За городом - Дойл Артур Игнатиус Конан - Страница 15

• Предыдущая
• 15/29
• Следующая

— Бедный папа! Это так жестоко с нашей стороны! А, впрочем, что же нам делать?

— О, он будет еще больше ценить комфорт, если мы заставим его немножко пострадать от недостатка комфорта! Ах, химия, какое это ужасное занятие! Посмотри на мою юбку! Она вся испорчена. А этот отвратительный запах! — она растворила окно и высунула из него свою маленькую головку с золотистыми локонами.

Чарльз Уэстмакот копал землю по другую сторону садовой решетки.

— Здравствуйте, сэр, — сказала Ида.

— Здравствуйте! — этот рослый человек оперся о свою мотыгу и посмотрел вверх на нее.

— Есть у вас папиросы, Чарльз?

— Конечно, есть.

— Бросьте мне в окно штуки две.

— Вот мой портсигар. Ловите!

Портсигар из моржовой кожи упал с глухим ударом на пол. Ида открыла его. Он был битком набит папиросами.

— Это какие папиросы? — спросила она.

— Египетские.

— А какие есть еще сорта?

— О, «Ричмондские жемчужины», затем Турецкие, Кембриджские. Но зачем вам это нужно?

— Вам до этого нет дела! — она кивнула ему головою и затворила окно. — Мы должны запомнить все эти сорта, Клара, — сказала она. — Мы должны учиться говорить о таких вещах. Миссис Уэстмакот знает все сорта папирос. Ты получила твой ром?

— Да, милочка, вот он.

— А вот и мой портер. Пойдем теперь наверх ко мне в комнату. Этот запах невыносим. Но мы должны его встретить, когда он вернется. Если мы будем сидеть у окна, то увидим, как он пойдет по дороге.

Свежий утренний воздух и приятное общество адмирала заставили доктора позабыть о неприятностях, и он вернулся домой около полудня в отличном настроении. Когда он отворил дверь передней, то на него еще сильнее, чем прежде, пахнуло отвратительным запахом химических составов, — запахом, который испортил ему завтрак. Он растворил окно в передней, вошел в столовую и остановился, пораженный тем зрелищем, которое представилось его глазам.

Ида все еще сидела за столом перед своими флаконами; в левой руке она держала закуренную папиросу, а на столе стоял около нее стакан портера. Клара с другой папиросой развалилась в большом кресле, а кругом нее на полу было разложено несколько географических карт. Она положила ноги на корзинку для угольев, и у самого ее локтя стоял на маленьком столике стакан, наполненный до краев какою-то темно-красною жидкостью. Доктор смотрел попеременно то на ту, то на другую из своих дочерей сквозь облако серого дыма, но наконец, его глаза с изумлением остановились на старшей дочери, отличавшейся более серьезным направлением.

— Клара! — выговорил он, едва переводя дух. — Я не поверил бы этому!

— В чем дело, папа?

— Ты куришь?

— Я только пробую, папа. Я нахожу, что это немножко трудно, потому что я еще не привыкла.

— Но скажи, пожалуйста, зачем ты…

— Миссис Уэстмакот советует курить.

— О, дама зрелых лет может делать много такого, чего молодая девушка должна избегать!

— О, нет! — воскликнула Ида. — Миссис Уэстмакот говорит, что для всех должен быть один закон. Вы выкурите папироску, папа?

— Нет, благодарю. Я никогда не курю утром.

— Не курите? Но, может быть, это папиросы не того сорта, какой вы курите. Какие это папиросы, Клара?

— Египетские.

— Ах, вам надо купить «Ричмондские жемчужины» или Турецкие папиросы. Мне хочется, чтобы вы, папа, купили мне Турецких папирос, когда поедете в город.

— И не подумаю. Я полагаю, что это совершенно не годится для молодых девушек. В этом я совсем не схожусь с миссис Уэстмакот.

— В самом деле, папа? Да ведь вы же советовали нам во всем подражать ей.

— Но с ограничениями. Что это такое ты пьешь, Клара?

— Ром, папа.

— Ром? Утром? — он сел и протер себе глаза, как человек, который старается стряхнуть с себя какой-нибудь дурной сон. — Ты сказала — ром?

— Да, папа. Люди той профессии, которую я хочу избрать, пьют все поголовно.

— Профессии, Клара?

