Капля света - Егорова Ольга И. - Страница 48

• Предыдущая
• 48/53
• Следующая

За окном светлело небо, а он все продолжал рассказывать ей свою долгую историю. День за днем, месяц за месяцем, год за годом. Нежно прикасался пальцами к ее лицу к волосам, разлетавшимся по подушке алым пламенем. Теперь он знал совершенно точно: Рита слышала его. Никто, ни один самый опытный врач не смог бы убедить его в том, что это невозможно. Павел знал: Рита слышит его. Никто, ни один самый опытный врач не смог бы убедить его в том, что это не возможно.. Он слышал ее голос, видел ее тихую улыбку. Он звал ее за собой, протягивал к ней руки и шептал:

— Вернись, прошу тебя. Вернись ко мне, Рита. День и ночь я буду молить тебя о прощении. Пусть на это уйдут долгие месяцы, годы. И если даже ты так и не сможешь меня простить, все равно, не оставляй меня. Прошу тебя, Рита, не оставляй…

Он не замечал ничего вокруг себя. Ни времени, ни пространства. Была только она — единственная на свете женщина, самый дорогой для него на этой земле человек. Она боролась сейчас за то, чтобы выжить. А он, как когда-то, просто был рядом. Для того, чтобы в любой момент прийти ей на помощь…

Он не услышал, как еще час назад скрипнула за спиной дверь палаты. Не оглянулся и не увидел сына, который вошел и замер в двух шагах, так и не решившись подойти ближе.

Не посмев нарушить его молитву о спасении.

Из дневника Валерии последняя запись

Все-таки странно устроен человек. Ведь я знала, что все так и случится. Что все будет так, а не иначе. И все же в тот момент, когда захлопнулась за ним дверь, я вдруг поняла, что надеялась. До самого последнего момента надеялась…

Глупо всё это. И ни к чему теперь уже вспоминать. Закончилась моя история, нет больше девушки Светы, нет Насти, нет Сергея… Ничего больше нет. Я просыпаюсь по утрам, хожу на работу возвращаюсь с работы…

Наверное, ничем уже теперь не заполнить эту пустоту в душе. Просто придется со временем к ней привыкнуть. Помню, когда-то давно я прочитала в какой-то книге: люди ошибаются, думая, что они непременно должны быть счастливыми. От этого, наверное, все беды… Мы стремимся быть счастливыми, уверенные в том, что именно для этого и родились на свет: А когда не получается, когда счастье не дается в руки, пролетает мимо, равнодушно задев крылом, нам начинает казаться, что жизнь не состоялась… На самом деле, наверное, нужно смотреть на мир по-другому. Нужно понять и примириться с тем, что счастье — редкий подарок, бесценный подарок. Что это не какая-нибудь медаль за доблестный труд, которую можно заслужить. Не медаль, не место на пьедестале почета… Счастье прихотливо, ему нет дела до того, что кто-то заслужил, а кто-то совсем не заслужил его. У него, видимо, свои взгляды на этот счет, свои понятия…

Я утешаю себя тем, что у меня остались воспоминания. Когда нет будущего, наверное, только это и остается — жить прошлым, находить в нем надежду и утешение. Почти два месяца прошло с тех пор, как мы расстались. Но я так отчетливо помню каждую мелочь, каждую деталь. Закрываю глаза и слышу егоголос, вижу его глаза, его улыбку. А потом, очнувшись от этих воспоминаний, долго не могу прийти в себя, снова не могу поверить в то, что случилось…

И так почти каждый день. Сколько уже этих дней было… Они проходят мимо меня, похожие друг на друга, принося с собой одну только тоску и боль. Кажется, время остановилось, перестало дробиться на привычные отрезки, превратившись в один непрерывный поток этой бесконечной тоски и боли…

Первую неделю я жила, как во сне. Я почти перестала воспринимать действительность, полностью погрузившись в свой плоский мир. Лишь изредка вырываясь за пределы этой плоскости, я вдруг обнаруживала себя на работе, сидящей за столом среди вороха каких-то бумаг. Видела лица людей, глаза, которые смотрели на меня порой с жалостью, порой с раздражением. А иногда я даже страх замечала в этих взглядах, а меня обращенных. Не знаю, может быть, и правда пугающее впечатление я на людей производила. Мне-то привычным уже казалось это лицо, которое я изредка видела в зеркале. Бледное, темные круги под глазами. И глаза — пустые, совсем ничего не выражающие. Глаза — зеркало души, в которой, кроме пустоты, ничего не осталось больше.

