Те, кого нет (СИ) - Климова Светлана - Страница 52

Мужу Александра об этом никогда не рассказывала.

Они по-прежнему сидели в ярко освещенной кухне, Инна куда-то отлучилась.

— Погаси, Сережа, эти лампы, глаза режет, — устало проговорила она.

— Сходим к причалу? — спросил Федоров. Пепельница перед ним была полна окурков. Он погасил верхний свет, оставив светильник над мойкой. — Не могу сидеть. Уже двенадцатый час… Саша, что же это такое?

— Не кричи! Если они к утру не вернутся, нужно заявлять в милицию.

— Ты так думаешь?

— У тебя есть другие предложения? — Александра потянулась к бутылке.

— Не пей больше, Саша!

— Я не могу, — жалобно проговорила она, — у меня в голове такая страшная пустота…

Федоров махнул рукой, закурил очередную сигарету и вышел на террасу. Освещенный фонариками сад казался уютным, но за пределами этого домашнего света беззвучно клубилась тьма. И где-то в этой непроглядной черноте находилась Марта — беспомощная, замерзшая, может быть, испытывающая боль. О самом плохом он старался не думать, а Валентина вообще не было в его мыслях…

Он взглянул на свою руку — пальцы подрагивали. На террасу, нетвердо ступая, вышла Александра, остановилась в дверном проеме и тоже попросила сигарету. Ему почудилось отчаяние в голосе жены. Федоров полез в карман пиджака за пачкой «Винстона»; пальцы неожиданно нащупали глянцевитый прямоугольничек картона, и вместе с сигаретами он извлек оттуда визитку Алексея Гаврюшенко. Она так и провалялась в кармане со дня случайной встречи с бывшим одноклассником. Зашевелилась смутная мысль, но его отвлекла Александра, и Федоров сунул карточку обратно.

— …И что после этого может склеить нашу с тобой замечательную семью? — с насмешливой издевкой бормотала жена. — Новый ребенок? Твое великодушное терпение?..

— О чем ты, Саша? — рассеянно спросил Федоров, шагнул к ней и обнял. — Не надо, я тебя очень прошу!

— Я не готова! — вскрикнула Александра, заливаясь слезами. — Всю жизнь я жила в напряжении, постоянно ожидая беды… а ты… а теперь…

— Успокойся, пожалуйста. — Федоров осторожно гладил жену по вздрагивающей спине. — Тише, милая. Смотри — кто-то идет! Вдруг это твой брат и Марта вернулись?

На свету две темные фигуры оказались Савелием Смагиным и его сыном. Александра оттолкнула мужа и бросилась напрямик через лужайку, а Федоров спросил у Инны, которая как раз появилась на террасе:

— Где они были?

— Савелий взял лодку, чтобы осмотреть берег… Не сидеть же сложа руки…

— Не похоже, чтобы им повезло, — сказал Федоров. — У Александры вот-вот начнется истерика. Она немного перебрала и уже себя не контролирует. Попробуй уложить ее, Инна, пусть поспит. Я поговорю с Савелием Максимовичем и еще раз позвоню домой. Мало ли что…

— Я сделаю, — кивнула Инна Семеновна.

По лицам Савелия и сына она сразу поняла, что все впустую. Муж был мрачнее тучи, и она решила отложить расспросы до тех пор, пока не уведет в дом Александру, присмиревшую и обмякшую после того, как полковник рявкнул: «Отвяжись от меня, Сашка! Инна, забери ее отсюда!»

Как только женщины ушли, Савелий Максимович велел сыну запереть гараж, выпустить пса из вольера, свет на террасе и в саду не гасить, отправляться к себе и больше не путаться под ногами. Всем спать! Подъем в шесть…

— Родион снова займется поисками завтра прямо с утра, — произнес он, останавливаясь рядом с Сергеем и переводя дух. — Прихватит с собой приятеля — парень толковый, поможет. На том берегу мы побывали почти везде, где стоят палатки и есть подходы к воде. Народ нетрезвый в основном, но вполне вменяемый — рыбаки. Желтый катамаран с мужчиной и девочкой на борту никто не заметил. Я как только вернусь из города, тоже подключусь. В восемь у меня важная встреча, к десяти буду здесь, а там по обстоятельствам. Думаю, шансов на то, что они появятся до рассвета, уже нет…

— Я тоже поеду с ребятами! — перебил Федоров.