— Миссис Уэстмакот говорит, что всякая женщина должна избрать себе профессию, и что мы должны выбрать себе такие профессии, которых всегда избегали женщины.

— Да, это верно.

— Ну, так я хочу поступить по ее совету и буду лоцманом.

— Милая моя Клара! Лоцманом! Это уже слишком!

— Вот прекрасная книга, папа: «Маяки, сигнальные огни, бакены, каналы и береговые сигналы для моряков в Великобритании». А вот другая: «Руководство для моряка». Вы не можете себе представить, как это интересно!

— Ты шутишь, Клара. Ты, наверно, шутишь!

— Совсем нет, папа. Вы не можете себе представить, как много я уже узнала. Я должна выставить зеленый фонарь на штирборте, красный на левом борту, белый на топ мачте и через каждые четверть часа пускать ракету.

— Ах, это должно быть красиво ночью! — воскликнула ее сестра.

— А затем я знаю сигналы во время тумана. Один сигнал значит, что корабль идет штирбортом, два — левым бортом, три — кормою, четыре — что плыть невозможно. Но в конце каждой главы автор задает ужасные вопросы. Вот послушайте: «Вы видите красный свет. Корабль на левом галсе и ветер с севера, какой курс должен взять этот корабль?»

Доктор встал с места и сделал жест, выражавший отчаяние.

— Я решительно не могу понять, что сделалось с вами обеими, — сказал он.

— Дорогой папа, мы стараемся подражать в нашей жизни миссис Уэстмакот.

— Ну, я должен сказать, что результаты мне не нравятся. Может быть, твоя химия не причинит тебе вреда, Ида, но твой план, Клара, никуда не годится. Я не могу понять, как подобная мысль могла прийти в голову такой рассудительной девушке, как ты. Я решительно должен запретить вам продолжать ваши занятия.

— Но, папа, — сказала Ида, в больших голубых глазах которой был виден наивный вопрос, — что же нам делать, если ваши приказания расходятся с советами миссис Уэстмакот? Вы же сами говорили, чтобы мы слушались ее. Она говорит, что когда женщины делают попытки сбросить с себя оковы, то их отцы, братья и мужья первые стараются опять заклепать на них эти оковы, и что в этом случае мужчина не имеет никакой власти.

— Разве миссис Уэстмакот учит вас тому, что я не глава в собственном доме?

Доктор вспылил, и от гнева его седые волосы на голове поднялись, точно щетина.

— Конечно. Она говорит, что глава дома — это остаток темных веков.

Доктор что-то пробормотал про себя и топнул ногою по ковру. Затем он, не говоря ни слова, вышел в сад, и его дочери могли видеть, как он в сердцах ходил взад и вперед, сбивая цветы хлыстиком.

— О, милочка! Как великолепно ты играла свою роль! — воскликнула Ида.

— Но это жестоко! Когда я увидела в его глазах огорчение и удивление, то я едва удержалась, чтобы не броситься ему на шею и не рассказать обо всем. Как ты думаешь, не пора ли нам кончить?

— Нет, нет, нет! Этого далеко не дозволено. Ты не должна выказывать теперь свою слабость, Клара. Это так страшно, что я руковожу тобой. Я испытываю незнакомое мне чувство. Но я знаю, что я права. Если мы будем продолжать так, как начали, то мы можем говорить себе всю жизнь, что мы спасли его. А если мы перестанем, — о, Клара! — то мы никогда не простим себе этого!

С этого дня доктор утратил свое спокойствие. Еще никогда ни один дом, где было всегда тихо и соблюдался во всем порядок, не превращался так быстро в шумное место, или счастливый человек вдруг делался несчастливым, как было в этом случае. До сих пор он совсем не понимал, что его дочери предохраняли его от всех маленьких неприятностей в жизни. Теперь же, когда они не только перестали заботиться о нем, но сами делали ему всевозможные неприятности, он начал понимать, как велико было то счастье, которым он наслаждался, и он сожалел о тех счастливых днях, когда его дочери не подпали еще под влияние его соседки.

— Вы что-то невеселы, — заметила ему однажды утром миссис Уэстмакот. — Вы бледны, и у вас измученный вид. Вам бы следовало сделать вместе со мной прогулку в десять миль на тандеме.

• Предыдущая
• 15/29
• Следующая