Клоака. Станция потери (СИ) - Муссен Анна - Страница 36

Без логопеда ее было не разобрать.

Тихоня, признаться, держался лучше, но ненамного…

— П-посвети туда, — говорит он, направляя мою руку в нужную сторону.

И мимо нас тут же что-то проскальзывает. От испуга я роняю телефон, а Тихоня нажимает на курок и раздается выстрел.

— Я п-попал?..

— В-вряд ли…

Ц-ц-ц… Ц-ц-ц… Ц-ц-ц…

Ц-ц-ц… Ц-ц-ц… Ц-ц-ц…

Вот же…

Я слышу, как Тихоня нервно сглатывает. Звук глотка получается таким громким, что в любое другое время я бы обязательно этому возмутилась. В мыслях, конечно же. Но сейчас… Позади нас что-то есть. Оно стоит совсем близко, и я ощущаю холод, исходящий от чужого тела.

Ц-ц-ц… Ц-ц-ц…

«Я здесь. Позади вас. Ну же, посмотрите на меня. Я хочу познакомиться».

Чертова фантазия…

Мы с Тихоней одновременно оборачиваемся. Я через левое плечо, он через правое.

Ц-ц-ц… Ц-ц-ц… Ц-ц-ц…

Черт. Черт. Черт.

Это не человек… Что-то похожее, но человек…

Ц-ц-ц… Ц-ц-ц… Ц-ц-ц…

Что-то мерзкое… И неправильное.

Вот надо было телефону упасть именно камерой вверх… Из-за этого свет от вспышки рассеивается в жуткой форме, оттеняя то, чего лучше бы было вообще не видеть.

Ц-ц-ц… Ц-ц-ц… Ц-ц-ц…

Коленки начинают дрожать, стоит только этому существу приблизиться к нам вплотную. Оно обнюхивает нас. Трется своей склизкой щекой о мою щеку и я из последних сил давлю в рвущийся из горла крик и рвотный позыв. Какая же мерзость… Эта холодная слизь остается на мне и мне кажется, что запах протухших яиц насквозь окутывает меня с ног до головы.

Ц-ц-ц… Ц-ц-ц… Ц-ц-ц…

Не могу пошевелиться… Тело не слушается. Это из-за страха? Такого же, как тогда в поезде?.. Мне еле как удается скосить взгляд в сторону Тихони. Он тоже боится. Не меньше меня. Его всего буквально трясет от страха.

— П-пистолет, — шепчу я, надеясь, что Тихоня меня услышит. — В-выстрели…

Ц-ц-ц… Ц-ц-ц… Ц-ц-ц…

Не знаю, услышал он меня или нет, но существо услышало точно.

Приблизившись ко мне, оно вновь стало меня обнюхивать, больше внимания уделяя шее. У него холодная, мокрая кожа. Вниз по моей шее бежит какая-то жидкость. От запаха сероводорода режет глаза, в горле появляется большой комок горечи.

Ц-ц-ц… Ц-ц-ц… Ц-ц-ц…

А от того, что происходит дальше, мне хочется взвыть. По-настоящему, в голос и со слезами.

— П-пожалуйста, пристрели е-его, — прошу я Тихоню, когда существо сжимает меня в объятиях.

Ц-ц-ц… Ц-ц-ц… Ц-ц-ц…

— Прошу…

Оно пытается меня раздавить. Вся одежда пропитывается слизью, и если я выживу, то никогда не смогу отмыться от этой вони.

Ц-ц-ц… Ц-ц-ц… Ц-ц-ц…

Голова начинает кружиться, я зажмуриваюсь, не в силах больше держать глаза открытыми.

— Кто-нибудь…

Хлоп! Хлоп! Хлоп!

Сквозь закрытые веки я…ощущаю, что свет вернулся. Существо отпускает меня. Чуть приоткрыв глаза я вижу, что оно пытается сбежать, но… У него не получается.

Я вновь зажмуриваюсь, боясь ослепнуть, и нащупываю рукав парки Тихони. Сжав пальцами жесткую ткань, я чувствую некое спокойствие. Оставаться одной в темноте страшно. Но быть одной, зная, что вокруг тебя кто-то есть, но не иметь возможности увидеть их… Еще страшнее.

Тихоня на мое движение отзывается, сжав мою ладонь в своей.

Так спокойнее.

Намного спокойнее.

— Завеса!

Какая еще завеса?..

