Последний гамбит - Барнс Дженнифер Линн - Страница 8

– Войны подушками, – поправил ее Ксандр. – Как только вы успешно завоюете змею, вы сможете спуститься на первый этаж и выйти из Дома, а дальше вы должны как можно скорее подняться на крышу.

Я осмотрела снаряжение для подъема, разложенное у наших ног.

– Мы можем выбрать лестницу?

– Вы не просто выбираете лестницу, – строго исправил меня Ксандр.

Грэйсон нарушил свой обет молчания, когда Иви вошла в холл.

– Наш дед любил говорить, что за каждый выбор, сто́ящий чего-либо, приходится платить.

Иви оценивающе взглянула на него:

– И какова плата за снаряжение для подъема?

Грэйсон ответил на ее оценивающий взгляд одним из своих:

– Секрет.

– Каждый игрок раскрывает свой секрет, признается в чем-то. Человек с лучшим секретом первым выбирает снаряжение, затем следующий и так далее. Человек с наименее впечатляющим секретом будет последним, – уточнил Ксандр. Я начала понимать, почему Ксандр выбрал эту игру. – А теперь, – продолжил он, потирая руки, – кто из вас самый храбрый?

Я посмотрела на Иви, но вмешался Грэйсон:

– Я начну. – Он уставился в воздух перед собой. Я не знала, чего ожидать, но это определенно был не он: в его речи сейчас вообще не было интонации. – В Гарварде я поцеловался с девушкой.

Он… Нет, я не стану заканчивать эту мысль. Меня совершенно не касалось, что Грэйсон Хоторн делал своими губами.

– Я набила татуировку. – С ухмылкой выдала свой секрет Макс. – Она очень глупая и в закрытом месте. Мои родители никогда не увидят ее.

– Расскажи еще, – произнес Ксандр, – об этой глупой татуировке.

Грэйсон взглянул на брата, приподняв бровь, а я попыталась придумать что-нибудь, что заставило бы Иви почувствовать, что она должна открыться.

– Иногда, – тихо произнесла я, – мне кажется, что Тобиас Хоторн совершил ошибку. – Может быть, это не было секретом. Может, это было очевидно. Но следующую часть произнести было труднее. – Возможно, ему стоило выбрать кого-то другого.

Иви уставилась на меня.

– Старик не совершает ошибок, – произнес Грэйсон таким тоном, что мне захотелось возразить ему, однако парень будто предупреждал этого не делать.

– Моя очередь, – поднял руку Ксандр. – Я выяснил, кто мой отец.

– Ты что? – Грэйсон резко повернул голову в сторону брата. У Скай Хоторн было четыре сына, все – от разных мужчин, ни об одном из которых она не рассказывала. Нэш и Грэйсон узнали, кто их отцы, в прошлом году. Я знала, что Ксандр искал своего.

– Я не уверен, что он знает обо мне, – выпалил Ксандр. – Я не связывался с ним. И не уверен, что собираюсь это сделать. Согласно священному правилу «Змей и лестниц», никто из вас не может поднимать эту тему, пока я сам не заговорю на нее. Иви?

Пока все были сосредоточены на Ксандре, Иви наклонилась и подняла якорь. Когда я повернулась к ней, она провела пальцами по его краю.

– Почти двадцать один год назад мама напилась и изменила своему мужу, в результате появилась я. – Она никому не смотрела в глаза. – Ее муж знал, что она забеременела не от него, но они все равно не развелись. Я думала, что, если буду достаточно хорошей: достаточно умной, достаточно милой, достаточно какой-то, мужчина, которого все считали моим отцом, перестанет винить меня в моем рождении. – Она бросила якорь обратно на пол. – Самое ужасное, мама тоже винила меня в этом.

Грэйсон наклонился к ней. Я даже не была уверена, что он осознавал, что сделал.

– Когда я стала старше, – продолжила Иви тихим, хриплым голосом. – Я поняла, что неважно, насколько я идеальна. Я никогда не стану достаточно хорошей, потому что они не хотели, чтобы я была идеальной или замечательной. Они хотели, чтобы я стала невидимой. – Какие бы эмоции ни испытывала Иви, они были слишком глубоко, чтобы их можно было увидеть. – Но невидимой я не стану никогда.

Тишина.

