Необыкновенное обыкновенное чудо. О любви - Абгарян Наринэ Юрьевна - Страница 4

– А ты хочешь оставить след?

– Я начал об этом задумываться.

– Давно?

– С утра.

– Тяжелое утро было?

– Утро легкое, только если ты зря живешь. У нормального человека утро должно быть тяжелым. Да нет, утро было обычное. Деда тут встретил. Хочу комнату свою сдать, вот он меня и грузанул.

Я удивился. Бинго жил в отличной двухкомнатной квартире в соседнем со мной дворе. Она ему досталась от бабушки, и для двадцатипятилетнего историка, рухнувшего в менеджеры какой-то бессмысленной конторы, такая жилплощадь должна быть пределом мечтаний.

– В смысле, свою квартиру сдать?

– Нет, есть маза именно сдать комнату.

– Чтобы с тобой кто-то жил? На хрена?

– Да ты понимаешь, тут какое дело: иду я домой, а во дворе дед гуляет. Приличный такой, в пиджаке, очках и с палочкой. Видит меня и спрашивает: «Молодой человек, вы не в курсе, здесь никто квартиру не сдает во дворе?» Я сначала мимо ушей пропустил, а потом решил, дай разузнаю что к чему. Подумал, может, сдам свою хату, но выяснилось, что деду квартира нужна на несколько часов днем. Ну женат он, я так понял, завел зазнобу. Судя по всему, отель дорого, а квартирка моя в самый раз.

– Так и сказал?

– Ну я спросил: «Из-за бабы?» Он говорит: «Да». Вроде как, она тут рядом бывает и так всем удобнее. Просил не болтать.

– Ты не болтаешь, как я погляжу.

– Ой, да хорош тут мне дворянина включать, кроме тебя никто не знает. Вот всем интересно, с кем там у деда роман. Короче, подумал я, а чего мне комнату-то не сдать днем – и деньги не лишние, и деда осчастливлю. С работы успею свалить еще. Мы с ним так умеренно выпили, все обсудили, как говорит наш начальник, «вин-вин ситуэйшн».

– А почему в итоге ты про след-то заговорил?

Бинго нахмурился, как будто я ему напомнил о зубном.

– Да мы с дедом разболтались у меня на кухне, когда квартиру показывал. Он какой-то ученый советский. Все, разумеется, накрылось, но где-то есть завод, на котором что-то работает, что он придумал. И я так понял, хреновина эта переживет и деда, и нас с тобой, потому что с тех пор ничего не поменялось на заводе. Так он гордится, что помимо детей оставил след. А я что оставлю? Ну хорошо, если детей, а в остальном, судя по нынешней ситуации, след будет, как от укуса комара: краткосрочный, но раздражающий. И тут мне показалось: выход есть. Если на том свете мне след не нужен будет, то на этом я как-нибудь с собой договорюсь. А вот если выяснится, что мне и там этот дед с вопросами своими неприятными являться будет, то как задним числом след нарулить? Поэтому я и напрягаюсь с утра. Завтра, думаю, работу по этой причине пропустить.

Я сразу решил, что не надо мне с таким дедом встречаться. Очень вредный для спокойной жизни человек. Тем не менее однажды пересеклись. Эти минуты я запомнил на всю жизнь.

Как вы понимаете, Бинго сдал распутному дедушке одну из своих комнат. Борис Сергеевич устраивал любовь раза два-три в неделю, чаще всего в одно и то же время. Предупреждал заранее о визите и оставлял после себя идеальный порядок. Нам даже как-то становилось стыдно за собственную расхлябанность и бардачность. Присутствие деда мы опознавали по вымытым чашкам, иногда бокалу, какой-то новой еде в холодильнике и открытым занавескам на кухне. Более всего нам хотелось выяснить, кто же его избранница. Ну как так?! Палочка, очки и три раза в неделю. До подглядывания опуститься мы не посмели, но судьба решила все сама.

Борис Сергеевич был до предела педантичен и если предупреждал, что покинет обитель в шесть, то в шесть ноль одну можно было заходить в пустую квартиру. Мы с Бинго на теме следов в истории очень подружились и все чаще заменяли паб либо его, либо моей кухней. И вот как-то, условно в шесть тридцать, идем мы к нему в квартиру, зная, что дедушка полчаса как должен уехать. С нами в парадную заходит миловидная женщина лет тридцати, обычная такая, не описать иначе, кроме как прохожая. Поднимаемся по лестнице и выясняется, что мы в одну квартиру.

Сцена немее не придумаешь.