Заканчивался рабочий день, я шла по улице, садилась в автобус и очень часто проезжала мимо остановки, па которой должна была выйти. Этот дом, эти стены теперь казались мне абсолютно чужими. Сначала я и оттуда хотела сбежать, как сбежала когда-то из нашей квартиры, где все напоминало о Насте. Здесь все напоминало а Сергее, о расставании. Только ведь не зря говорят: от себя не убежишь. Глупо прятаться от предметов, от стен, когда боль живет внутри. Где бы ты ни находился она все равно не исчезнет. И тогда я решила вернуться домой. Я вдруг совершенно отчетливо поняла, что пришло время. Что нужно взять себя в руки перестать наконец прятаться от того, от чего спрятаться невозможно, и попытаться начать какую-то новую жизнь… Новую жизнь на старом месте. Я захотела вернуться домой…

Сначала страх был сильнее. Несколько дней я боролась с собой, уговаривала себя, внушала себе, что у меня получится, что я сумею, но все было напрасно. Я все откладывала и откладывала этот момент, как откладывала еще недавно разговор с Сергеем. Я пыталась убедить себя в том, что там, дома, у меня все же были счастливые моменты. Моменты, связанные с детством, с тем далеким временем, когда мы жили вчетвером, когда все еще были живы — и папа, и мама, и Настя. Там, дома, я жила в любви. Я жила — любовью. А те несколько месяцев, проведенных здесь, я жила только ненавистью, болью, разочарованием. И все же долго не могла я решиться вернуться домой…

Это получилось случайно. В тот вечер, очнувшись на какой-то короткий промежуток времени от мыслей своих тягостных, я вдруг увидела над головой у себя огромного паука. Я с детства боялась пауков, они всегда внушали мне какой-то панический ужас, ощущение неотвратимо надвигающегося несчастья. Раньше с пауками всегда боролась Настя. Она совершенно спокойно брала паука за тонкие лапки — брезгливо, кончиками пальцев, но в то же время совершенно спокойно. Насти никогда не убивала пауков, потому что кто-то сказал ей, что это плохая примета. Летом она выбрасывала их за окно, зимой просто выпускала за дверь.

Паук висел прямо над моей головой. Я, содрогаясь от страха и отвращения, потянулась к нему. Страшно было до него дотрагиваться, только еще страшнее было оставлять его висеть на потолке. Я смахнула его с потолка тряпкой — и в этот момент нечаянно задела гитару, висящую на стене.

Гитара качнулась и упала вниз на пол. Струны издали гулкий звук…

А потом я как будто выпала из окружающего мира. Этот звук все стоял у меня в ушах, все звучал и звучал не смолкая. Было такое ощущение, что он повис в воздухе, каким-то образом растворился в его молекулах и обрел вечную жизнь. И никуда уже теперь мне от него никуда не деться, так и будет он вечнопреследовать меня, будить по ночам, находить в каждом уголке, проникать внутрь меня, как бы сильно я ни зажимала уши.

И в этот момент я почувствовала, что приблизилась к критической черте. Подошли вплотную к порогу безумия… Говорят, что люди, которые сходят с ума, не замечают этого, не чувствуют. А я в тот вечер почувствовала. Потому что где-то в глубине — души проснулось слабое сомнение: ведь не может такого быть. Звук не может существовать вечно, это просто болезнь моя заставляет меня слышать его.

Я пыталась себя убедить в этом. Но ничего не получалось. Не знаю, может быть, это просто давление у меня подскочило, но кровь шумела в ушах. Я забыла уже и про паука, и про гитару, которая так и лежала на полу. Быстро переоделась, даже ни одной вещи с собой не взяла, только тетрадку эту свою в сумку бросила и ушла…

Помню, первое, что меня поразило, когда я открыла дверь и зашла в квартиру — кактусы на подоконнике. Так и стояли они, зеленые, и даже вырасти успели за то время, пока меня не было…

• Предыдущая
• 48/53
• Следующая