– Что насчет твоих братьев или сестер? – спросила я. До сих пор я была так сосредоточена на сходстве Иви с Эмили, на факте, что она была дочерью Тоби, что не думала о других членах ее семьи – или о том, что они сделали.

– Сводных братьев или сестер, – бесстрастно поправила меня Иви.

Технически братья Хоторны тоже были ее сводными братьями. Технически сводными были и мы с Либби. Но по тону Иви нельзя было ошибиться: для нее это что-то значило.

– Эли и Мелли пришли сюда под ложным предлогом, – сказала я. – Ради тебя.

– Эли и Мелли не сделали ни одного чертова движения ради меня, – высоко подняв голову, осипшим голосом ответила Иви. – Может быть, рождественским утром – мне было пять, – когда они обнаружили подарки под елкой, а я нет? На семейных встречах, куда приглашались всех, кроме меня? Каждый раз, когда меня наказывали за то, что я слишком громко разговаривала? Каждый раз, когда мне приходилось выпрашивать у кого-нибудь подвезти меня домой, потому что никто не удосужился заехать за мной? – Она опустила взгляд. – Если мои брат и сестра пришли в Дом Хоторнов, то точно не ради меня. Я не сказала ни слова ни одному из них за два года. – Блестящие изумрудные глаза метнулись ко мне. – Это достаточно личное для тебя?

Я почувствовала ледяной укол вины. Я вспомнила, каково это – прийти в Дом Хоторнов посторонней, и внезапно подумала о своей маме – о том, что она приняла бы дочь Тоби с распростертыми объятиями.

О том, что бы она сказала, если бы увидела, как я сейчас подвергаю ее допросу.

Но голосование закончилось. Секреты были ранжированы. Снаряжение выбрано.

Гонка началась.

Вот что я выяснила об Иви за оставшуюся часть «Змей и лестниц»: она была напористой, не боялась высоты, не чувствовала боли и определенно осознавала, как действовала на Грэйсона.

Ей здесь было самое место, в Доме Хоторнов, в семье Хоторнов.

Эта мысль вертелась у меня в голове, когда мои пальцы вцепились в край крыши. Кто-то протянул мне руку и обхватил мое запястье.

– Ты не первая, – сказал мне Джеймсон тоном, который ясно давал понять, что знает, как я отношусь к этому. – Но и не последняя.

Эта честь в конечном итоге достанется Ксандру и Макс, которые слишком долго сражались подушками друг с другом. Я посмотрела поверх Джеймсона на скат крыши.

На Грэйсона и Иви.

– По шкале от «скучный» до «печальный», – съязвил Джеймсон, – как бы ты его оценила?

Не дай бог, Джеймсона Хоторна поймают на том, что он открыто заботится о своем брате.

– Честно? – Я прикусываю губу, задержав ее между зубами на мгновение дольше, чем следовало, и понижаю голос: – Я волнуюсь. Грэйсон не в порядке, Джеймсон. Думаю, он не в порядке уже давно.

Джеймсон подошел к краю крыши – к самому краю – и посмотрел на простирающуюся вдаль территорию поместья.

– Хоторнам нельзя быть не в порядке.

Он тоже страдал, а когда Джеймсон Хоторн страдает, он идет на риск. Я знала Джеймсона и то, что есть только один способ заставить его признать боль и избавиться от яда.

– Таити, – сказала я.

Это было кодовым словом, которое я не использовала легкомысленно. Если Джеймсон или я говорили: «Таити», – другой должен был, образно говоря, обнажиться.

– В твой день рождения была годовщина смерти Эмили, два года. – Плечи и спина Джеймсона напряглись под рубашкой. – Мне почти удалось не думать об этом, но сейчас не худший момент сказать мне, что я не убивал ее.

Я встала рядом с ним, прямо на край крыши, не обращая внимания на шестидесятифутовый обрыв.

– Ты не виноват в том, что случилось с Эмили.

Джеймсон повернул ко мне голову.

– Сейчас также не худший момент сказать мне, что ты не ревнуешь Грэйсона, к которому очень близко стоит Иви.

Мне хотелось узнать, что он чувствует. Это было частью того, что мысли об Эмили с ним сделали.

– Я не ревную, – сказала я.

Джеймсон заглянул мне прямо в глаза.

– Таити.

Он раскрыл мне себя.