его разбудил звонок будильника, который я завёл, чтобы не проспать встречу с деканом. Будильник был механический. Его пронзительный скрежет ничуть не напоминал приятные мелодии тех электронных будильников, которые появятся в обиходе лет через тридцать.

Зато и проспать под эти звонкие вопли было нереально. Когда Мишаня впервые завёл будильник, Севка заткнул уши ладонями и заявил:

— Это не будильник, а гром небесный.

Так мы его и прозвали.

— В деканат вызывают, — ответил я.

Севка немедленно подскочил.

— Зачем? — спросил он и с подозрением уставился на меня.

Я пожал плечами.

— А я-то откуда знаю? Вчера позвонили на вахту, а мне тётя Аня передала.

— Опять что-нибудь натворил?

Это прозвучало, скорее, как утверждение, а не вопрос.

— Ничего я не натворил. Сказал же тебе русским языком — не знаю.

Мишаня перестал похрапывать и что-то недовольно пробормотал. Затем повернулся на другой бок и снова засопел.

Мишаня был единственным человеком, который мог проспать, несмотря на вопли «небесного грома». А поскольку чаще всего он ставил будильник на своей тумбочке, нам с Севкой приходилось вылезать из постелей, чтобы выключить будильник.

Сначала мы исправно подскакивали каждое утро. Но потом обленились и прятали головы под одеяла до тех пор, пока соседи не начинали стучать в стенку.

Сделав несколько дыхательных упражнений, я натянул штаны, достал из-под кровати чемодан. Вытащил из чемодана электрический чайник и выглянул в коридор.

Электрические чайники были строжайше запрещены в общежитии по причине старой проводки и возможного пожара. Именно поэтому в каждой комнате такой чайник был, но владельцы его тщательно прятали.

Комендант иногда устраивал внезапные рейды по комнатам. И если находил чайник — немедленно конфисковал его, не обращая внимания на просьбы, мольбы и обещания.

Когда мы только заселились, завтракать приходилось всухомятку. Невелика беда для студента, но горячего чайку всё же хотелось. Севка предлагал сделать кипятильник из двух бритвенных лезвий и куска провода. Но Мишаня, как самый ответственный из нас настоял на покупке чайника.

— От твоего кипятильника точно пожар случится, — сказал он Севке.

Выглянув в коридор я не обнаружил там коменданта. Да и вообще никого не обнаружил. Студентов в общежитии почти не было — все разъехались на лето. А те, что остались, не спешили вставать в такую рань.

Поэтому я благополучно добрался до туалета. Справил неотложные дела, почистил зубы, а заодно набрал в чайник воды и вернулся в комнату.

Севка в трусах и майке сидел за столом, подобрав под себя тощие ноги.

— Тебе-то чего не спится? — спросил я, включая чайник в розетку.

— Надо поговорить, — ответил Севка.

— Ну, давай, говори, — добродушно согласился я, насыпая ложку заварки в кружку. — Чай будешь?

— Буду, — кивнул Севка. Я взял с его тумбочки кружку и сыпанул заварки туда.

Чайник на подоконнике тихонько зашумел.

— Саня, — спросил Севка. — Ты что дальше думаешь насчёт практики?

— Не знаю, — сказал я. — В понедельник будет распределение, там посмотрим. А что?

— Мы с Олей собираемся поехать в Ростов, — сказал Севка.

— Я слышал, — кивнул я.

— То есть, Оля собирается. Но я хочу поехать с ней.

— Понятное дело.

Севка замолчал. Потом набрал побольше воздуха в грудь и выдал:

— Я прошу тебя с нами не ездить!

И, насупившись, уставился на меня.

Честно говоря, меня так и подмывало выдать какую-нибудь шутку. Но я вспомнил, как сам вчера смотрел на парня из бежевой «Волги», и шутить не стал. Из-за таких вот глупых шуток порой и теряют друзей. Поэтому я сел напротив Севки и мягко сказал:

— Договорились, дружище. Оля — очень хорошая девушка, и я надеюсь, что у вас с ней всё получится.

— Спасибо, — буркнул Севка.

Он по-прежнему хмурился, но по глазам было видно, что парень оттаял.

Я выдернул из розетки закипевший чайник и разлил кипяток по кружкам. Чайник поставил обратно на подоконник — остывать.

— Уберёшь его потом? — попросил я Севку. — А то найдут — останемся без чайника.— Как думаешь — выбьет Валентин Иванович экспедицию в Приморск? — спросил меня Севка.

— Думаю, да — ответил я.

Этот вопрос интересовал и меня. Если военные разрешат копать священную рощу — передо мной откроются очень большие перспективы. Главное, не профукать их, и уж я не профукаю.

Но если экспедицию запретят — придётся искать какой-нибудь другой способ продвинуться в науке. Кое-какие темы у меня на примете были. Некоторые из них выглядели даже привлекательней, чем священная роща пруссов. Например, финно-угорские могильники в Карелии. Но два открытия подряд, совершённые одним и тем же студентом, будут выглядеть подозрительно. Это я понимал совершенно точно.

Допив чай, я снова сходил в туалет и сполоснул кружку. Надел рубаху. Задумчиво повертел в руках шляпу, но оставил её лежать на кровати. В экспедиции она выглядела уместной. Но расхаживать в такой шляпе по улицам Ленинграда мог себе позволить только Михаил Боярский, да и то через несколько лет — когда прославится на всю страну в роли Д’Артаньяна.

Амулет я ещё вчера спрятал в надёжном месте. В углу комнаты возле окна, там, где стояла тумбочка Мишани, отошёл от стены высокий деревянный плинтус. Если его отодвинуть — внизу стены открывалась приличных размеров щель. В эту щель я засунул медальон, а плинтус придвинул вплотную к стене и для надёжности прижал тумбочкой.

На улице пахло утренней свежестью и скошенной травой — недавно дворники окашивали газоны. До назначенной встречи оставалось полчаса, поэтому я вышел на набережную и неторопливо побрёл вдоль Невы, рассматривая стадион и дома на другом берегу. Резвый катерок шёл против течения, шлёпая плоским днищем на невысокой речной волне. Небо над головой было ясным, но на западе собирались тучи, предвещая привычную для Ленинграда перемену погоды.

— Здравствуйте, Александр! — сказал Валентин Иванович, когда я, постучав, вошёл в его кабинет.

Он даже поднялся с кресла, вышел из-за стола и протянул мне руку.

— Простите, что не дал выспаться после поезда. Я вас надолго не задержу.

— Слушаю вас, Валентин Иванович, — ответил я.

— Прежде всего хочу подтвердить, что наша договорённость в силе. Я возьму над вами шефство и помогу вести научную сторону раскопок в Приморске.

— Спасибо! — искренне поблагодарил я.