Гонщик (СИ) - Матвеев Дмитрий Николаевич - Страница 35

— Я непременно это сделаю, — ядовито заверил Клейст.

— А еще загляните в магазин готового платья купца Мирошникова. Там служит приказчиком некий Петр. Вы поглядите записи в учетной книге в день бала. А потом расспросите этого приказчика о том, какие договоренности были у него с госпожой Неклюдовой.

Гонщик нахмурился, мои слова лишили его былой уверенности в собственной правоте. На этом можно было бы остановиться, но я решил сделать контрольный выстрел:

— Между прочим, на балу у баронессы Сердобиной госпожа Неклюдова была с неким полковником. Как мне сказали, из улан. Она не показалась мне расстроенной или, скажем, униженной. Напротив, была вполне счастлива и веселилась изо всех сил.

После этой моей фразы Клейста впору было пожалеть. Глаза его, еще недавно метавшие в мой адрес молнии, погасли. Он выглядел натурально убитым.

— Это… правда? — произнес он, с трудом ворочая языком.

— Совершенная правда. Можете спросить у любого из тех, кто присутствовал на балу. К примеру, у господина Игнатьева. Ну, или у самой Натальи Андреевны, если она, конечно, соизволит ответить на сей щекотливый вопрос.

— О боже!

Клейст закрыл лицо руками и пошатнулся. Мне даже пришлось придержать его, чтобы он ненароком не выпал с балкона.

— Николай Генрихович, с вами все в порядке? Пообещайте, что не будете делать опрометчивых поступков.

— Да-да, я…

Он отмахнулся, не глядя на меня, и скрылся где-то в недрах больницы.

Да уж, не ожидал я от этого внешне бесстрастного человека такого драматизма. А какова история! Вполне достойна быть расписаной в романах для томных барышень. Вот же г… госпожа Неклюдова! Двоим мужикам мозги пудрила, а на бал отправилась с третьим. Кстати говоря, не факт, что в поклонниках числилось только два осла.

Клейсту, пожалуй, можно посочувствовать. Ему было плохо. Образно говоря, у него в один момент рухнула вся жизнь. Он разом лишился дамы сердца, мобиля, романтических иллюзий и, кажется, изрядной доли самоуважения. Надеюсь, в этот раз он все же проверит мои слова прежде, чем действовать. А мне, напротив, было хорошо, поскольку разрешился один из вопросов: благородный джентльмен пошел на убийство в состоянии аффекта, по личной инициативе из любви к женщине. Но кто же тогда стрелял в меня на гонке?

После разговора с Клейстом я быстренько нашел начальника хозяйственной службы, пухлого коротышку Льва Викторовича Филимонова. Он был искренне рад меня видеть. Тот факт, что вверенное имущество не приносит пользы, а, напротив, медленно гниет в углу больничного двора, его несказанно угнетал. Поэтому он лично сопроводил меня к казначею, мы составили и подписали договор, и буквально наутро ко мне должны были притащить первого «пациента».

В общем, дела, хоть и с непредвиденными задержками, продвигались вперед. Оставалось только одно, самое, на мой взгляд, пустяковое: проконсультироваться в полиции насчет опеки над сиротами. Но, совершенно неожиданно, меня постигла полнейшая неудача. Несмотря на конец рабочего дня, полицейские чины бегали по коридорам управления как наскипидаренные. А полицейский инспектор Боголюбов, на помощь которого я очень рассчитывал, поглядел на меня красными, что у того кролика, глазами и отмахнулся как от назойливой мухи:

— Некогда, дорогой Владимир Антонович, некогда. Загляните через недельку.

И снова углубился в бумаги.

На выходе я, блеснув мелкой серебряной монеткой, изловил за рукав кого-то из младших чинов.

— Скажи-ка, любезнейший, что у вас такое случилось? Отчего все как с ума посходили?

— Дык это, благородного убили. Аккурат позатой ночью с ливольверту застрелили.

Полицейский принял монетку, высвободил рукав и унесся по своим делам. А я, не солоно хлебавши, отправился в обратный путь. Что-то поцарапалось в памяти в связи с этим убийством, но так и не проявилось.

Неудача в полиции меня не то, чтобы расстроила, но некоторую досаду вызвало: не люблю менять планы. Правда, стоит признать, что тут налицо был форс-мажор, непреодолимая стихийная сила. Против такой переть — все равно, что против ветра плевать, так что я сел в седло и покатил домой.

