Девочка, которой не было. Мистические истории - Зорин Виктор - Страница 29

Мы взяли извозчиков и разъехались по своим делам. По дороге я вспомнил, что еду не только к доктору, но и к ребенку, пусть и душевнобольному. Кучер подвез меня к магазину игрушек на Гостинской улице, и я вошел в небольшую лавку, на витрине которой красовались две механических куклы: дама в костюме восемнадцатого века играла на фисгармонике, а мальчик в бархатном сюртучке водил по бумаге пером. В помещении была приятная прохлада. Вышедшая ко мне мадам тут же завела механические игрушки, отчего зазвучала негромкая мелодия, действительно, как из настоящей фисгармоники. Я прошелся немного вдоль лошадок-качалок и кукол с фарфоровыми головами, но они стоили слишком дорого для случайного подарка. Среди мягких игрушек мне попался большой рыжий полосатый кот, выглядевший пугающе натурально: скорее всего, шерсть ему заменял кроличий мех. Дородная владелица магазина выпытывала, какому малышу предназначен подарок, и, поскольку я неопределенно поводил рукой, не представляя, что можно принести в психиатрическую лечебницу, она то шумела пестрой погремушкой, то стреляла из пугача пробкой на нитке.

Наконец мое внимание привлекла небольшая уточка: ее желтый пух был очень похож на настоящий, но самое главное – уточка улыбалась; это и решило дело. Дама все-таки вырвала у меня признание, что подарок предназначен для девочки, поскольку от этого зависело, красным или синим бантом обвязывать коробку. Без умолку болтая, владелица старательно улыбалась – точь-в-точь как игрушка, но у нее это получалось неестественно. Меня терзали сомнения, можно ли четырнадцатилетней девочке дарить откровенно детскую вещь, но ничего лучше я не смог придумать.

Возница, спокойный улыбчивый бурят, вероятно, уже терял надежду увидеть меня снова, поэтому обрадовался моему появлению. По Береговой улице мы довольно быстро добрались до небольшого парка, внутри которого прятался сумасшедший дом, и оказались недалеко от злополучного железнодорожного моста и места, на котором четыре года назад произошло кровавое покушение на Лессера.

Упоминание имени коллежского советника Рюмина произвело волшебное действие, и мой экипаж пропустили в большие железные ворота. Я заметил, что высокая кирпичная ограда утыкана битым стеклом. По центральной липовой аллее мы подкатили к двухэтажному дому неопределенно-бледного цвета с традиционным портиком у входа и нетрадиционно зарешеченными окнами.

Скажу честно, я действовал наобум: мне пришел в голову один маневр, благодаря которому я собирался разговорить психиатра. Если попытка не возымеет действие, придется уйти несолоно хлебавши.

Высокий, похожий на ходячий шкаф санитар мне не понравился, но разве не такие люди подходят для усмирения буйных больных? Меня провели на второй этаж в кабинет Авруцкого; сумасшедший дом обдал меня запахами едких лекарств и некачественной кухни вперемешку. В кабинете – напротив – было хорошо проветрено и даже по-своему уютно: светло-зеленые занавески на окнах, аккуратные шкафы в стиле ампир с книгами и папками, забавные сувениры на столе – покачивающий головой японский пузан, лампа на беломраморной витой подставке и пепельница в виде усатого дракона. Хозяин встретил меня на пороге и после знакомства усадил в неожиданно комфортное большое кожаное кресло, а сам сел за стол.

– Сейчас нам принесут чай с крекерами, – сообщил Игорь Михайлович. – Вы уж не обессудьте: люблю соленое печенье.

Психиатр произвел на меня хорошее впечатление своим спокойствием. У него было открытое благородное лицо с несколько приподнятыми бровями, скульптурно слепленный лоб и небольшие, опущенные книзу усы. Серо-зеленые глаза притягивали взгляд собеседника и говорили о каком-то печальном жизненном опыте. На левой руке блеснуло золотое кольцо с мертвой головой, что меня удивило: владелец не походил на байронического романтика, да и не по штату ему лирический эпатаж.

Я успокоил доктора, что не прочь полакомиться крекерами, а он без обиняков приступил к сути моего визита:

– Михаил Иванович, какой интерес привел вас в нашу клинику? В общем-то, господин Рюмин получил от меня исчерпывающую информацию.

– Господин Рюмин, в отличие от меня, преследует профессиональные цели: поймать врага государства.

