За городом - Дойл Артур Игнатиус Конан - Страница 17
- Предыдущая
- 17/29
- Следующая
— О, мы можем прекрасно разыграть эту комедию! Видишь ли, мы с тобой обе помолвлены, и это облегчает нам дело. Гарольд сделает для тебя то, о чем ты его попросишь, особенно, если ты объяснишь ему причину, а мой Чарльз сделает это, не спрашивая даже о причине. Ведь ты знаешь, что думает миссис Уэстмакот о скромности молодых девушек? Это только жеманство, аффектация, остаток темных веков зенаны. Ведь она так говорила, не правда ли?
— Ну, так что же?
— Мы должны приложить это к делу. Мы показываем все другие ее взгляды на практике, и не должны уклоняться и от этого последнего.
— Но что же ты хочешь сделать? О, не смотри так лукаво, Ида! Ты похожа на какую-то маленькую злую фею с твоими золотистыми волосами и с бегающими глазами, в которых виден злой умысел. Я так и знаю, что ты предложишь что-нибудь ужасное!
— У нас будет сегодня вечером маленький ужин.
— У нас? Ужин!
— Почему же нет? Ведь молодые люди дают же ужины. Отчего же не могут пригласить на ужин молодые девушки?
— Но кого же мы пригласим?
— Как кого? Разумеется Гарольда и Чарльза!
— А адмирала и миссис Гей-Денвер?
— О, нет! Это уже выйдет по-старомодному. Мы должны быть вполне современными девушками, Клара.
— Но что же мы подадим им за ужином?
— О, что-нибудь хорошенькое, что можно было бы приготовить скоро и что напоминало бы о кутеже. Погоди! Шампанское, конечно… и устрицы. Устрицы, и этого будет довольно. В романах все, кто ведет себя дурно, пьют шампанское и едят устрицы. А потом их не надо приготовлять. Много ли у тебя карманных денег, Клара?
— У меня три фунта стерлингов.
— А у меня один. Четыре фунта стерлингов. Но я совсем не знаю, сколько стоит шампанское. А ты знаешь?
— Не имею об этом ни малейшего понятия.
— Сколько устриц может съесть один мужчина?
— Право, не знаю.
— Я напишу Чарльзу и спрошу у него. Нет, я не буду ему писать. Я спрошу у Джэн. Позвони ей, Клара. Она была кухаркой и, наверно, это знает.
Джэн, подвергнутая перекрестному допросу, сказала только одно, что это зависит от джентльмена и от устриц. Но соединенный совет в кухне решил, что будет за глаза довольно трех дюжин.
— Так мы возьмем на всех восемь дюжин, — сказала Ида, записывая все, что требовалось, на листке бумаге, — и две пинты шампанского, а также ситного хлеба, уксуса и перца. Вот и все, я думаю. А ведь совсем не так трудно дать ужин, Клара?
— Мне это не нравится, Ида. Это кажется мне очень неделикатным.
— Но это необходимо для того, чтобы довершить наше дело. Нет, нет, теперь уже нельзя отказываться. Клара, а иначе у нас все пропадет. Папа, наверное, вернется домой с поездом, который приходит в 9.45. Ровно в 10 он будет дома. Когда он придет, то все должно быть готово. Ну, теперь садись и пиши Гарольду, чтобы он пришел в 9 часов, а я напишу то же самое Чарльзу.
Эти два приглашения были отправлены, получены и приняты. Гарольд уже был посвящен в тайну, и он понял, что это входит в план заговора. Что же касается Чарльза, то он так привык к эксцентрическим выходкам в лице своей тетушки, что его удивило бы скорее строгое соблюдение этикета. В 9 часов вечера оба они вошли в столовую дачи № 2 и увидали, что хозяина нет дома, на столе, покрытом белоснежной скатертью, стоит лампа с абажуром, приготовлен ужин и сидят две девушки, которых они выбрали себе в подруги жизни. Никогда и никто не веселился так, как они, — их смех и веселая болтовня раздавались по всему дому.
— Десять часов без трех минут, — закричала вдруг Клара, смотря на часы.
— Господи, Боже мой! Да, это так. Ну, теперь давайте составим нашу маленькую живую картину!
Ида выдвинула нарочно на показ бутылки с шампанским по направлению к двери и рассыпала по скатерти устричные раковины.
— Ваша трубка с вами, Чарльз?
— Моя трубка? Да, со мной.
— Так, пожалуйста, курите ее. Ну, не рассуждайте, а курите, а иначе весь эффект пропадет.
