Личная слабость полковника Лунина (СИ) - Волкова Виктория Борисовна - Страница 7

— Отпустите меня, — прошу негромко. — Пожалуйста! Лучше позовите специалиста.

— Пока из специалистов тут только вы, — хмуро отрезает главарь. — Я не могу допустить, чтобы наш товарищ, находясь в бессознательном состоянии, остался без помощи. Вам еще предстоит объяснить нашим медикам, что кололи и когда.

— Да гептрал и гемодез! — вскрикиваю в ужасе. Прикусываю губу, пытаясь унять подступающую панику.

Что происходит, мама дорогая! Куда они собираются меня увезти? Ну не украдут же, в самом деле!

Мужчина смотрит на меня жалостливо. Все давно решено, Надежда, не рыпайся! Поздно хвостом бить. Да и звать кого-то на помощь тоже.

— Я думаю, у них возникнут еще вопросы. А вы единственная, кто может помочь, — мягко замечает главарь, терпеливо поджидая, когда я выйду из внедорожника.

Горячий воздух обжигает лицо и руки. Но, несмотря на жару, меня трусит от холода.

«Не паникуй! Держи лицо», — приказываю себе. И обхватив себя ледяными руками, выжидательно смотрю на главаря.

— Пойдемте, Надежда, — любезно предлагает он и, взяв меня под локоток, ведет к трапу. А сзади два других шкафа под руки ведут в салон сонного афериста.

Я прихожу в себя, когда легкий Гольфстрим начинает снижение. Резко распахиваю глаза и первым делом засекаю Надины коленки. Она сидит, поджав ноги, в соседнем кресле. Кутается в плед. И всем своим видом показывает полную отстраненность и холодное безразличие.

Запихни меня на чужой частный борт и доставь против воли в Москву, я бы уже тут все разгромил к чертовой матери.

Но Надя — девушка боевая. Что-то обдумывает. Наверняка сбежать хочет. Но куда тут с подводной лодки. От меня не сбежишь. Некоторые безумцы пытались проверить, потом долго лечили поломанные конечности. Жена не в счет. Эта сама ушла. Да и не держал я ее особо.

Сонно таращусь на круглые аккуратные коленочки. Так и хочется коснуться. Девчонка взвизгнет, подпрыгнет. А я подхвачу.

— О, очнулся наш герой державы! — хмыкает сидящий напротив Крепс. От этого перца ничего не укроется. — Здоровье поправить не желаешь? — кивает на накрытый стол.

Водочка, нарезки, соленые огурчики.

— По какому случаю поляна? — Тяжело отрываю башку от кожаного дивана. Тру и без того мятую морду лица. Плохо еще соображаю. Лекарство подействовало, но башка до сих пор раскалывается. Но тяпнуть можно. И уже собираюсь пересесть к пацанам, как рядом раздается строгий голос.

— Вам нельзя спиртное. И пища сейчас должна быть легкоусвояемой, — нравоучительно выговаривает Надежда. Прям как учительница младших классов. Так бы и съел со всеми потрохами и напускной строгостью.

— Там на кухне ящик с детским питанием болтается, — довольно хмыкает Крепс. — Выбирай, брателла, кролик с брокколи или цыпленок с кабачком?

— Бедные твои дети, Дима, — вздыхаю я.

А Крепс, зараза, многозначительным взглядом обводит салон Гольфстрима и замечает весело:

— Что это они бедные? Богатые! Маман им на десять поколений вперед наскирдовала.

— Кстати, — хмыкает Кирсанов. Мой старый товарищ и командир. И добавляет решительно: — Юля не любит, когда мы у нее на борту выпиваем. Давай, Дима, по третьей, не чокаясь. И сворачиваем поляну.

Во все глаза всматриваюсь в довольные рожи братьев по оружию. Сколько мы с ними прошли. Мокли под проливными дождями или изнывали от засухи в пустыне. Лишь недавно наши пути разбежались. Крепс женился на матери своего ребенка, которая по совместительству до сих пор является президентом небольшой нефтяной компании. Сначала сам перешел к ней работать. А потом и Кирсанова переманил, когда тому пенсия засветила.

Звали и меня. Но я отказался. Не смог бросить «Секиру». Там я хоть начальник. И никогда не позволю, чтобы мною баба командовала, хоть и Димкина жена.

Наверняка это мое решение сильно повлияло на наш развод с Галкой. Уже разводились. А она мне все выговаривала.

