Розовая пантера - Егорова Ольга И. - Страница 28

• Предыдущая
• 28/50
• Следующая

«Не бывает, — оборвалось что-то внутри, — не бывает такого!»

Он поднялся, шагнул вперед и опустился на пол, положив голову ей на колени. Она закрыла глаза, лихорадочно пытаясь сообразить, что же ей сейчас нужно делать. Как это бывает, как оно происходит между двумя людьми, которые еще два часа назад совсем не знали друг друга. Положила осторожно ладонь на его волосы — жесткие, чужие. Попыталась представить… Не смогла. Стала перебирать их пальцами, наверное, так, пронеслась мысль, только неужели, неужели так — вот так, просто…

Не было никакой карусели, мелькающей перед глазами. Пол и потолок стояли на месте — так вот как это бывает… Спокойно и медленно — только бы не терять его глаза из виду, зачем он их все время закрывает, невозможно выдержать эти зажмуренные, слипшиеся веки… — Открой глаза, — прошептала она. Он открыл, мелькнуло удивление, потом снова закрыл, но она прошептала: пожалуйста, — и он понял ее и все оставшееся время уже почти не сводил с нее взгляда, крепко смежив веки только в тот момент, когда уже вжимался в нее с последним стоном.

Потом они долго молча лежали на старом гобеленовом диване без постели. Наконец она поднялась, обернулась к нему:

— Чему ты улыбаешься?

— Первый раз в жизни трахался с открытыми глазами, — ответил он, продолжая улыбаться задумчиво. — Придется привыкать, значит.

— Ко всему можно привыкнуть, — ответила она, не поверив самой себе.

Оказалось, что ошибалась: она постепенно привыкла к нему, незаметно привыкла к его частым визитам, даже заметила, что скучает, когда он не появляется у нее больше двух дней. Она сама позвала его, и он пошел в ее жизнь послушно, как доверчивая собака бежит следом за случайным прохожим, который подарил ей прикосновение или доброе слово. Она часто задумывалась над тем, кто же из них двоих, собственно, выступает в данном случае в роли доверчивой собаки, но так и не смогла решить. Иногда ей казалось, что судьба свела их вместе не случайно, иногда она просто отказывалась понимать эту случайность, отчетливо осознавая, что слишком мало в этом человеке всего того, что она так хотела в нем увидеть. Что он даже отдалено не напоминает ей того, которого до сих пор не может забыть. Только глаза, да и глаза со временем стали привычными, срослись со всем остальным и перестали волновать ее своей случайностью и неуместностью на этом лице. Только иногда, все реже и реже, они заставляли ее впадать в меланхолическую задумчивость, отключаться от всего мира, провоцируя недоумение, а со временем даже и злость Глеба.

Дни шли за днями. Она ходила на работу, в выходные пекла пирог, он приходил обязательно с бутылкой шампанского, как-то раз даже принес цветы, но она сразу же позвонила в дверь напротив и отдала букет недоумевающей тете Соне.

— Терпеть не могу цветы. Ненавижу. Извини.

Он как-то утрамбовал в сознании эту странную ее особенность, возможно, посчитав просто за рисовку, потому что тогда в ответ на ее извинения после долгого задумчивого молчания произнес:

— Имидж — ничто, жажда — все. Твое дело, я больше не буду приносить тебе цветы. Извини, киска.

«Да пусть, пусть думает что хочет. Какая разница, имидж — пусть будет имидж…»

В принципе ситуация ее устраивала. Она наконец призналась себе, что за долгие годы устала от одиночества. У нее почему-то не было подруг, не было даже приятельниц — так повелось еще с детства, что она никого не пускала в свой неблагоустроенный мир. Всегда одна — смотрела телевизор, читала книги, гуляла по набережной, изредка останавливаясь и подолгу рассматривая свое отражение в мутной воде. По выходным пропадала в музеях среди картин, теряя счет времени, — одна. Подумывала даже завести собаку, но решила, что не сможет обеспечить ей нормальной жизни — даже не из-за дороговизны собачьего питания, а просто потому, что редко бывает дома. Не сможет она ничего, кроме тоскливого одиночества, подарить собаке.

