Это (не) взаимно (СИ) - Вольная Риша - Страница 11

Странный он, конечно! Решил, что из-за его просьбы…а я просто не люблю такой напиток.

— Значит, ты хочешь перемирия? — продолжила начатый разговор, элегантным движением откидываясь на мягкую спинку стула.

Пронзительный взгляд голубых глаз скользнул по мне, задерживаясь на линии глубокого декольте платья, а потом снова вернулся к глазам.

— Хочу. Очень, — чувственно ответил Сабуров. — Как тебе известно, я не отличаюсь крепким здоровьем и толстыми нервами, и такие вечера, как вчера, в течение месяца или больше мне не выдержать.

И пусть в его голосе смешинка, мужчина тем не менее серьёзен.

— Условия? — как можно беззаботнее отозвалась я, но уже один факт продолжения разговора свидетельствует о моём первичном согласии.

И Кириллу это нравится. Он заметно расслабляется и даже легонько дёргает узел галстука, ослабляя его.

— Да сними уже, — раздражённо подсказываю и, точно зная, что Кир никогда не поступит так, как я ему велю, поднимаюсь со стула.

Нас разделяют всего два шага, и вот мои пальцы ловко развязывают шёлковую ткань. Кирилл лишь дёргает бровью на моё ребячество, но позволяет действовать на моё усмотрение. Непроизвольно скольжу ладонями к его шее, поднимаю упругий воротник рубашки и лишь потом медленно стягиваю галстук.

Между нами буквально звенит напряжение, от чего даже дышать становится тяжело, поэтому избегаю смотреть ему в лицо, ненароком поймать взгляд голубых глаз, чтобы не сорваться.

Снова.

И всё равно продолжаю играть с огнём: расстёгиваю две верхних пуговицы рубашки, а потом, разглядывая загорелую кожу, и ещё одну.

— Теперь довольна? — с заметной хрипотцой в голосе снисходительно интересуется Сабуров, пока забирает из моих опущенных вдоль тела рук свой злополучный предмет одежды.

— Неплохо. Теперь ты больше похож на мужчину, чем на офисную рыбу.

Собираюсь вернуться на своё место, но Кирилл проворнее меня, поэтому, едва я разворачиваюсь к нему спиной, он оплетает мою талию рукой.

Я чувствую его тело, прижатое ко мне, словно и не было никакой одежды между нами. По коже бегут мурашки, а желание, неожиданное и мощное, как стихийное бедствие, налетает на меня, сжимая нервы до предела.

Да только это всё очередная игра и постоянная месть дамского угодника. Я-то знаю цену этого объятия!

Вцепляюсь длинными ногтями в мужскую ладонь, причиняя боль, но сегодня он шипит сквозь зубы, но не отпускает.

— Пума, хорош царапаться, — цедит сквозь зубы, обдавая горячим дыханием висок.

Ему мешают мои распущенные волосы, так что второй рукой он их перекидывает через одно плечо, тем самым предоставляя доступ к моей шее.

Становится совсем жарко. Невмоготу изображать статую из парка, поэтому делаю короткий вдох и сдёргиваю его руку.

— А не надо ко мне лезть, — высокомерно отзываюсь ему.

Делаю два шага от него и с невозмутимым выражением лица опускаюсь на стул.

— То есть тебе можно ко мне?! А мне табу?

Царственный кивок головы служит Кириллу ответом. Я не смотрю на него. Не могу.

— Даже интересно получается, — не успокаивается мужчина, подходя ко мне.

Обводит указательным пальцем неширокую лямку моего платья, источая миллион искринок в моё тело, и, наклоняясь к моему уху, шепчет.

— Вчера ты так терлась об того недоросля, который едва научился задницу себе подтирать, а сегодня сама скромница. Как-то нечестно, Роксана.

Кир издевается. Я-то знаю эти рокочущие тембры его медового голоска.

— Хочешь сказать, что если ты свою старую задницу уже давно подтираешь сам, то имеешь какие-то приоритеты?!

Сабуров молниеносно выпрямляется.

— Да какие могут приоритеты, Роксана?! Я с детьми не связываюсь, а ты, несмотря на кажущуюся взрослость, совсем дитя.

Один-один. А кто-то пару минут назад пел о перемирии?

Сводный брат обходит меня и усаживается за стол напротив.

