Другие цвета (сборник) - Памук Орхан - Страница 23

Поскольку я боюсь этой привязанности, так же как боюсь любви, я рад избавляться от книг под любым удобным предлогом. За последние десять лет я нашел новый повод — раньше он не приходил мне в голову. Многие писатели, чьи книги я покупал, собирал и даже иногда читал, потому что это были «наши национальные писатели», в последние годы усиленно стараются доказать, насколько плохи мои книги. Сначала я радовался, что они придают моему творчеству такое значение. А теперь я радуюсь, что нашел более приятный повод, нежели землетрясение, чтобы очистить библиотеку от их книг. Так что на полках, отведенных в библиотеке под турецкую литературу, становится все меньше книг глупых, посредственных, неумелых, несчастных от рождения, малоизвестных и плешивых турецких писателей пятидесяти-семидесяти лет.

Когда носишь с собой в кармане или в сумке книгу, всегда имеешь возможность убежать в другой, более счастливый мир, особенно когда грустишь. В трудные годы молодости хорошая книга всегда была для меня источником утешения на занятиях, где я зевал до слез, а в зрелые — на скучных собраниях, где я присутствовал по необходимости или из вежливости. Позвольте перечислить несколько моментов, благодаря которым чтение становится для меня счастьем, а не обязанностью:

1. Влечение другого мира, о чем я уже говорил выше, которое можно называть «бегством от жизни». Хорошо сбежать из тусклого реального мира в иной мир, пусть и призрачный.

2. В возрасте от 16 до 26 лет чтение было частью процесса создания самого себя, сознательного формирования души. Каким я должен стать человеком? В чем смысл жизни? Куда уводили меня мысли, интересы, мечты, что я видел? Я знал — жизни, фантазии и мысли персонажей из рассказов и романов я сохраню в самых сокровенных уголках моей памяти и буду помнить о них всегда, как ребенок, который навсегда запоминает первое увиденное дерево, лист или кошку. Знания, полученные из книг, должны были помочь мне сформировать жизненный путь… Чтение в эти годы стало для меня ярким, занимательным развлечением, требовавшим хорошего воображения. Сейчас я так читаю редко.

3. Обычно процесс чтения становится еще более приятным, если мы полагаем — ошибочно! — что становимся от этого мудрее и глубже. Во время чтения мы подсознательно гордимся тем, что заняты столь глубоким, интеллектуальным трудом. Пруст как-то верно сказал, что во время чтения часть нашего сознания занята не смыслом прочитанного, а столом, за которым сидим, самой книгой как вещью, лампой, освещающей стол, садом, в котором сидим, или видом вокруг. Мы ощущаем себя более серьезными и глубокими, нежели те, кто пренебрегает чтением. Я понимаю, когда читатель исподволь гордится собой, но я не переношу, когда он начинает кичиться этим.

Поэтому, говоря о себе как о читателе, хочу добавить: если бы телевидение, кино и прочие атрибуты развлечения доставляли мне то удовольствие, о котором я упомянул в первом и втором пунктах, я, вероятно, читал бы меньше. Может, когда-нибудь так и произойдет, хотя это маловероятно. Потому что буквы, слова, абзацы, тексты, книги подобны воде: они проникают везде и всюду. И то, что мы хотим увидеть и понять в жизни, проступает сквозь эти невидимые потоки воды. Хорошие книги так же необходимы, как свежие новости; именно поэтому я до сих пор привязан к книгам.

Но, думаю, было бы неправильно говорить о чтении как о высшем наслаждении, нельзя противопоставлять рисунки и слова. Моя точка зрения, вероятно, объясняется тем, что с семи до двадцати двух лет я страстно хотел быть художником и постоянно рисовал. Книга и рисунок неразрывно связаны, они принадлежат одному миру Чтение стимулирует мое художественное воображение, которое затем рисует картины прочитанного. Мы поднимаем голову от книги, переводим взгляд на картину, смотрим в окно или на пейзаж вокруг нас, но наш разум воспринимает не то, что мы видим вокруг, а то, что видим в другом, книжном мире. И тогда возникает ощущение, что мы не просто читаем книгу, но и являемся частью того другого мира, его творцами. Это и есть счастье — счастье одиночества. Именно оно не позволяет нам перестать читать книги.