Этот большой ростом и широкоплечий детина вытащил из кармана красный футляр, из которого вынул большую желтую пеньковую трубку и через минуту начал выпускать из нее большими клубами дым. Гарольд закурил сигару, а обе девушки — папиросы.
— Все это очень мило и напоминает об эмансипации женщин, — сказала Ида, посматривая вокруг себя.
— Ну, теперь я буду лежать на этом диване. Вот так! А теперь вы, Чарльз, садитесь сюда и небрежно обопритесь о спинку дивана. Нет, не переставайте курить. Мне это нравится. Ты, милая Клара, положи ноги на корзину с угольями и постарайся принять на себя рассеянный вид. Мне бы хотелось, чтобы мы украсили себя цветами. Вот там на буфете лежит салат. Ах, Господи, вот он! Я слышу, как он повертывает свой ключ в замке. — Она начала петь своим высоким свежим голосом какой-то отрывок из французской шансонетки, а хор подхватывал и пел «тра-ла-ла».
Доктор шел домой с вокзала в мирном и благодушном настроении, сознавая, что, может быть, он сказал лишнее поутру, что его дочери в продолжение целого ряда лет вели себя примерно во всех отношениях, и что если они переменились за последнее время, то потому только, что, как они сами говорили, они послушались его совета и во всем подражали миссис Уэстмакот. Он мог ясно видеть теперь, что этот совет был неблагоразумен и что если бы на свете жили только женщины, похожие на миссис Уэстмакот, то не могло бы быть счастливой и спокойной жизни. Он был сам во всем виноват и ему было больно подумать о том, что, может быть, его запальчивые слова расстроили и огорчили его девочек.
Но этот страх скоро рассеялся. Войдя в переднюю, он услыхал голос Иды, поднявшийся до высоких нот, — она пела веселую шансонетку, и почувствовал сильный запах табака. Он растворил настежь дверь столовой и стоял, пораженный тем зрелищем, которое открывалось перед его глазами.
Вся комната была наполнена облаками синего дыма, сквозь который лампа освещала бутылки с золочеными головками, тарелки, салфетки и целую груду устричных раковин и папирос. Ида, раскрасневшаяся и взволнованная, полулежала на диване, около нее на столике стоял стакан с вином, а между пальцами она держала папироску; около нее сидел Чарльз Уэстмакот, закинув руку на спинку дивана, что имело такой вид, как будто он хочет ее обнять. На противоположной стороне комнаты сидела, развалившись в кресле, Клара, и около нее Гарольд, оба они курили и перед ними стояли стаканы с вином. Доктор стоял, не говоря ни слова, в дверях и с изумлением смотрел на эту попойку.
— Войдите, папа! Пожалуйста, войдите! — крикнула Ида. — Не хотите ли вы выпить стакан шампанского?
— Нет, прошу меня извинить, — отвечал отец самым холодным тоном. — Я чувствую, что я вам буду мешать. Я не знал, что вы задаете пиры. Может быть, вы будете так любезны сказать мне, когда вы кончите. Я буду у себя в кабинете.
Он сделал вид, что совсем не замечает обоих молодых людей и, затворив дверь, пошел в свой кабинет, огорченный и оскорбленный до глубины души. Через четверть часа после этого, он услыхал, что в столовой хлопнули дверью, и обе его дочери пришли сказать ему, что гости от них ушли.
— Гости! Чьи гости? — закричал он в сердцах. — Что это за собрание?
— Мы давали маленький ужин, папа, и они были нашими гостями.
— О, вот как! — и доктор саркастически засмеялся. — Значит вы думаете, что это хорошо принимать и угощать молодых холостых людей поздно вечером, пить и курить вместе с ними, потом… О, зачем только я дожил до того, что мне приходится краснеть за своих дочерей! Слава Богу, что этого не видит ваша дорогая мать!
— Дорогой папа! — воскликнула Клара, бросившись к нему на шею. — Не сердитесь на нас. Если бы вы понимали, в чем дело, то увидали бы, что в этом нет ничего дурного.
— Ничего дурного, мисс! Кто же может лучше судить об этом?
— Миссис Уэстмакот, — подсказала лукавая Ида. Доктор вскочил с места.
— К черту миссис Уэстмакот! — закричал он, отчаянно махая руками по воздуху. — Неужели же я не услышу ничего другого, кроме имени этой женщины? Неужели я буду встречать ее на каждом шагу? Я больше не могу выносить этого.
- Предыдущая
- 17/29
- Следующая