— Езжай, мне-то что, — пожал плечами Савелий Максимович, взглянув на измученное лицо Федорова. — Слушай, тебе сейчас первым делом нужно поспать. Иначе свалишься. Завтра понадобятся силы. Иди отдыхай, а я тут еще кое-что обмозгую.

Савелий Максимович даже не взглянул вслед Федорову. Скажем прямо — сейчас его не так тревожило то, что младший брат и девчонка где-то застряли, как мысль об исчезновении пистолета из оружейного ящика и о шуме, который поднимется вокруг его имени, если вся эта история повернет в худшую сторону. О пропавших деньгах он вообще пока не думал…

В доме, вместо того чтобы отправиться к жене — ее уложили в гостевой, — Федоров прошел в кухню, включил свет и без особой надежды набрал с мобильного собственный домашний номер. Никто не брал трубку. Тогда он снова вынул визитку Гаврюшенко и позвонил. Где-то на восьмом гудке раздался полузадушенный возглас приятеля:

— Слушаю! Кто это?

— Леша, извини, разбудил? Что у тебя с голосом?

— Жена спит, легли пораньше. Из коридора говорю… А ты чего бормочешь? Але!

— Подожди минуту, сейчас перезвоню. Я за городом. — Из коридора донеслись тяжелые шаги Савелия Максимовича. Федоров поплотнее прикрыл кухонную дверь, а когда все стихло, снова набрал номер.

— Ну? — услышал он нетерпеливый голос. — Что там у тебя, Серега?

— У меня дочь пропала, — сказал Федоров. — Сегодня вечером.

В постели Александру не отпустило. Инна ушла, оставив включенной маленькую лампочку на подоконнике. Мысли, одна другой ужаснее, скакали вперебой, как обезумевшие блохи, и каждую, буквально каждую из них она страшилась додумать до конца.

Она попробовала успокоить себя тем, что пытался внушить ей Сергей, — у катамарана электрический привод от аккумулятора, а аккумулятор, по словам Родиона, заряжали нерегулярно, никто за этим особенно не следил. Весла остались дома. Если батарея села где-нибудь у противоположного берега, то брат и дочь, скорее всего, высадились там, а теперь кружным путем добираются в Шауры. Нет тут ничего особенного — случается и не такое. Дорога не близкая, километров десять — пятнадцать, к тому же неизвестная обоим, темно. Могли и заночевать где-нибудь… Во всяком случае, никакой катастрофы нет, не может быть. Погода отличная, затонуть катамаран в принципе не мог, а значит, все дело в глупой случайности…

Она куталась в легкое, совсем новое одеяло верблюжьей шерсти, но согреться не могла. Выпитое подействовало тягостно — в груди все время что-то дрожало и поворачивалось, голова была налита жидким свинцом. И постепенно полупустая гостевая, где из обстановки имелись только широкая приземистая кровать, ковер на полу да пара легких дачных стульев, начала заполняться призраками. Вернее, она сама их позвала, чтобы отделаться от скверных предчувствий, закрыться прошлым, каким бы оно ни было, от отупляющего страха и предчувствия надвигающейся, неясной пока беды в настоящем…

…О своей матери Александра почти ничего не знала. В смысле происхождения: ни ее корней, ни национальности, ни даже точной даты рождения, — все было скрыто за семью печатями, как многое в клане Смагиных.

Отцовскую же ветвь родословной она сумела проследить лишь до курского прадеда Михаила, который служил станционным жандармом и, по рассказам деда Карпа, запомнился горожанам как большая сволочь. Да и сам Карп Михайлович был еще тот фрукт — она его помнила отлично: невероятно старого, но все еще крепкого, схожего с жилистой лесной коряжиной. Ее, сначала одну, а позже в паре с младшим братом каждое лето вывозили в деревню на границе Белгородской области, где в собственном доме на высоком крепком фундаменте имел постоянное местожительство Карп Смагин с женой и двумя дочерьми.

Деревенька из полусотни дворов звалась Гнилушка. Она располагалась в две линии по сторонам песчаной дороги, уводившей неизвестно куда — в бесконечные поля, летом и зимой продуваемые сухими ветрами. В трех километрах шумела асфальтированная автотрасса. Водоемов не было никаких — ни речушки, ни пруда, ни даже захудалого болотца; зато сразу за селом, прямо за домом деда, что стоял на дальней околице, начинался сосновый лес, еще сравнительно молодой.