— Мои условия, Рокс, просты как день. Ты прекращаешь вести отстойный образ жизни, завязываешь ругаться, возвращаешься в универ, думаешь о будущем месте работы. Что касательно меня, то раз я задержался в городе, то согласился помочь Богдану с парочкой проектов, поэтому будешь мне помогать, а в остальное время чем меньше контакта, тем прекраснее.

Смотрю на Кирилла и не верю собственным ушам.

— А в баночку для анализов тебе по утрам не писать? Хотя ты бы лучше сам проверился. Не знаю, какую дурь ты жрёшь, но мозги у тебя от неё точно засохли.

От милого и пушистого Кирюши остаются только воспоминания.

— Значит, сопротивляться решила? До последнего? — с плохо скрытой угрозой в голосе рявкает мой собеседник, а полупустое пространство столовой лишь сильнее резонирует его голос.

— Почему же?! — внешне невозмутимая я прикидываю в голове план отступления. — Если ты прекратишь свои попытки меня приручить как собачонку какую-то, то мы можем вполне неплохо сосуществовать рядом друг с другом.

— А никто и не говорит о приручении! Ты же дрессировке вообще не поддаешься! Как идиотка всё наступаешь на одни и те же грабли, потом смеёшься и пытаешься повторить заново!

Всё! Ещё пара минут, и я в него вилку кину или ещё чего поострее.

Вскакиваю из-за стола и, насколько быстро позволяют узкая юбка платья и высокие каблуки, направляюсь на выход.

— Да пошёл ты… моими первыми граблями стал ты, так что сам себе спасибо и скажи! — как можно злее бросаю ему в лицо, хотя самой обидно до чёртиков.

— А не так быстро, Роксана! — рычит Сабуров и вырастает передо мной стеной.

— Только попробуй меня остановить! — угрожаю разъяренному мужчине, лишаясь чувства самосохранения.

У меня его в принципе никогда и не было, а рядом со свободным братом и подавно.

— И что?! Покусаешь меня? Шпильку в ногу воткнёшь? — хрипит над моим ухом Кирилл, а его ладони, как наручники, смыкаются на моих запястьях.

Молчу, так как сказать нечего. Перед глазами его расстёгнутая рубашка с голой кожей груди, что часто вздымается, шея, на которой лихорадочно пульсирует артерия. Я буквально чувствую на кончике языка вкус его кожи, и огромное желание повторить старое и запретное рвётся из меня.

А ведь просила не трогать… ну, не могу я терпеть этот пожар в крови от его простых прикосновений. Лучше сдохнуть, чем вот так мучиться.

— Отпусти, — шепчу пересохшими губами, что даже блеск для губ не спасает.

— Нет, — как приговор моему мирозданию. — Ты должна понять, что нельзя себя так вести. Тебе не пятнадцать, отец не вечен, и я тоже не собираюсь посвятить свою жизнь постоянному спасению твоей задницы из неприятностей.

Моё возбуждение рядом с этим человеком тут же перерождается в гнев. Не собирается он …

— А чему ты собираешься посвятить свою жизнь?! А, Кирюша?! Перетрахать всех баб и упиваться в старости этим достижением?

— А даже если и так, Роксана, тебя это не должно волновать. Хочу и перетрахаю … сейчас речь не обо мне!

Ненавижу!

Ненавижу потому, что прав! Он и его жизнь уже давно меня не касаются, но …

— А у нас всегда только мои грешки любят склонять налево и направо, — мой ответ ради ответа, так как сказать действительно нечего. — Опусти руки.

И Кирилл их отпускает, но только чтобы тут же устроить свои широкие и отчего-то горячие ладони на талии, сминая пальцами тонкую ткань.

— Отпусти, — переставая дышать, прошу его.

Мольба в собственном голосе отрезвляет вдруг одурманенный его близостью разум. Резко вскидываю подбородок, вкладывая во взгляд всю злость на этот мир.

— Непокорная, — с каким-то восторгом шепчет он, а потом накрывает мои губы своими.

Я возмущаюсь его наглостью. Упираюсь ладошками в его грудь, чтобы оттолкнуть, но пальцы не слушаются. И вот через секунду уже сжимаю в кулаках мужскую рубашку, натягивая ткань так, что едва выдерживают хрупкие пуговицы.

В поцелуе Сабурова нет ничего нежного, только желание, обжигающее меня его жёсткими требовательными губами.

— Кир, — выдыхаю я, чувствуя, как желание затопляет меня до самых кончиков пальцев. — Хватит.