Я Распутин 4 (СИ) - Вязовский Алексей - Страница 40

Пришло время торговаться за столицу и за всю Турцию целиком. К бабке не ходи — сейчас примчатся союзники. А значит, я очень вовремя выехал в Питер.

Пасху встретил в Харькове. Поезду требовалась бункеровка — пока заливали воду и грузили уголь, в штабной вагон заявился генерал-губернатор со всей свитой.

Митрофан Кириллович Катеринич обладал огромными “буденовскими” усами и роскошным иподъяконовским басом. Любого другого такое сочетание внешних признаков на раз подавило, но не меня. Голос и у меня самого был дай боже, а вместо усов в наличии были бородища и гипнотизирующий взгляд.

— Григорий Ефимович, дорогой вы наш! — Катеринич быстро сдался в войне взглядов, запросил перемирие — Хотя бы на литургию, а?

— Митрофан Кириллович! Так ведь союзники уже мчат в Питер — поделился я с генерал-губернатором секретом Полишинеля — Тороплюсь я

— Все понимаю-с, искренне рад за победы Отечества. Плоды надо пожать, тут конечно, вам и карты в руки. Но у нас к примеру Слобожанская ярмарка открылась, а при ней ваши небесники выставку устроили. Неужель не захотите взглянуть?

Вот же змей искуситель! Знает чем меня заинтересовать.

— Ладно, только один день! Какая у вас тут лучшая гостиница?

— Обижаете, Григорий Ефимович. Пожалуйте ко мне домой — разместим лучшим образом.

Из генерал-губернаторского особняка отправились сразу на ярмарку. Город праздновал победу русского оружия в Турции, повсюду висели государственные флаги, вензели и штандарты царского дома. На улицах было много нетрезвых, но городовые бдили.

— Разговляется то народ

— А как же без чарки — мигом поддержал беседу Катеринич. И тут же перевел разговор на питерские расклады. Чиновник есть чиновник. Все ему вынь, да все ему положь на золотом блюде.

На ярмарке было шумно, людно и тут нетрезвых уже разворачивали сразу от ворот. Вокруг павильонов сутолока, гам. Со всех сторон, куда ни глянешь, — желтое золото бесчисленных вывесок и реклам. На русском, но есть и на мове. Торгуют всем подряд — бакалеей, галантереей, мануфактурой, кожами, мехами, и даже парфюмерией! Но культурно, по рядам. Мы вошли в один, железный да скобяной. Я пощупал топоры, косы, серпы Посмотрел клейма. Все отечественное, уральское.

Оглянулся. И ведь не скажешь, что страна войну ведет. Харьков оказался мирным, торговым городом. Меня то здесь, то там узнавали, подходили за благославлением. Приходилось объяснять, что не священник и отказывать. Народ не расстраивался, лез христосоваться.

Рядом с большим, нарядным, павильоном играл духовой оркестр. Люди стояли парочками и семьями, дети держали в руках расписные игрушки.

Я толкнул дверь, зашел внутрь. Губер со свитой потянулся следом.

— Бог ты мой! — ахнул я, беря в руки деревянную фигурку себя любимого. Павильон оказался лавкой детских игрушек и кого тут на стеллажах только не было. Распутин с черной окладистой бородой, царь в шапке Мономаха, цесаревич Алексей в черкесске…

— Было специальное указание из столицы — забеспокоился Катеринич — Не препятствовать. Мол, агитация в пользу властей!

— И правильное указание — засмеялся я. Инструкция была спущена в губернии из Таврического, а готовили ее у меня в аппарате.

— Ну что, покупают? — грозно спросил я потряхивая своей фигуркой перед носом вертлявого приказчика семитской внешности

Тот посмотрел на игрушку, потом на меня. И натурально побледнел, после чего покачнулся и упал в обморок. Пришлось ждать владельца лавки. А уж тот, пуча глаза, нам все расписал. Обороты огромные, отлично идут и лубки — крестьянские “комиксы” — как Антип немцев стреляет, а Гриша турок бьет. Посмотрел литографические картинки. Да, Распутин с дрыном — это сила! Зато всем все понятно и разъяснять не надо.

После лавки с игрушками, пошли к лотошникам и коробейникам. Губер все меня пытался увлечь к павильону Ростеха и небесников, а я отбрыкивался, с головой погружался в народный хоровод.