С появлением Глеба жизнь изменилась. Она как-то поймала себя на мысли о том, что начала торопиться с работы домой. Такого с ней раньше никогда не случалось — Маша с работы уходила в числе последних, ей ничего не стоило остаться на лишние час-полтора, заменить кого-то, кто заболел, выполнить без всякого вознаграждения чужие обязанности. Теперь все изменилось — она откровенно игнорировала прозрачные намеки некоторых коллег, привыкших к ее безотказности, начинала собираться без пятнадцати и без пяти шесть уже стояла на остановке, поджидая автобус.

В этих отношениях ее больше всего привлекало то, что она, находясь рядом с Глебом, продолжала чувствовать себя свободной. Он никогда не возражал, не высказывал никаких признаков недовольства, если она просила его не приходить в воскресенье или в субботу, потому что привыкла проводить выходные среди картин или возле воды. Внимательно слушал потом ее долгие рассказы, почти ни слова не говоря в ответ. Принимал ее такой, какая она есть, со всеми ее странностями и приобретенными еще в детстве комплексами.

Они встречались всегда только у нее дома, и это тоже вполне устраивало — она всегда была домашним существом и не мудрствуя лукаво решила, что и Глеб относится к ее породе. Только один раз он позвал ее покататься по городу на машине. Ей понравилось — мелькали огни за окном, они были вдвоем, слушали музыку, смеялись. Но потом подержанная «восьмерка» у Глеба сломалась, он долго ее ремонтировал и после этого уже ни разу Машу на прогулки не звал. А она и не вспоминала — дома все-таки было уютнее. Провожала каждый раз взглядом из окна его машину, махала рукой, думая: когда он придет в следующий раз? Глеб приходил три-четыре раза в неделю, она никогда заранее не знала, что он придет, и это тоже нравилось, потому что появление его всегда несло в себе элемент неожиданности.

Как-то раз, спустя два месяца после начала их отношений, Глеб впервые остался у нее ночевать. Утром, проснувшись и почувствовав рядом его тепло, она чуть не расплакалась. Вот ведь, оказывается, как оно — думаешь о себе, воображаешь, что не такая, как все, особенная, а оказывается — только и надо, что проснуться утром и увидеть, что ты в постели не одна. Сварить кофе на двоих, вместе собраться на работу. Может, она просто стареет?

— Послушай, — как обычно, не давая разуму заглушить голоса чувств, произнесла она еще полусонным голосом в то утро, — тебе не кажется, что нам пора начать жить вместе?

— Ты хочешь, чтобы мы жили вместе?

— Хочу, — ответила она.

— Хорошо, давай будем жить вместе.

Приняв совершенно спокойно ее неофициальное предложение руки и сердца, он взял у нее дубликат ключей от квартиры и в тот же вечер принес к ней домой кое-что из своих вещей. Маша сидела на краешке дивана, с непонятным чувством наблюдая, как в ее шкаф вселяются мужские рубашки, брюки, галстуки, уютно сворачиваются на полках джемпера и футболки. Потом все с тем же чувством обнаружила на полках в ванной пену для бритья, гель после бритья, бритвенные принадлежности, расческу. Как будто кто-то решил открыть у нее дома цирюльню. Потом услышала:

— Киска, а что у нас сегодня на ужин?

Она понятия не имела, что у них сегодня на ужин, потому что никогда ужин не готовила, вообще ничего, кроме завтрака, не готовила — обедала на работе, вечером пила кефир или чай с печеньем. В выходные и вовсе питалась хот-догами или мороженым на улице, вечером — все тот же кефир… Только иногда в субботу или воскресенье пекла пироги к его приходу.

— На ужин? — перепросила она немного удивленно.

— Ну да, на ужин. Я сегодня последний раз ел в три часа на работе.

Пришлось пойти в магазин и купить готовых пельменей.

С тех пор она стала готовить ужин, открыла, к собственному удивлению, в себе массу кулинарных способностей. «Клушка», — обзывала себя, увидев случайно собственное отражение в зеркале во время кулинарных приготовлений. Фартук в горошек, выражение тупой сосредоточенности на лице. Сбрасывала фартук, со злостью отшвырнув подальше. Потом смеялась, в голос хохотала сама над собой и снова надевала фартук.

• Предыдущая
• 28/50
• Следующая