Мы тут же начали нагло изучать объект любви нашего жильца. Нет, ну прям хороша. И главное – никаких стеснений. Лицо даже не изменилось, когда мы встали у одной двери. Мы уже хотели как-то свалить, ну мало ли ошибся со временем Ромео, но не успели. Дверь открылась. Борис Сергеевич был в расстегнутой рубашке, бледен и измучен.

– Верочка, спасибо что приехала. Мальчики, простите, что задержался. Сейчас мне укол сделают, и я уйду. Извините, нехорошо стало. Да вы проходите в кухню.

Борис Сергеевич был один. Только стакан воды на столе.

– Борис Сергеевич, убьет это вас когда-нибудь. Ну я же вам уже сто раз говорила, так нельзя. Старый вы для таких волнений.

Мы тоже подумали, что как-то не очень изобретатель выглядит. Пора заканчивать с любовью. И тут же решили сами отжигать, пока вот такая с иглой не придет с того света вытаскивать.

Вера достала какие-то таблетки, штуку для измерения давления, шприц и увела деда в спальню. Вскоре они вернулись.

– Борис Сергеевич, всё. Хватит. Запрещаю как врач и как друг. Умрете прямо здесь, сгорите, а вы ей еще нужны, как-нибудь все образуется.

Борис Сергеевич опустил голову.

– Ну дай я последний раз и пойду…

Он подошел к окну, стоял без движения минут пять, смотрел куда-то во двор, хотя я не очень понимал, что там такого интересного.

Я тихо спросил Веру:

– Куда он смотрит?

– Можно я расскажу, Борис Сергеевич?

Дед посмотрел на нас печально-счастливыми глазами и разрешил:

– Да теперь уж можно, все равно уезжаю.

– Внучка там его гуляет. У вас детский сад во дворике. Вот он и приезжает на нее смотреть. Родители так развелись, что их с бабушкой к внучке не пускают, только с судебными приставами, и каждый раз мамаша придумывает, как все сорвать. Вот он и ездит сюда все время. Сидит часами, и смотрит, и смотрит…

Я никогда не слышал до этого, как стучит мое собственное сердце. Стучит в каждом капилляре. И стыд… Такой тупой сверлящий стыд. Я не выдержал:

– Борис Сергеевич… Зачем же… Это же… Это же так больно…

Борис Сергеевич взглянул в окно еще раз, надел пиджак, посмотрел на нас тепло и изменил мой мир:

– Как вас зовут?

– Саша.

– Больно, Саша, в пустое окно смотреть, а в это просто тяжело. До свидания, ребята. Верочка, давайте до метро вместе дойдем.

Борис Сергеевич вышел из квартиры и больше не возвращался.

Бинго долго молчал, а потом сказал то, что жило в моей голове: «Что же вы делаете, сволочи, что же вы делаете…» Каждый раз, проходя этот двор, я смотрю на окно. Мне кажется, оно выгорело, как волосы у маленьких детей, бегающих летом под солнцем. Они не знают, откуда тепло. Да им и не важно. Тепло, и хорошо.

Ну а солнце… Солнце рано или поздно сгорит, пытаясь нас согреть.

Утро началось со звонка мужниной любовницы. Матильда поняла это, потому что супруг замурлыкал, облизывая трубку, и голос его приобрел своеобразную гортанность. «Нет, утро не должно начинаться с таких вещей! Ну, пожалуйста, пожалуйста! – взмолилась она, снова засыпая. – Начнись с чего-нибудь другого!» Утро послушалось и началось с другого: с пения электродрели этажом выше. «Вот это уже лучше!» – подумала Матильда и окончательно проснулась. Дверь в ванную была приоткрыта. В эластичных трусах муж смотрелся потрясающе. И вообще, в свои сорок выглядел так, что молоденькие девочки строили планы и облизывали пухлые губки. Муж весело подмигнул и снова замурлыкал под нос: «Отречемся от старого ми-и-ир-р-ра…» Определенно он был похож на кота. Громадный, спортивного вида котяра самодовольно выгибал спину, задрав воинственно рыжий хвост. Бреющийся кот в эластичных трусах смотрелся комично. Матильда фыркнула и побрела на кухню.

Камикадзе метнулся под ноги. «Вы же знаете, что уже полдвенадцатого, и никто-никто в этом доме не удосужился меня до сих пор накормить!» – жаловался он пушистым тапочкам на ногах Матильды, покусывая их от нетерпения. «Да сейчас, сейчас!» – Матильда хотела насыпать корм, но животное мешало: отчаянно урча, атаковало миску.