Этим летом я перечитал «Пармскую обитель» Стендаля. Прочитав несколько страниц этой чудесной книги, я слегка отодвигал старый том и любовался пожелтевшими страницами. (Так я делал в детстве, когда пил свою любимую газировку, — все время останавливался и с любовью смотрел на бутылку…) Я был счастлив, я носил книгу с собой и все время удивлялся тому, что счастлив оттого, что она со мной. Потом я подумал: разве можно говорить о своем впечатлении о книге, не рассказав прежде о самом романе, это все равно что говорить о любви к женщине, прежде не описав ее. Это-то я и попытаюсь сделать сейчас. (Прошу тех, кто любит роман, но не любит читать, пропускать ремарки в скобках.)

1. Следя за многочисленными событиями романа (за битвой при Ватерлоо, за любовными и политическими интригами в маленьком княжестве), я очень переживал. Я сопереживал событиям, я жил ими, я пережил радость молодости, жажду жизни, силу смерти, любовь и одиночество.

2. Я наслаждался силой слова, глубиной наблюдений, стремительностью выводов, умением вникать в суть происходящего, остротой ума и знанием жизни, и мне казалось, будто писатель рассказывает историю мне — только мне. Я знал, что до меня эту книгу читали миллионы людей, но почему-то мне казалось, что в романе есть некие штрихи, понятные и близкие только мне и автору. Эта духовная и интеллектуальная близость с гениальным писателем придавала мне уверенности, я, как и все счастливые люди, слегка возгордился.

3. Отдельные факты из жизни автора (его одиночество, любовные неудачи, ощущение непонятности и непризнанности) и легендарная история написания этого романа (он написал его за пятьдесят два дня, взяв за основу старую итальянскую хронику, надиктовав секретарю) казались мне историей моей собственной жизни.

4. На меня влияла не только духовная близость с автором; меня потрясли отдельные сцены романа, картины эпохи и зарисовки места действия (дворцовые покои, образ Наполеона, Милан, озера в его окрестностях, тема Альп с точки зрения городского жителя, споры, убийства и политические интриги). Я не отождествлял себя с этими людьми или событиями, как герой Пруста. Я не растворился в романе. Но мне нравился волнующий переход в мир, где все было так непохоже на мою жизнь, и я внимательно вглядывался в роман, как когда-то в бутылку с газировкой. Поэтому я повсюду носил книгу с собой.

5. Впервые я прочитал «Пармскую обитель» в 1972 году. Заметки, сделанные тогда на полях, места в тексте, которые я подчеркнул, показались мне наивными. Но я чувствовал привязанность к юноше, который почти тридцати лет назад с таким усердием прочитал эту книгу, пытаясь открыть для себя новый мир, понять реальный и суметь стать лучше. Этот добродушный и наивный парень с не устоявшимися взглядами мне нравился больше, чем тот читатель, которым я стал теперь — уверенный в себе и собственной правоте. Теперь мы читали роман вместе: я в возрасте восемнадцати лет; автор (Стендаль), мое доверенное лицо; его герои и я. И я любил этих людей.

6. Я любил эту книгу и как вещь из прошлой жизни — жизни тридцатилетней давности. Я гладил растрепанную обложку и постоянно вертел в руках ленту, служившую закладкой. Много лет назад я написал кое-какие заметки на внутренней части задней обложки. Я перечитывал их вновь и вновь.

7. Я не только читал с удовольствием, — книга нравилась мне как вещь, как предмет. Именно поэтому я всегда носил ее с собой как амулет. Когда мне становилось скучно или грустно, я открывал книгу на первой попавшейся странице, прочитывал несколько строк и успокаивался. Сама книга доставляла мне такую же радость, как и ее чтение.

8. Летом на маленьком острове Хейбели-ада я иногда по вечерам садился на скамейку на пустынной улице и читал книгу при тусклом свете единственного фонаря; я чувствовал, что она — такая же часть реального мира, как деревья, кусты, заборы, тени, месяц, море, она так же естественна и проста. Эта простота радовала меня, очищая от глупостей и зла нашего мира.