Личная слабость полковника Лунина (СИ) - Волкова Виктория Борисовна - Страница 3

Все. Мышеловка захлопнулась. Душу заполняет тяжелая паутина безысходности. Хоть вешайся от отчаяния. Никто мне не поможет. Никто!

Это была не любовь! Глупо убиваться.

Но от обиды и безысходности меня колотит мелкая дрожь. Обхватив себя обеими руками, сквозь слезы смотрю на маленькую узкую комнату, больше смахивающую на коридор. Снова с содроганием таращусь на двухэтажные кровати, прибитые к полу. Придирчиво выбираю самую чистую. Но даже заставить себя не могу сесть на черное потрепанное покрывало.

«Какая же ты сволочь, Витя!» — думаю с горечью о любовнике. Теперь уже бывшем.

Но больше всего корю саму себя. На что надеялась? Зачем ждала? Почему верила каждому слову Торганова и его отмашки «сейчас не до этого!» воспринимала как должное. Вникала во все его проблемы. А он?!

— Да не любит он тебя, Надя! — приходят на ум слова известной всему Шанску гадалки Юны Петровны. — Тебе другой мужик по судьбе идет. Он сейчас женат. Как освободится, сразу в твоей жизни появится. Вот с ним ты будешь счастлива. С Витькой — нет.

— Так уж и сразу, — усмехаюсь я недоверчиво. И не верю ни одному слову Юны.

— А кто его спрашивать-то будет? — фыркает она недовольно. — Раз по судьбе написано, значит, придет. Никуда не денется.

— А какой он? — спрашиваю, стараясь не расхохотаться.

— Наглый, — с благоговением произносит она.

— Хорошее описание, — киваю я, не скрывая ехидства.

И по дороге домой рассуждаю примерно так. Мужик придет, когда освободится. Если найдет дорогу, конечно. Компаса у него нет. От меня ничего не зависит. Сидеть и ждать? Так лучше в компании с Витей.

Так я и думала лет десять назад. Считала, что Юна ошибается. Торганов меня любит. И женится, как только…

Вот только у него и в мыслях не было! Это я себе все напридумывала. Сколько лет мы с Витей женихались? За это время точно можно было сто раз сойтись и развестись. Два года в школе, потом еще десять лет, когда я домой вернулась. Если это не любовь, то что?

«Выгода», — подсказывает мне здравый смысл. Очень удобно крутить роман в отделении. Подхарчиться, потрахаться. Эдакая жена на работе. А потом, как и полагается супругам, мы поругались и развелись. То есть я уволилась! И Вите стало неудобно. Роддом — главное место для свиданок — обломилось само собой.

Вот тогда и надо было уезжать. Так нет же, нарисовался Морозов со своей двойней.

«Лере тяжело. Боюсь, не справится!»

Я и согласилась помочь. Работа непыльная. Зарплата хорошая. Да и с младенцами лучше возиться, чем терпеть капризы толстопузиков в патологии.

— Надь, ты здесь? — охая, вбегает Коля Дудков.

— Интересный вопрос, — прикусив губу, демонстративно оглядываю зарешеченные окна.

— Там мужика привезли, — вытирает потный лоб бывший одноклассник. — Здоровый кабан, Надь. На заправке все витрины разнес. Да еще Дрозда пригасил немного. А потом сам отрубился.

— Зачем ты мне это рассказываешь, Коль? — роняю непонимающе. Так и хочется закричать: «Отвали! Мой Витя женится!».

И только сейчас осознаю весь ужас ситуации. Морозову, наверное, надо позвонить. Может, пришлет кого-нибудь. Все-таки я его детей нянчу.

— Так нам его в чувство надо привести и допросить, — деловито продолжает Дудков. — Судя по правам, мы такую рыбу крупную поймали, Надь! Самого Лунина!

— А кто это? — брякаю, не выдерживая собственного любопытства.

— Аферист один. Что-то с криптой мутит. Я уже в управление «К» позвонил. Они подтвердили. Все правильно, говорят, Дудков, есть такой. Ярослав Андреевич Лунин.

— Мне-то что? — бросаю равнодушно.

— Ну как? — изумленно смотрит на меня Коля.

— От меня что требуется? — уточняю настойчивее. Поди разбери, что там варится у Дудкова под темечком. Какие мысли посещают пустую головушку?

— Ну ты какая-то бестолковая у нас, Надь! Он под газом капитально. Надо его реанимировать, — заявляет решительно Коля и важно расправляет полные плечи. Ну орел! Настоящий орел. Только комнатный.

