Гонщик (СИ) - Матвеев Дмитрий Николаевич - Страница 26

Полка с бельем была расположена весьма неудобно: чтобы добраться до вещей, сложенных в глубине, недостаточно было просто нагнуться и протянуть руку. Пришлось встать рядом со шкафом на колени. Вот я и встал. Засунул руку в недра шифоньера и ухватил намеченную цель. Ого-го, а бельишко-то непростое!

Я осторожно вытащил добычу на свет, развернул рубаху, и моему взору явилась небольшая изящная шкатулка. Деревянная, лакированная, с резной крышкой. Белье, баня и бал — все мгновенно ушло на второй план. Со шкатулкой в руках я вернулся на диван. Откинул запор, открыл крышку и… пожал плечами. Не впечатлили меня фамильные драгоценности. Две пары запонок, одни — золотые с мелкими изумрудами, выложенными в виде буквы «Т», другие — массивные, черненого серебра. Золотой довольно увесистый перстень, опять же с буквой «Т», только вырезанной на крупном изумруде и залитой золотом. И пара изумительно красивых серег. Для разнообразия, камни в серьгах были темно-красными. Гранат? Рубин? Не знаю, не слишком-то я разбираюсь в этом. Но вот понять, что передо мной на бархатной подушечке лежит шедевр ювелирного искусства, вполне смог.

Серьги, скорее всего, фамильные и некогда принадлежали покойной матушке. Удивительно только, что они не ушли в качестве подарка одной ушлой девице. Впрочем, возможно, что те золотые капельки с сапфирами, что я видел на госпоже Неклюдовой, тоже были вынуты из этой шкатулки, а эти были сочтены неподходящими. То ли по цвету камня, то ли по еще какой причине. Наверное, Володя Стриженов и не подозревал, что этой милой барышне сгодились бы любые серьги, ведь они очень легко превращаются в деньги. А, может, он просто не хотел лишаться последней вещи, напоминавшей ему о матери? Вот и я продавать их не стану. Пусть себе лежат до поры. Глядишь, решусь однажды обзавестись семьей, тогда и передам их будущей мещанке Стриженовой в качестве свадебного подарка.

Запонки — вещь однозначно мужская. Да и перстень тоже. Но буква «Т»… А ведь что-то такое на глаза попадалось! Я оставил шкатулку на журнальном столике и отпер секретер. Вынул папку с бумагами, пролистал, нашел нужную. Вот! В свидетельстве о смерти значилось: «мещанка Стриженова Елизавета Васильевна, в девичестве Травина». Это, получается, привет даже не от матушки, а от ее семейства! Ну и ладно. Тридцать лет лежали, и дальше полежат. Разве что серебряные запонки возьму, они к моему наряду вполне подойдут.

Я закрыл шкатулку, убрал ее в секретер и запер замок. Очень уж ненадежное укрытие для ценных предметов выбрал мой не слишком предусмотрительный двойник. Отложил себе пару белья, убрал остальное на место. На всякий случай обшарил остальные полки — ничего. Ну да и ладно, мне и этого довольно.

— Владимир Антонович! — постучалась в дверь Глафира. — Баня готова!

Чистый душой и телом, облаченный в белоснежную сорочку, фрачную пару и до зеркального блеска надраенные штиблеты, с повязанным хитрым узлом черным галстуком-бабочкой, со вдетыми в манжеты запонками, я стоял у входа в пансион, ожидая извозчика. Чувствовал я себя до крайности непривычно. Накрахмаленный до хруста ворот сорочки давил шею, фрак заставлял держаться неестественно прямо, штиблеты сверкали так, что глазам было больно. Вокруг меня столпились все постояльцы пансиона во главе с самой мадам Грижецкой. Прислуга тоже присутствовала, но в некотором отдалении. Наверное, все эти люди хотели таким образом хоть в малой степени, хоть через мое посредство прикоснуться к недостижимому, к небожителям, к высшему кругу общества.

Внезапно мадам Грижецкая всплеснула руками:

— Владимир Антонович, а перчатки у вас имеются?

— Перчатки? — недоуменно переспросил я. — Какие перчатки?

— Как, разве вы не знаете? — удивилась одна из дам. — На балу кавалеры непременно должны быть в белых перчатках. Если военные — замша, если гражданские — лайка. Появиться на балу с голыми руками — моветон! В прежние времена могли без перчаток и вовсе на бал не допустить. Сейчас, конечно, не так строго, но все равно с вами ни одна дама танцевать не станет.

— И что же мне делать? — растерялся я. — Все лавки закрыты. Может, все-таки попытаться пойти так?