Протиснулся к большим дымящимся железным барабанам — жаровням для орехов. Продавцы мешали продукт деревянными лопатками, громким голосом выкрикивали частушки:

Деваться было некуда, взял кулек. И еще второй, пустой, чтобы не сплевывать шелуху на землю. Ибо не комильфо — мы, наконец, добрели до царства хрома и полироли.

И тут я прибалдел. Ростеховцы умудрились затащить в павильон не просто легковой и грузовой автомобиль — это было привычно, а кусок центроплана Александра III Он же в девичестве Илья Муромец.

Оглянулся. Губер хитро улыбался в усы. Мол, а ты не хотел к нам на ярмарку.

Нас выбежали встречать — ростеховский представитель в Харькове, аж трое небесников. Один партиец, второй глава общины, и третий директор колонии.

— Аэрофлот? — я подошел ближе к куску самолета, погладил обишвку. Заглянул внутрь: шесть кресел вдольодного брта, проход вдоль другого. Перед новым годом был разговор с Варженевским и Щекиным — мол война когда-нибудь закончится, а большая авиация навсегда! Переделать бомбер в почтово-пассажирский самолет — плевое дело. Давайте, откроем авиакомпанию и будем возить людей по Европе и дальше. С прицелом на весь мир. Мои топы покивали, записали себе в кондуиты. И я думал забыли. Сейчас у Ростеха о совсем другом голова болит. Дай патроны, дай снаряд, дай мины… Но нет, не забыли. И даже красочные буклеты сделали. Я взял один со стойки. Товарищество Аэрофлот, покупайте наши “паи”… Правильно. Пусть авиакомпания будет “народной” с самого начала. Ибо вложения предстоят огромные. Одни только гражданские аэродромы с топливными цистернами и прочей аэронавигационной “бижутерией” обойдутся в миллионы.

Ходил по павильону долго, вертел в руках телефоны, бинокли… Небесники наперебой рассказывали о своих планах по продажам того или иного гаджета, попутно жаловались на недопоставки, какие-то терки со столичным начальством. Все как всегда.

— Ох, обрадовали вы меня, братья — я последовательно обнял каждого из небесников, не забыл и про губера. А тот и рад выделится на общем фоне.

Я достал из кармана зеленую записную книжку. Демонстративно записал туда фамилию Катеринича. Уже вся Россия знала, что у Распутина — две книжечки. Одна красная, другая зеленая. Если записал в красную — все, тушите свет, погонят человека с должности. А если зеленая… Открывались самые роскошные перспективы. Госаппарат продолжал расти, я старался перетаскивать в столицу людей деловых, компетентных. А заодно устраивал себе лишний пиар. Про записные книжки даже газеты печатали.

После Ростеха, с тяжелым вздохом, пошли в главный павильон, где сидели тузы-зернопромышленники. До этого, вперед послал Ерандакова узнать тайком цены на зерно. Мою бесконечную головную боль.

— Полтора рубля за пуд — шепнул мне начальник охраны

Это было дорого. Цены опять скакнули, сейчас посмотрим, как отреагирует губернатор.

— А еще кожа опять сильно подорожала.

Я выругался про себя. Кожа — это была еще одна моя заноза. Не такая больная, как зерно, но постоянно ноющая.

При мобилизации каждому солдату Российской империи выдавалось по две пары сапог. Разумеется, бывшие крестьяне вторую пару тут же продавали. Выслать семье денег. Если бессемейные — просто пропивали. Расчитывая на то, что на следующий год вторую пару выдадут еще. Но через год после начала войны в стране ощущался острый дефицит обуви. Любой. Хоть сапог, хоть ботинок. Армия, как огромный монстр, пожирала все поставки, кожи не хватало, прямо хватайся за голову. С дефицитом сталкивались и немецкие солдаты, но у нас был просто пожар. Военвед выкручивался, размещал заказы в Северо-Американских Соединённых Штатах, снижали высоту голенища сапог, в армии разрешили носить ботинки с обмотками. Я заикнулся насчет лаптей в тыловых и учебных частях — получил волну недовольства от военного министерства, комитета Гучкова… Как же! Подрыв морального духа русских богатырей. В атаку на немца в лаптях…