Не успел я повесить шлем и кожанку на гвоздь в сарае, как один за другим повалил народ: плотники, стекольщики, посыльные из лавок. Я только успевал распоряжаться, да следить, чтобы кто-нибудь особо шустрый ничего себе в карман не прибрал. Кабы не сестрички, ни за что бы не справился. Пока меня не было, они успели поставить на уши весь дом, перетрясти все кладовки, сунуть нос в каждую щель и до блеска выдраить каждый закоулочек. И теперь ловко определяли по местам новое имущество: крупы — в чулан, белье — в комод, посуду — в буфет и на полки.

Когда солнце пошло клониться к закату, у меня в сарае-мастерской стоял новенький верстак из толстых березовых плах, окошки дома сверкали новенькими стеклами, а на плите стоял горшок горячей каши с салом. Подбежала Дарья:

— Владимир Антонович, баня готова. Белье ваше уж там, на лавке приготовлено.

— Сейчас, иду.

Я потянулся, обозревая свое хозяйство. Красота! Может, принять невысказанное предложение Настеньки Томилиной, да заделаться помещиком? Хотя, нет, будут и другие возможности. Вон, сама баронесса тоже вдовая. А наследства за ней всяко побольше. А то, может, и графиня какая найдется, али княгиня? Да что это я? Надо брать выше: принцесса! И буду я весь такой принц. В шелках стану ходить, с золота есть… Глупость придумалась, конечно. Хотя, почему бы и не помечтать о принцессах? А потом ухватить в руки синицу и жениться на Томилиной. И сыт буду, и обласкан, и в общество вхож.

У ворот закрякал клаксон мобиля, развеивая мои грезы, и я пошел открывать.

Приехал Игнатьев. Для разнообразия, на заднем сиденье его мобиля вместо треноги фотоаппарата лежал сундук с инструментами. Как уж он умудрился его туда затащить — непонятно. Потому, что вытаскивали мы его с таким трудом, что ни в сказке сказать, ни вслух произнести. Но вытащили, уволокли в сарай и поставили рядом с верстаком.

— Ух ты! — загорелись глаза у журналиста, когда он увидел разбитый мобиль. — Замечательный экземпляр. Кажется, подобный был у Клейста. Где вы его раздобыли?

— Трофей, — пожал я плечами. — Был рядом в момент аварии, и договорился с полицией, чтобы обломки отдали мне.

— Будете восстанавливать?

— Попытаюсь.

— Будет интересно взглянуть, что же у вас получится. Если уж вы мой драндулет превратили в конфетку, то боюсь даже себе представить, что выйдет из этого мобиля. Это ведь гоночная модель, если я не ошибаюсь?

— Думаю, да. Когда разберу, будет понятнее. Как вы знаете, еще недели не прошло, как я заполучил эти хоромы. И вот лишь сегодня смог хотя бы немного навести здесь порядок. По крайней мере, у меня здесь появилось нормальное спальное место. Теперь можно и мобилями заняться. Недели через две, как разбогатею, смогу вас и в дом провести, и угостить.

Тут опять подбежала Дашка.

— Владимир Антонович, баня-то простынет!

Я поморщился — про себя, конечно: не хотел давать свету новую сплетню, пока опеку не оформлю.

— Видишь — гость у меня, не до бани мне. Идите сами, а я потом. Иди, иди.

Мы дождались, пока девчонка скроется в доме.

— Ну, Владимир Антонович, вы опять всех поражаете. Не успели еще в городе обсудить ваш фурор на балу, как вы подкидываете нашим сплетницам новые темы.

— Это, — я кивнул в сторону дома, — пока еще никому не известно. И я бы не хотел, чтобы…

— Могила! — с готовностью откликнулся Игнатьев.

— Я на это надеюсь. Хотя бы на пару-тройку недель, покуда я не оформлю документы на опеку. А лучше, чтобы эта тема и вовсе не всплыла в обществе.

— В газете я об этом не напишу и трепаться не стану. Но сами, наверное, знаете: слухи — дело такое, быстрое.

— Увы, знаю, — сокрушенно покивал я головой. — А что ж такого страшного обо мне говорят?

— Проще сказать, что не говорят. К примеру, ходит слух, что вы колдун, что околдовали баронессу и помещицу Томилину. И это еще самая мягкая версия. Да и ваша встреча с Томилиной не оставила равнодушным ровным счетом никого. Уж простите, что я залезаю в вашу личную жизнь, но она еще со вчерашнего вечера стала достоянием общества. Да вы прочтите свежий номер «Ведомостей» — сами все узнаете. Вот, держите, — протянул мне Игнатьев свернутую газету.