Девочка, которой не было. Мистические истории - Зорин Виктор - Страница 33

Рюмин улыбнулся: его забавляло, как газетчик отзывается о моих фотографических талантах.

– И что бы вы думали? Берет этот субчик аппарат, едет на променад, простите за каламбур, а вечером оказывается, что он опять сфотографировал Танечку там, где ее не было! Теперь-то вы понимаете, что это – сенсация, и я не мог пройти мимо. Ноги в руки, бегом к Аникину, а сегодня – полный ажиотаж и скупленные подчистую «Ведомости». Так-то!

– Позвольте, Петр Алексеевич? – обратился я к Рюмину.

– Конечно, – кивнул он.

– Господин Григоровский, а ваш отец уверен, что во время съемок девочка отсутствовала на объекте?

Молодой человек усмехнулся.

– О, вы говорите как специалист. Мой отец – лучший профессионал! Когда он утверждает, что человека не было в кадре, будьте уверены, что его там не было. Он, кстати, иногда помогает иллюстрировать мои репортажи.

– Хорошо. Вы уверены, что в ваши сновидения попала Таня Лещинова, а не какая-то другая девочка?

– Господа, другой девочки с перекошенным лицом в Красноярске нет. Поверьте опытному журналисту.

Я кивнул Рюмину, передавая ему инициативу.

Петр Алексеевич тяжело взглянул в глаза Григоровскому:

– Теперь поговорим о вашей судьбе, Олег Николаевич.

Тот попытался поерзать в кресле, но мягкая кожа плотно обволакивала тело.

– Что вы имеете в виду? Я не карманник и не тать лесной. Честный гражданин своего города. Статьи пишу для развлечения публики. Наш ленивый обыватель любит, сидя дома у теплой печки, пощекотать себе нервы, и я помогаю ему в этом. Пишу о таинственных пещерах со светящимся мхом и спрятанными сокровищами. О двухвостых русалках в Енисее. О привидениях в заброшенных усадьбах, в конце концов! Это чисто газетная коммерция, которая не может интересовать охранное отделение.

– Вы так думаете? – нехорошо посмотрел на него Рюмин. – Вы наверняка знали, что Людвигу Вонаго запретили обсуждать загадку Тани Лещиновой. Мало того, он обязался предупредить знакомых о том же. В противном случае Вонаго ожидали чувствительные неприятности.

– Но это же было давно и касалось Вонаго…

– Это произошло год назад и касалось всех! – отрезал Петр Алексеевич и встал, отчего Григоровскому пришлось смотреть на него снизу, из пучины кресла, засосавшего корпус. – Касалось государственной безопасности, потому что здесь замешаны террористы, которых мы ловим. А сегодня утром вы раструбили на всю Ивановскую, что смерть ожидает убийцу двадцатого числа у женской гимназии!

Рюмин был страшен: он навис над репортером, заслонив свет, и усы его воинственно топорщились.

– Мы поставили у гимназии своих филеров, а теперь, благодаря вам, террорист, если он не полный дурак, уверен, что за ним следят. Вы, Григоровский, заезжали сегодня на Воскресенскую улицу, чтобы взглянуть на гимназию?

– Нет, – ответил тот дрогнувшим голосом. – С чего бы?..

– А с того, – уже орал на газетчика коллежский советник, – что там бродят зеваки с целью подкараулить момент, когда девочка-призрак умертвит преступника!

Когда крики Рюмина стихли, наступила зловещая тишина. Григоровский, безусловно, понял, что натворил, но боялся в этом признаться. Петр Алексеевич сел на край стола совсем рядом с провинившимся и ногой сдвинул кресло, в котором тот сидел, отчего репортеру пришлось выворачивать шею, чтобы видеть жандарма.

– Что вы делали, когда Советы сместили законную власть в Красноярске?

– Ничего. Продолжал работать в «Ведомостях».

– Работали на социал-демократов?

– Конечно, нет! – запротестовал Григоровский. – Я вне политики.

– Писали ваши статейки для «развлечения обывателей»?

– Мы разное пишем: иногда об убийствах или исчезновениях людей…

– Вспомните, любезный Олег Николаевич, каким богатым на преступления было царствование так называемой Красноярской республики. Полицию разоружили, а в окрестностях у нас обитают не только политические ссыльные. Вы небось боялись лишний раз на улицу выходить?

– При чем здесь это? – искренне недоумевал репортер.

– При том, что вы, щелкоперы, решили, что писать можно обо всем даже после запрета! Разваливаете порядок показной свободой прессы, а как вас разденут в подворотне догола, к кому побежите? К демократам своим?!..

– Они вовсе не мои… – защищался Григоровский жалобным басом.