— Ни в коем случае! — возопила дама. — Вы обязаны произвести впечатление!

Какое впечатление и на кого я должен производить, дама не уточняла. В этот момент подкатил экипаж. Извозчик, бородатый мужик с хитрой физиономией прожженого плута, спустился с козел, подошел, чинно поклонился.

— Кто из вас господин Стриженов? Пожалте в коляску.

— Одну минуту! — воскликнула мадам Грижецкая.

Ледоколом раздвинув толпу провожающих, она скрылась в доме и вскоре вернулась.

— Вот, возьмите, Владимир Антонович. — она протянула мне белые лайковые перчатки. — Думаю, вам они придутся по руке. Это моего покойного Семена Евграфовича.

При упоминании мужа вдова традиционно перекрестилась и с трагизмом в голосе добавила:

— Он так и не успел их надеть.

Я принял дар, поблагодарил хозяйку пансиона и всех его обитателей и поднялся в экипаж. Кучер поддернул вожжи, и сытая гнедая лошадка бодро поцокала по мостовой.

Бал должен был состояться в загородном особняке баронессы. От города — сущие пустяки, миль десять. На нормальной машине, даже по здешней убитой ухабистой дороге, пять минут езды. Ну хорошо, пятнадцать. А лошадка трюхала почти что час. И быстрее не пустить — я понимаю, не вынесет животина десять миль бежать галопом, да еще при этом тащить коляску с двумя седоками. Так что пришлось скучать, глядеть на однообразный пейзаж и вспоминать наставления, которыми засыпали меня соседи по пансиону.

В целом, советы эти можно было свести к одному: что бы ни случилось, улыбаемся и машем. И танцуем. Отказать в танце без серьезных на то оснований, вроде отсутствия перчаток — это оскорбление. Если кавалерам приспичит выяснить отношения — пусть идут в сад. Что еще? Ах, да: главный на балу — распорядитель. Оказывается, есть такая специальная должность — распорядитель бала. И слушаться его полагается беспрекословно, невзирая на чин и титул.

Вообще представление о дворянских балах у меня было весьма смутное и лубочное, составленное из кусочков просмотренных фильмов и прочитанной в школе книжки про войну и мир. Если свести вместе все, извлеченное из этих источников, бал — это место, где молодежь танцует с целью развлечься, а родители неженатых мужчин и незамужних девушек еще и присматривают себе супружескую половину. Дамы в возрасте ведут нескончаемые беседы, перемывая косточки всем, кто попадет в их поле зрения, а солидные господа толкуют за политику и решают судьбы государства.

В итоге я сделал вывод, что бал для меня станет лишь зряшной потерей времени, но включать заднюю было поздно. К тому же фильмы фильмами, рассказы рассказами, а увидеть все это действо своими глазами и сделать собственные выводы тоже будет полезно. Где же еще можно будет посмотреть на светских львов и львиц в их естественной среде обитания!

Я рассчитал время правильно, подъехал вовремя, но примерно за милю до имения баронессы уперся в самую настоящую пробку. Экипажи наподобие моего, роскошные с виду кареты, дорогие, сверкающие лаком и хромом мобили — все стояли в одной очереди, которая неспешно продвигалась вперед. Что интересно, никто не пытался обогнать колонну приглашенных по встречке и встать впереди. Сперва я удивлялся, потом сообразил: на балы простых людей, вроде меня, зовут редко. И кто знает, кого ты нынче подрезал. Окажется в том экипаже какая-нибудь графиня, а то и княгиня, и окончится бальная карьера дорожного хама.

Особняк баронессы был намного больше игнатьевского. Лично я назвал бы его дворцом. Экипажи и мобили один за другим подкатывали к парадному крыльцу, из них выходили разряженные дамы и блестящие кавалеры и шли развлекаться. Машины же и кареты отъезжали куда-то в сторону, освобождая место следующим.

Подошла и моя очередь. С водителем кобылы сряжались на доставку в оба конца, так что он отправился дожидаться меня и трепаться с коллегами. А я лихо взбежал по ступеням парадного крыльца и, подобно прочим гостям, протянул конверт с приглашением специально поставленному лакею. Тот, убедившись, что я не самозванец, изогнулся в поклоне и отворил передо мной тяжелую дверь. В холле другой лакей принял у меня шляпу, трость и покрытый дорожной пылью плащ, третий проводил к двери в бальную залу. Распорядитель спросил мое имя, сверился со списком, отворил передо мной дверь и громогласно объявил: Владимир Антонович Стриженов!