— Скорую вызови. Пусть в больницу отвезут… — отворачиваюсь к окну. Мне бы на своих проблемах сосредоточиться.

— Ну какая больница! — устало вздыхает Дудков. — Он же сбежит. Давай, подумай, что ему там вколоть. Пусть быстрее очухается Ты же медицина у нас, Щербинина.

— Я — акушерка. Могу принять роды. У него схватки?

— Нет в тебе ни капли доброты, — трет потный лоб Коля. — Я тебя как друга прошу.

Прикусываю щеку, лишь бы не рассмеяться. Ну какой же ты мне друг, Коля? Иди своего Торганова проси!

— А я тебе взамен сотовый верну по-тихому. Морозу позвонишь. Он тебя быстро с кичи вытащит, — приводит главный аргумент Дудков.

— Тимофей в отпуске, — прикрываю глаза от усталости. Может, это сон? Я сейчас проснусь, и все будет как прежде. К вечеру сварю борщ. Витя приедет с работы…

Впиваюсь зубами в щеку. И даже чувствую привкус крови во рту.

Да очнись же ты, дурочка! Витя женится! Женится. На поганой блонде. И как теперь быть, если вся моя жизнь крутилась вокруг него. Я даже платья покупала такие, как нравились Торганову. По малейшему зову бежала. И все надеялась…

— У Морозова телефон всегда к ладони приклеен. Тебе ответит, — отвлекая меня, настойчиво пыхтит Коля. — На вот, — протягивает мне мой мобильник.

И вся моя защита летит к чертям.

— Ладно, — соглашаюсь нехотя и предупреждаю строго: — Я могу только капельницы поставить.

— Да хоть клизму, — отмахивается Дудков. — Мне главное, допросить этого перца. А если он еще чистосердечное у меня подпишет…

— Так нельзя, — мотаю я головой. — Нужно дождаться прояснения сознания…

И мысленно оправдываю себя. От гемодеза и гептрала ничего страшного не случится. Побочек минимум. Помогу человеку, может, и мне плюсик в карму зачтется. Так хоть мозги у человека прояснятся. Будет понимать, что говорит и подписывает.

Коля снова вытирает потный лоб. В тоскливом взгляде появляется немного радости.

— Что надо купить, скажи! Он в себя придет, я его допрошу. Может, по службе продвинут. Не вечно же мне в этом Шанске куковать.

— Записывай, — вздыхаю тяжко. Мне кажется, и капитанский чин — это верх для Коли. А куда он метит? Даже подумать страшно.

Дудков со списком выбегает в коридор. Зычно зовет кого-то из подчиненных.

А я, воспользовавшись легким послаблением, звоню Морозову и горько рыдаю в трубку.

Тимофей слушает терпеливо, а потом заявляет решительно:

— Сейчас я Тора наберу, Надь. Пусть уладит вопрос с ювелирами.

— Нет, Тима, пожалуйста, — всхлипываю в трубку. — Не хочу я его!

— Это сказка не про любовь, Надя, — отрезает он решительно. — Просто быстро вытащить тебя из ИВС не получится. Самый лучший вариант — это забрать заявление и по-тихому возместить ущерб, понимаешь?

— У меня таких денег нет! — сквозь слезы кричу я.

— Ерунда, — усмехается Морозов и объясняет мягко, как маленькой: — Украшения наверняка не пострадали. А витрины стоят недорого. Витя заплатит.

— А Дудков сказал, что я иду по статье в особо крупных, — реву я. И сама ничего не понимаю. Но Тима прав, украшения не могли пострадать. А значит, Дудков меня запугал? Зачем?

— О господи, — устало вздыхает Морозов и добавляет резко: — Ни о чем не беспокойся. Ничего не подписывай. Поняла? Я порешаю.

— Да, Тима, да! — улыбаюсь, вытирая слезы.

Отложив трубку в сторону, упираюсь взглядом в серую стену. Какая же я все-таки овца! Дала себя запугать, как последняя дура. Дудков, конечно, тот еще гад! Но без Витеньки моего точно не обошлось. На смену панике и бессилию приходит здоровая злость. Попадись мне сейчас Торганов, я бы ему все в глаза высказала!

Ненавижу!

Хотя это слишком сильное чувство. Виктор Петрович его не заслуживает. Слишком много чести.

«Это тебя бог отвел от этого опарыша», — пеняет мне чуйка голосом бабушки.