– Слушайте внимательно, – оборвал его Рюмин. – Если хоть что-то всплывет из нашего разговора, хоть слово, я сообщу куда надо, что вы – неблагонадежный тип, и вам придется искать другое занятие или нищенствовать без работы. А в иные круги я сообщу, что вы – наш информатор, и тогда ваша жизнь в буквальном смысле будет зависеть от милосердия господ-революционеров. Кстати, вы в него верите – в революционное милосердие?

В этот момент я невольно нахмурился: Петр Алексеевич был во многом прав, но мне не нравились методы, которыми он пользовался.

– И в заключение нашего интимного разговора официально сообщаю в присутствии должностного лица, – Рюмин кивнул в мою сторону, – что вы обязаны передавать нам любые сведения по этому делу, которые вы случайно можете получить из посторонних источников. Это ясно? – рявкнул он.

Запуганный Григоровский судорожно кивнул и подписал заготовленную бумагу. Коллежский советник внимательно рассмотрел подпись и пронзил деморализованного репортера взглядом.

– Вон отсюда!

Газетчик еле вырвался из недр коварного кресла и поспешно скрылся за дверью.

После ухода господина Пересмешника я обратился к Рюмину:

– Конечно, я не служу в вашем ведомстве, однако, как вы понимаете, имею большой интерес в этом деле. Прошу вас по дружбе уведомить меня, как будут развиваться события. Могу ли я надеяться?

Петр Алексеевич оказался предусмотрительным человеком; он сказал:

– Вы правы, Михаил Иванович. Все-таки многие выводы, – пусть и очень странные, – принадлежат вам. Хотя от этого дела за версту несет мистикой, террорист у нас самый настоящий, в этом я не сомневаюсь. И прежде всего потому, что мы раньше не смогли вычислить боевую группу из четырех человек, и посейчас не знаем ни имени, ни описания бандита. А кроме того, не могу даже представить, что будет, когда наша Танечка решит, что пришло время окончательного возмездия. Небольшой совет: будете ложиться спать, постарайтесь сделать так, чтобы в случае чего вы могли быстро одеться.

Ночной кошмар

Что ж: следуя совету Рюмина, я решил лечь пораньше и пожертвовать свежестью охотничьих штанов, благо в запасе у меня были и другие. По крайней мере, после первого же стука в дверь я готов был вскочить и впустить гостя в считанные минуты. К сожалению, я не привык ложиться спать в десять вечера и бесцельно провалялся до одиннадцати, размышляя, что может случиться завтра у женской гимназии.

…Несмотря на ночную темноту, я довольно быстро добрался до Воскресенской улицы. Большая круглая луна висела над притихшим городом, помогая редким газовым фонарям. Гостиница «Централь», любезно приютившая меня, стояла на параллельной улице – Гостинской. Филеров нигде не было видно: наверное, они решили, что несчастные случаи по ночам – событие в Красноярске дикое и небывалое. Отчего-то меня не смутило, что в гимназии должно быть пусто, и, толкнув калитку, я направился ко входу в здание по дорожке с похрустывающим под ногами песком. Еще у самых ворот мое внимание привлек свет в нескольких окнах левого крыла; я осторожно открыл незапертую дверь главного входа и, стараясь неслышно ступать, двинулся на видимый в конце коридора свет. Меня удивило, что с той стороны доносятся какие-то музыкальные звуки: чего-чего, а их я совершенно не ожидал услышать.

Подкравшись к двери, я понял, что она ведет в актовый зал: прямо передо мной стояли ряды стульев, а в глубине, освещенный только лунным светом, виднелся рояль, за которым кто-то сидел. Пораженный увиденным, я совсем забыл о предосторожностях и застыл в широком проходе между стульями. За роялем сидела редкой красоты дама – брюнетка в черном платье, подчеркивающем ладную фигуру, однако мое внимание более всего привлекли ее глубокие светло-серые глаза. Сидящая рядом с ней девочка переворачивала листки нот на пюпитре, а напротив, опершись на рояль руками, стоял бородатый господин. Девочка опустила руки, и дама заиграла, а господин, не отрываясь, смотрел на нее. Я по первым же трагическим аккордам узнал ноктюрн Шопена до-диез минор. Лунный свет придавал всей картине загадочное очарование, и вопрос «Кто это?» даже не приходил мне в голову: я был уверен, что вижу перед собой Лещиновых. Волшебно прекрасная мелодия парила над счастливой семьей, и у меня мелькнула догадка, что во время ночных «встреч» Танечки с близкими за окном наверняка светила полная луна, – именно поэтому Авруцкий и Варвара видели в палате свечение.