Вавилон - Куанг Ребекка - Страница 38

Но если он уйдет, он знал, что никогда не сможет вернуться.

— Это так тяжело — быть отрезанным, — сказал он. — От всего.

— Ты знаешь, как римляне откармливали своих дормисов? — спросил Гриффин.

Робин вздохнул.

— Гриффин.

— Твои наставники заставляли тебя читать Варро, не так ли? Он описывает глирарий в «Res Rustica».* Это довольно элегантное приспособление. Ты делаешь банку, только она перфорирована отверстиями, чтобы дормисы могли дышать, а поверхности отполированы так гладко, что сбежать невозможно. В углубления кладут еду, а чтобы мышам не было слишком скучно, делают выступы и дорожки. И самое главное — не допускать темноты, чтобы мыши всегда думали, что пришло время впадать в спячку. Они только и делают, что спят и откармливаются.

— Хорошо, — нетерпеливо сказал Робин. — Хорошо. Я понял картину.

— Я знаю, это трудно, — сказал Гриффин. — Трудно отказаться от атрибутов своего положения. Ты все еще любишь свою стипендию, ученые мантии и винные вечеринки, я уверен...

— Дело не в винных вечеринках, — настаивал Робин. — Я не... я имею в виду, я не хожу на винные вечеринки. И дело не в стипендии, и не в дурацких нарядах. Просто... я не знаю, это такой скачок.

Как он мог это объяснить? Вавилон представлял собой нечто большее, чем материальный комфорт. Вавилон был причиной того, что его место в Англии, почему он не попрошайничал на улицах Кантона. Вавилон был единственным местом, где его таланты имели значение. Вавилон был безопасностью. И, возможно, все это было морально ущемлено, да — но так ли уж неправильно хотеть выжить?

— Не беспокойся, — сказал Гриффин. — Никто не просит тебя покидать Оксфорд. Это неразумно со стратегической точки зрения. Видишь ли, я свободен, и я счастлив снаружи, но я также не могу попасть в башню. Мы в ловушке симбиотических отношений с рычагами власти. Нам нужно их серебро. Нам нужны их инструменты. И, как бы нам ни было неприятно это признавать, мы извлекаем пользу из их исследований.

Он подтолкнул Робина. Это был братский жест, но ни один из них в этом не разбирался, и он получился более угрожающим, чем, возможно, хотел сказать Гриффин.

— Ты читаешь и остаешься внутри. Не беспокойся о противоречии. Твоя вина смягчена, пока что. Наслаждайся своим глирариумом, маленький дормус.

Гриффин оставил его на углу Вудстока. Робин смотрел, как его тонкая фигура исчезает на улице, как его пальто хлопает вокруг него, словно крылья огромной птицы, и удивлялся, как он может одновременно восхищаться и негодовать на кого-то.

В классическом китайском языке иероглиф 二心 обозначал нелояльные или предательские намерения; буквально он переводится как «два сердца». И Робин оказался в невозможной ситуации: он дважды любил то, что предал.

Он действительно обожал Оксфорд и свою жизнь в Оксфорде. Было очень приятно находиться среди баблеров, которые во многих отношениях были самой привилегированной группой студентов. Если они выставляли напоказ свою принадлежность к Вавилону, им разрешалось посещать любую из библиотек колледжа, включая абсурдно великолепную Кодрингтон, в которой на самом деле не хранилось никаких нужных им справочных материалов, но которую они все равно посещали, потому что ее высокие стены и мраморные полы позволяли им чувствовать себя очень величественно. Все их жизненные расходы были взяты на попечение. В отличие от других слуг, им не приходилось подавать еду в зал или убирать комнаты наставников. Их комната, питание и обучение оплачивались непосредственно Вавилонем, так что они даже не видели счетов. Кроме того, они получали стипендию в двадцать шиллингов в месяц, а также имели доступ к фонду по своему усмотрению, который они могли использовать для покупки любых материалов, которые им нравились. Если им удавалось доказать, что авторучка с золотым колпачком поможет в учебе, Вавилон оплачивал ее.

Значение этого никогда не приходило Робину в голову, пока однажды вечером он не наткнулся на Билла Джеймсона в общей комнате, который с жалким выражением лица выводил цифры на листе бумаги.

— В этом месяце это баттлы, — объяснил он Робину. — Я перерасходовал все, что мне прислали из дома, и мне все время не хватает.