Трынц… Трынц… Трынц…

Этот звук…

Пш-ш… Пш-ш… Пш-ш…

А-а… Эта завеса…

Что там обычно видится людям, приходящим в сознание в больнице? Белый потолок? Доктора? Медсестры? Капельницы? У меня ничего этого нет. Во всяком случае, мне так кажется. Потолок никакой не белый. Он вообще…никакой. Когда в этой комнате последний раз ремонт делали? В прошлом веке?.. В позапрошлом?

Медсестер с докторами я тоже не замечаю. Впрочем, как и капельницы с ее трубками и иголками.

Кровать жесткая и противно скрипит, стоит только мне перевернуться на другой бок. Перед глазами все размывается, а голова раскалывается на части ровно по тем швам на черепе, про которые нам рассказывали на уроках биологии в старшей школе. Названия я их, конечно, уже не вспомню, но в «голом» виде человеческий череп выглядел прикольно.

— Просыпайся.

Сказавший это человек стоит напротив окна. Из-за этого я могу разглядеть лишь узкий черный силуэт, походивший на тело какого-то вытянутого вверх пришельца. Благо голова уже начинает соображать, а по просмотренным мною космическим операм я точно знаю: пришельцы на нашем языке не разговаривают. Точнее разговаривают, но не все и не сразу.

— Нина, просыпайся. Нельзя столько спать.

Вот именно такую фразу я каждые выходные слышу от папы. «Нина, уже двенадцать, хватит спать!» И что?.. У меня выходные! Что хочу, то и делаю.

Раз я сплю, значит, хочу спать.

— Нина.

Только я знаю, что это не папа. Потому что я не дома и не в своей комнате.

Я еле как принимаю сидячее положение. По затылку будто ударили битой. При каждом движении в висках начинает пульсировать, а во рту пересохло настолько, что мне кажется, будто я способна выпить воду из всего школьного бассейна.

— Отлично. Как ты себя чувствуешь?

— Плохо, — говорю я, разлепляя слипшиеся губы.

Пружины на кровати снова скрипят. Матрас у края продавливается под тяжестью еще одного тела. На моем запястье сжимаются чужие пальцы. Вблизи он уже не был похож на пришельца, поэтому узнать Семена труда не составило. Да и кто бы еще стал «заботиться» о «пострадавших», если не «врач»?

— Я Вас не понимаю.

Семен отвечает только после того, как закончивает отсчитывать мой пульс:

— Что именно ты не понимаешь?

— Вас. Вашего мышления. Ваших поступков.

— Ты это о метро?

— И о нем тоже.

Семен поднимается с кровати и подходит к небольшому столику у стены. Там лежит какой-то чемоданчик. Он достает из него шприц и ампулу с прозрачным раствором.

— Я не дам себя колоть непонятно чем.

— Я не буду спрашивать твоего разрешения, Нина, — говорит Врач. — Но я хочу, чтобы ты поняла одну вещь: я тебе не враг. Хочешь — верь, хочешь — нет, но в этом месте лучше не иметь тех, кто в один прекрасный момент толкнет тебя в спину.

— Еще одно наставление? — спрашиваю я, наблюдая за тем, как из иглы брызгает тоненькая струя раствора.

Что ж… Убивать меня, введя в вену воздух, он точно не собирается.

— Ты доехала до конечной.

Молчу. Семен подходит ко мне, доставая из кармана жгут.

— Ты заметила, я не спрашивал, а утверждал это. Как думаешь, почему я в этом так уверен?

Да откуда мне знать?

Семен кладет на кровать свои «инструменты» и достает из другого кармана мой мешочек с жетонами.

Инстинктивно я поднимаю руку к груди и, сжав одежу, понимаю, что одета я была во что-то другое. Опустив взгляд, я вижу на себе самую обычную больничную рубашку. Семен бросает мне мой «кошелек», и он приземляется прямо на мои колени.

Жетоны внутри него громко звякают.

— Они мне не нужны. Я не хочу отсюда уходить.

Костя говорил об этом… Кажется. О том, что есть душегубы, которым нравится быть душегубами. Вот только я и подумать не могла, что Семен окажется из их числа.

— Почему?

— Потому что из дома не бегут, когда он начинает рушиться.

Еще как бегут, чтоб крыша на голову не упала.

Семен перетягивает жгутом мою руку выше локтя. Я не сопротивляюсь, наблюдая за тем, как тонкая игла безболезненно входит под кожу, выпрыскивая через себя какое-то лекарство.

— Это поможет тебе быстрее прийти в себя.

— Что случилось?

— Наш общий друг решил поиграть в спасителя. Ты что-нибудь об этом слышала?

— О чем именно? В какого спасителя?

Врач долго вглядывается в мое лицо, пытаясь понять, вру я или нет. Надеюсь, что благодаря паршивому самочувствию, моя ложь принимается за правду.