Розовая пантера - Егорова Ольга И. - Страница 20
- Предыдущая
- 20/50
- Следующая
Алексей поднял глаза и увидел прямо перед носом внушительных размеров женскую грудь, полностью скрывающую лицо немолодой, судя по голосу, женщины, стоящей на ступеньке сверху. Он снова уставился себе под ноги, ответив женщине без лица, что торопится в школу.
— Что-то не похоже, что вы в школе учитесь.
«Господи, она что, решила таким образом знакомство со мной завязать?» — с досадой подумал Алексей. Настроение было поганым — он бы сейчас к черту послал саму Синди Кроуфорд, не говоря уж о женщинах менее привлекательных.
— Я вас практически не вижу, женщина. Поэтому не могу с вами разговаривать, к сожалению.
— Не надо со мной разговаривать. Вы проезд оплатите и молчите себе дальше.
Алексею даже извиниться захотелось. Он молча достал из кармана смятую десятку, протянул не глядя наверх, получил пригоршню медных монет и талончик. Запихнул сдачу в карман, почувствовал, что женщина постепенно удаляется, и вздохнул облегченно. Минуту спустя снова достал из кармана уже смятый талончик, расправил.
«Конечно же. Ничего другого и ждать не следовало», — подумал он без эмоций. И с чего это вдруг вспомнилась дурацкая детская привычка складывать цифры на билете? Одна половинка в сумме давала двойку, другая — аж девятку. Даже приблизительно несчастливый. Если рассуждать логически, столь большая разница в сумме определенно указывает на то, что билет обещает несчастье. «Нужно будет обязательно выкинуть его по дороге, — усмехнулся Алексей, — не забыть бы. Вот мегера тетка, и чем я ее так обидел?»
Простояв на нижней ступеньке полагающиеся пять остановок, Алексей наконец вышел из автобуса, потер плечо, которому за время недолгого пути прилично досталось. Он опаздывал не слишком сильно — минут на пять, не больше. Оказавшись наконец внутри здания школы и заняв свое привычное место, он покосился на часы — пять минут восьмого. Непонятно, для какой цели нужно приходить в школу за целый час до начала занятий. Вообще непонятно, почему он так торопился.
Он вышел на крыльцо, опустил руку в карман и вместо пачки сигарет, которую, видимо, второпях забыл дома, извлек смятый автобусный талончик. Подумал: лучше поздно, чем никогда, — и швырнул его подальше. Ветер тут же подхватил невесомый обрывок и унес прочь несчастье, заключенное в цифрах. Алексей облегченно вздохнул, раздумывая: не пора ли отмечать вторую стадию явно прогрессирующей в последние несколько дней шизофрении?
Школа постепенно оживала — первыми появлялись, как обычно, родители с первоклассниками, и Алексей принялся бубнить заученную фразу. Потом толпа стала более разнородной, снова девчонки мельтешили перед зеркалом, он отвернулся к окну — почему-то это зрелище вызывало в душе неприятное чувство — и стал разглядывать парней-старшеклассников, столпившихся на крыльце, торопливо жующих уголками губ сигареты и часто сплевывающих, почти после каждой затяжки. «Не перестаю удивляться, откуда столько слюны у простого народа», — подумал Алексей словами любимого писателя, только никак не мог вспомнить, откуда же взялась эта фраза, из какого романа. Как часто случается, мысль эта стала навязчивой, прямо-таки покоя не давала, он все перебирал в памяти названия, силился и не мог вспомнить того, что по большому счету не имело абсолютно никакого значения. Давно уже прозвенел звонок, а он все думал, наморщив лоб, из какого же романа…
«Опять опаздывает? Или, может, прогулять решила, или заболела…»
Эта фраза тоже оказалась знакомой, до боли знакомой, и насчет нее он уж точно знал, из какого она романа. Только легче от этого не стало. «Отчаяние» — он наконец вспомнил и тут же почувствовал это отчаяние, все остальное уже не имело значения, потому что он вдруг представил себе, что не увидит ее сегодня. Решила прогулять или заболела — не важно, дай ей Бог здоровья, конечно, только что же теперь делать с этим днем, с этими долгими часами, неужели он сможет выдержать еще целые сутки это подвешенное состояние? Эту боль, разрастающуюся в глубине души, затаившийся страх, который на первый взгляд кажется беспричинным, тоску, сжимающую грудь железными тисками, и желание завыть — просто завыть на луну, как собака, как одинокий волк, утопить в своем крике то, что выворачивает душу наизнанку, — отчаяние?