Цифры на бумажке поразили Робина; он никогда не думал, что обучение в Оксфорде может быть таким дорогим.

— Что ты собираешься делать? — спросил он.

— У меня есть несколько вещей, которые я могу заложить, чтобы покрыть разницу до следующего месяца. Или я откажусь от нескольких блюд до тех пор. — Джеймсон поднял взгляд. Он выглядел отчаянно неловко. — Я говорю, и мне очень неприятно спрашивать, но как ты думаешь...

— Конечно, — поспешно сказала Робин. — Сколько тебе нужно?

— Я бы не стал, но расходы в этом семестре — они берут с нас деньги за вскрытие трупов для Анатомии, я действительно...

— Не упоминай об этом. — Робин потянулся в карман, достал кошелек и начал отсчитывать монеты. Он чувствовал себя ужасно претенциозно, когда делал это — он только что получил свою стипендию от казначея этим утром, и он надеялся, что Джеймсон не думает, что он всегда ходит с таким набитым кошельком. — Это, по крайней мере, покроет расходы на питание?

— Ты просто ангел, Свифт. Я расплачусь с тобой первым делом в следующем месяце. — Джеймсон вздохнул и покачал головой. — Вавилон. Они заботятся о тебе, не так ли?

Они позаботились. Вавилон был не только очень богат, но и уважаем. Их факультет был самым престижным в Оксфорде. Именно Вавилонем хвастались новые студенты, показывая приезжим родственникам кампус. Именно студент Вавилона неизменно выигрывал ежегодную премию канцлера Оксфорда, присуждаемую за лучшее сочинение латинского стиха, а также стипендию Кенникотта по ивриту. Именно студенты Вавилона были приглашены на специальные приемы* с политиками, аристократами и невообразимо богатыми людьми, которые составляли клиентуру лобби. Однажды прошел слух, что на ежегодной вечеринке в саду факультета будет присутствовать сама принцесса Виктория; это оказалось ложью, но она подарила им новый мраморный фонтан, который был установлен на зеленом участке через неделю, и который профессор Плэйфер заколдовал, чтобы он выбрасывал высокие сверкающие дуги воды в любое время суток.

К середине семестра Хилари, как и все Вавилоневцы до них, Робин, Рами, Виктория и Летти впитали в себя невыносимое превосходство ученых, которые знали, что у них есть власть в кампусе. Их очень забавляло, как приезжие ученые, которые либо снисходительно относились к ним, либо игнорировали их в коридоре, начинали ластиться и жать им руки, когда они рассказывали, что изучают перевод. Они не раз упоминали о том, что у них есть доступ в общую комнату старшекурсников, которая была очень красивой и недоступной для других студентов, хотя, по правде говоря, они редко проводили там много времени, поскольку трудно было вести обычный разговор, когда в углу храпел древний морщинистый дон.

Теперь Виктория и Летти, понимая, что присутствие женщин в Оксфорде — это скорее открытый секрет, чем откровенное табу, начали потихоньку отращивать волосы. Однажды Летти даже появилась в зале на ужине в юбке вместо брюк. Мальчики из Универа перешептывались и показывали пальцами, но персонал ничего не сказал, и ей подали три блюда и вино без происшествий.

Но были и значительные причины, по которым они не принадлежали себе. Никто не стал бы обслуживать Рами ни в одном из их любимых пабов, если бы он пришел первым. Летти и Виктории нельзя было брать книги из библиотеки без присутствия студента мужского пола, который мог бы за них поручиться. Владельцы магазинов принимали Викторию за горничную Летти или Робина. Портье регулярно просили всех четверых не наступать на зелень, так как это запрещено, в то время как другие мальчики топтали так называемую нежную траву вокруг них.

Более того, им всем потребовалось несколько месяцев, чтобы научиться говорить как оксфордцы. Оксфордский английский отличался от лондонского и был разработан в основном благодаря склонности студентов к искажению и сокращению практически всего. Magdalene произносилось как maudlin; по тому же принципу St Aldate's стал St Old's. Magna Vacatio превратилась в Long Vacation, а Long Vacation — в Long. New College стал New; St Edmund's стал Teddy. Прошло несколько месяцев, прежде чем Робин привык произносить «Унив», когда имел в виду «Университетский колледж». Посиделки — это вечеринка с большим количеством гостей; «пидж» — сокращение от «пиджинхолл», что, в свою очередь, означало один из деревянных ящиков, где сортировалась их почта.