– А ваша цель? – поинтересовался Авруцкий.

– Найти ответы, проясняющие всю странность ситуации. Видите ли, я фотограф, на снимке которого позавчера появилась Танечка Лещинова.

Доктор поерзал.

– Предлагаю не торопиться с выводами: возможно, вы видели девочку, только похожую на Таню одеждой и выражением лица, – все это можно скопировать. Ведь Рюмин так и не показал мне ничего, ограничившись утверждением.

Передав через стол отпечатанную фотографию, я внимательно следил за его реакцией. Он рассмотрел снимок и вернул мне.

– Что ж, очень похоже, но проверка старшего чина жандармерии показала, что Таня не могла покинуть здание по своей воле, тем более – незамеченной пробраться в самый центр города и спокойно вернуться.

Он говорил очень убедительно и, с точки зрения логики, был прав, но в сложившейся ситуации не поддавалась объяснению и попытка посторонней девочки покарать неизвестных никому убийц. Кто стал бы переодеваться и позировать перед разными фотографами накануне случайной смерти террористов? Единственной связью между умершими двадцатого июня была гибель семьи Лещиновых.

– А вы сами разве не замечали за девочкой странностей?

В это мгновение пожилая женщина в пестрой одежде внесла на подносе чайник, приборы и вазочки с печеньем и клубничным вареньем.

– Спасибо, Варвара, – поблагодарил Авруцкий. Воспользовавшись моментом, он явно не торопился отвечать на мой вопрос.

– Ух, какой горячий чай, – воскликнул я, чуть не обжегшись.

– О, простите, – всплеснул он руками. – Предпочитаю все тридцать три удовольствия: чтобы чай был крепкий, сладкий и только вскипевший. Вы уж без церемоний, Михаил Иванович, можете налить прямо в блюдце. В детстве мы все так пили, правда?

– Правда, – усмехнулся я, вспоминая мамину любимую поговорку: «Лейте, пока я отвернусь, иначе будете бегать, высунув язычки». – Так что же у нас с Танечкой?..

Начало было неожиданным:

– Психиатрия – не такая точная наука, как, скажем, математика. Все руководствуются общими симптомами, а это неверно. Думаю, вы знаете, что у каждой личности временами случается перевозбуждение или депрессия. Иногда в вашей голове может зародиться намерение совершить абсолютно безумные поступки, которые идут против обычных законов общества. Временами эти пограничные состояния затягиваются, но никто не может сказать твердо, окончательный ли это переход за грань разума или простая ошибка мозга в восприятии нашего мира.

Слова специалиста по психиатрии поразили меня, как будто в его речах промелькнуло сомнение в устоях науки, но слушать было любопытно.

– Мы с вами понимаем, – продолжил Авруцкий, – что речь идет не о буйных больных, которые явно угрожают здоровью и безопасности окружающих. Не секрет, что некоторых безвредных больных считают убогими, блаженными, и они продолжают жить среди психически здоровых людей. Мне кажется, вы сейчас уловите, о чем идет разговор.

Что мы знаем о Танечке Лещиновой? Она получила страшнейший удар по психике: дело в том, что взрыв не оглушил ее и девочка оставалась в сознании. Семья погибла буквально на ее глазах, Аня, сестра-близнец, умерла через пять часов после трагедии. Хотя осколок попал Тане в лицо, глаза остались неповрежденными: когда подбежали люди, она единственная стояла возле места происшествия, забрызганная своей и чужой кровью, и слушала крики и стоны раненых и умирающих. Так вот: она не могла пошевельнуться от шока, но продолжала смотреть в глаза еще живому Дадашеву, которого взрывной волной швырнуло на пешеходную дорожку. На войне некоторые солдаты сходят с ума, а тут – совершенно домашняя девочка…

Это предыстория. Я еще немного вас помучаю, чтобы вы поняли мои слова. Окончив Томский медицинский институт, я увлекся научными изысканиями, и мне прочили блестящее будущее. Поначалу. Потому что я утратил веру, а никакая наука, как и религия, этого не прощает. Мне пришло в голову, что мы еще слишком мало знаем о человеке: настолько мало, что можем ошибиться в изломах сознания. И это не случайно в наш век гигантского прогресса, когда машины начинают играть в обществе такую же роль, как и люди. Чего только стоит психоанализ господина Фройда с детскими сексуальными впечатлениями из прошлого!..