Только луны за окном не было. И не стоило оборачиваться, чтобы снова увидеть это солнце, беззаботно раскинувшее свои лучи на прозрачно-синем небе. Игривое, слепящее, шаловливое, так некстати случившееся солнце. Солнце, появление которого показалось даже странным. Но впрочем, небеса не давали клятвы оставаться зеркалом его души на протяжении всей жизни. Если бы такое случилось — кто знает, каким бы был урожай пшеницы на следующий год, наверное, никудышным, из-за постоянных дождей и отсутствия тепла и света.
«Отчаяние», — снова подумал Алексей, уже не отдавая себе отчета, о чем это он. Поднявшись из-за стола, он заложил руки за спину и принялся ходить по вестибюлю широкими шагами, вспоминая армию, утренние пробежки, политзанятия, бесконечную картошку, которую приходилось чистить, черноту под ногтями…
Открылась дверь — он услышал, как открылась, но не повернулся. Услышал голоса, незнакомые, снова не повернулся, дошел до стены и повернулся наконец, пошел вперед. Смотрел вниз, на пол, мраморные квадраты и треугольники разбегались прочь и тут же снова прыгали под ноги, как будто выныривая у него из-за спины, за которой, он это чувствовал, зияла, увеличиваясь с каждым шагом, пропасть. «А может, все-таки?..»
Он поднял глаза, не в силах больше сопротивляться, потому что отчаяние нарастало, поглощало его, и нужно было по крайней мере убедиться в том, что ее нет. Ее здесь нет, и эти посторонние голоса — лишнее тому доказательство, так почему бы не остановиться, не поднять глаза, не посмотреть равнодушно, ведь ее здесь нет… »
Она стояла, прислонившись к стене, и смотрела на него — он успел поймать ее взгляд, хотя она и поспешила отвести глаза. Лохматая до боли. В ботинках, со следами налипшей грязи, растопленной тем самым вальяжным солнцем. Рядом, наконец заметил Алексей, еще двое — белобрысый парень и огненно-рыжая девица, шнуруют кроссовки, смеются чему-то.
— Пошли, ты сменку забыла, что ли, Машка, — сказала без выражения рыжая и потянула за собой свою «стаю», скользнула равнодушным взглядом. Расстояние сокращалось, вот уже совсем рядом, вот — мимо, и уже к лестнице подходят…
«Переобуваться вообще-то в школе надо». Алексей уже набрал воздуха в легкие, чтобы это сказать… Нет, не то, пронеслось в голове, конечно, про ключи, нужно про ключи спросить: «Ты мои ключи случайно не прихватила? Не прихватила ли ты случайно мои ключи? Знаешь, я забыл у тебя ключи, ты их не прихватила с собой? Привет, я, кажется, забыл у тебя свои ключи…»
— Машка, — услышал он чей-то посторонний, незнакомый совсем голос. «Врешь, — тут же подумал он, — слышал уже — тогда, возле окна, тогда, помнишь, тот же голос был, дурацкий голос…»
Она не обернулась.
— Машка, — снова позвал он громче, и на этот раз обернулись все трое, сначала парень, потом рыжая, как будто их тоже звали Машами, и потом наконец… «Ключи… глупость какая… Я же люблю ее, люблю, и при чем здесь…»
— Я люблю тебя…
Две пары глаз округлись. Другие глаза продолжали смотреть напряженно. Недоверчиво.
— Я люблю тебя, Машка!
Так тесно сердцу в груди не было еще никогда. А она все стояла, смотрела, как будто не понимала, о чем он, кому это он: «Я люблю». Смешки, перешептывание. Рыжая толкнула ее в плечо, как будто хотела разбудить подружку, заснувшую на ступеньке. Та качнулась по инерции от толчка вправо, потом вниз, спасибо тебе, рыжая подружка, еще ступенька, еще ступенька, сколько же их здесь, этих ступенек, зачем так много, четыре, пять, шесть… Мелькнули рыжие волосы, больше уже не было никого, только он и она, и ступеньки кончились…
— Я люблю тебя…
По щекам текли слезы. Он поймал их — губами, такие соленые, и губы соленые, и волосы снова пахнут осенью. Что-то оборвалось внутри, он вдруг почувствовал, что земля и небо поменялись местами, что раскаленное солнце сейчас у него под ногами, почувствовал, наверное, то же самое, что чувствует цветок, первый подснежник, когда земля становится теплой и его корни начинают питаться от этой земли, и рассмеялся мысленно этому сравнению себя с подснежником, и тут же забыл об этом, потому что волосы пахли осенью, и не было уже ничего вокруг, только небо под ногами.
- Предыдущая
- 20/50
- Следующая