— Все люди, как люди…

— А у меня хрен на блюде, — огрызнулся я тогда. И ни разу не пожалел.

— А кто помер-то? — интересуюсь обалдело. Судя по довольным мордам, потеря небольшая. Но тогда зачем поминать…

— Фунт преставился, — торжественно заявляет Кирсанов и, подняв глаза к потолку, обтянутому бежевой перфорированной кожей, истово крестится.

— Да ну? — усмехаюсь радостно. — Пришла беда откуда не ждали.

Пересев к столу, быстро сооружаю себе бутерброд. И поднимаю глаза на сидящую наискосок Надежду.

— Надь, ты ела? — спрашиваю, не обращая внимания на гордый профиль.

— Девушка отказалась, — тут же рапортует генерал.

— Мы предлагали, — на правах хозяина недовольно бухтит Крепс.

— Ну я понял, — киваю коротко. Сооружаю пару бутеров с бужениной. На тонкий ломтик батона намазываю масло и, накинув сверху пару кусочков янтарной семги, складываю нехитрый харч на тарелку. Наливаю стакан сока и на нетвердых ногах шагаю к Надежде.

— Держи, — выставляю на небольшой столик. — Чтобы все поела.

— А если я не хочу, — огрызается она.

— Врешь, — мотаю головой и возвращаюсь к товарищам.

— Как же произошла сия трагедия? — ржу в голос.

— У покойника был скверный характер, Слава, — с хитрым прищуром напоминает мне Кирсанов. И сам кайфует от каждого слова. — Вышел наш Хулифунт Падлович за калитку прогуляться. А там машина залетная неправильно припарковалась. Парнишка какой-то у соседского забора решил отлить. Фунт и возмутился. А пока лаялся и огрызался, не заметил мотоциклиста. Сбили насмерть. Санечка почти сразу вышла, а он уже окочурился.

— А дети?

— Не видели, — бодает воздух башкой генерал.

— Знаешь, где похоронили? — потянувшись за огурцом, ржет Крепс.

— На старом кладбище. Рядом с моим отцом, — жестко крякает Бек. Да еще пожимает плечами. Дескать, кто я такой, чтобы спорить с главнокомандующим. С женой, то есть.

Безотчетно поворачиваюсь к Надежде. Она на автомате жует бутерброд с рыбой и в ужасе слушает наш треп. Надо будет ей потом объяснить, что речь идет о собаке. Мерзкой такой, трясущейся, на тоненьких лапках. Но эту сволочь очень любили генеральские дети и жена, Александра Андреевна.

Самолет заходит на посадку. Через минуту-другую, шасси касаются бетонной полосы. А от здания аэродрома уже несется наперерез черный Гелек.

— Машина подана, — киваю Крепсу.

— Это Юля. Мы сейчас с ней в Абу-Даби летим. Вас только высадим, — рыкает полковник спецназа и заученным движением передает полупустую бутылку стюардессе. — Можно убирать.

— Стопки не забудь, — поспешно передает стюардессе главные улики преступления генерал. — Кофе бы сварить, — замечает поморщившись.

— Все равно учует, — усмехается криво Блинников. — Да и поздно уже, — вздыхает, приготовившись к расстрелу через повешение. — Я прикрою, пацаны, — роняет привычно.

— Само собой, — успевает сказать Кирсанов, как Гольфстрим застывает точно вкопанный. Открывается дверца, опускается трап. И вот уже по салону стучат каблучки.

— Что тут происходит? — строго интересуется блондинистая стервочка, запавшая моему Крепсу до самых печенок и ниже.

— Все нормально, дорогая, — поднимается он навстречу. Нежно обняв, целует в висок. — Ты мой фрак взяла или забыла? — пытается сбить с толку.

— Зачем тебе фрак в Эмиратах? — заглатывает Юля наживку и тут же, обернувшись, замечает Надежду.

— А это еще кто? — цедит негодующе. — Откуда здесь эта… эта… девушка?

Хорошо хоть, про низкую социальную ответственность не говорит. И на том спасибо!

Бек морщится недовольно, Крепс сжимает челюсти и прожигает меня яростным взглядом. Типа я всех подставил со своею кралей. Теперь не отмазаться. Боевые офицеры, а дрейфят перед Юлей как пацаны малолетние. Зовут ее Верховным, а офис ставкой. Очень смешно. Вот только я под такое никогда не подпишусь. Лучше в армии горбатиться. Честнее.