Розовая пантера - Егорова Ольга И. - Страница 30

• Предыдущая
• 30/50
• Следующая

— Я не знаю, что я хотела от тебя услышать.

— Не знаешь, — с яростью произнес он. — А вот я знаю, что хотел бы услышать. От тебя. Ты мне, кажется, обещала… Или это все приснилось?

«В страшном сне», — пронеслась мысль.

— Знаю, что обещала. Только пойми, мне тяжело. Я же рассказывала тебе, ты же знаешь, какие у нас отношения…

— Тебе тяжело! Тебе тяжело, значит? А мне, по-твоему, легко? Ты считаешь, мне легко?

— Я так не считаю, Глеб.

— Тогда какого черта! Какого черта строишь из себя нежную неврастеничку, почему ты не хочешь мне помочь, ведь я же живу с тобой, черт побери, у нас общая жизнь, и что хорошего в том, что ты выкобениваешься?

— Я не выкобениваюсь, — ответила она глухим голосом.

Он подошел к ней. Опустился рядом, положил голову на колени. Как в первый вечер, только теперь его волосы уже не казались такими чужими, прикосновение было привычным.

— Извини, — проговорил он и стал целовать ее руки. Каждый палец, каждый изгиб ладони. — Извини меня, Маша. Это все нервы. Она меня доконала, эта работа. Я понимаю, тебе тяжело. Не хочу тебя ни о чем просить…

— Я поговорю, Глеб. С ним, может быть, и не сумею, но я могу с матерью поговорить, она все, что угодно, для меня сделает. И для тебя, значит, тоже.

Некоторое время он молчал, потом поднял лицо:

— Поговори, Машка. Это ведь шанс, наш с тобой единственный шанс…

Она так не считала. Но она вообще не уверена, что в этой жизни у нее остался хоть один шанс. С тех пор, как перестала узнавать себя в зеркале, исчезли они, все ее шансы.

На следующий день она на самом деле позвонила матери. Договорилась с ней о встрече в кафе — с тех пор, как дочь вернулась из Москвы, мать видела ее исключительно на нейтральной территории.

Маша пришла в кафе раньше, села за столик, издалека еще увидела ее — женщину, даже близко не выглядевшую на свои сорок с небольшим лет, ухоженную, яркую, окруженную, кажется, любовью. «Береги ее», — вспомнила она слова отца. Вспомнила, как, пытаясь уберечь, глотала таблетки нитроглицерина, одну за одной, крошечные шарики, приближающие ее к смерти. И все-таки уберегла. Мать не узнала, да и до сих пор, наверное, не знает ничего. И не догадывается, что хрупкое ее счастье — в неведении.

Они разговаривали недолго, минут двадцать, почти исключительно по делу.

— Зашла бы как-нибудь, — услышала Маша, уже поднимаясь из-за стола. Ничего не ответила, потому что фраза на самом деле была слишком бессмысленной.

Вернувшись домой, рассказала Глебу о состоявшемся разговоре. Он зацеловал ее всю, шептал то и дело «киска», «умница», «спасибо тебе», потом помчался в магазин, расположенный неподалеку от дома, и притащил ей огромного плюшевого зайца с длинными, смешно торчащими в разные стороны ушами. Она никогда не любила мягких игрушек, но подарок приняла с благодарностью, с восторгом даже — не столько по поводу самого зайца, сколько по поводу этой бескрайней и сумасшедшей нежности, которая, оказывается, так приятна.

На следующий день вечером они сидели на кухне за ужином. Раздался телефонный звонок — Глеб протянул руку к мобильнику, лежащему у него за спиной на кухонной тумбочке. Долго разглядывал определившийся номер, пожал плечами.

— Алло. Да, это Глеб. Да…

Потом метнул многозначительный взгляд — она сразу все поняла. И, едва успев понять, услышала тут же подтверждение собственной догадки:

— Здравствуйте, Сергей Борисович…

Ему предложили место в секретариате. Вопрос находился в стадии рассмотрения, должен был решиться со дня на день. Встреча, на которую Маша неохотно согласилась пойти и все-таки не пошла вместе с Глебом, затянулась…

…Она посмотрела на часы: двадцать пять минут двенадцатого. Снова перевела взгляд на зеркало, но отражение в темноте было уже практически неразличимым. Только контуры, которые ни о чем не говорили. И голоса тоже больше не было слышно, он куда-то исчез, как будто бы тоже растворился в темноте вместе с отражением. Было ли все это?

Маша поднялась, устало расправила плечи. Тяжесть, физически ощутимая, как тонны груза на плечах. «Штангистка, — без улыбки пошутила она, — выдержишь ли?» Четыре часа пытки, четыре часа воспоминаний — было такое ощущение, что она только что выбралась из гигантской центрифуги, которая крутила ее с бешеной скоростью, выжимала всю без остатка, а теперь вот выбросила, выплюнула, затихла адская машина. Включила лампу на стене, посмотрела в беспричинно веселые глаза плюшевого зайца. И поняла, что теперь все будет по-другому. «Что?» — спросила у себя, но ответить не успела, потому что в этот момент услышала, как, скрипнув, открылась входная дверь. Взвизгнула молния на куртке, раздались шаги, она обернулась, увидела Глеба. Спросила:

— Где ты был?

— Где я только не был. — Он усмехнулся. — А ты все сидишь возле зеркала. Что ты там увидела, интересно?

— Себя, — уставшим голосом честно призналась она.

— Ну и как, все такая же?

— Такая же. Ни капли не изменилась.

— Понятно. Ладно, давай спать ложиться.

— Завтра выходной. Куда торопиться?

— Я знаю, что выходной. Я устал как собака. Как собака.

— Как прошла встреча?

— Отлично. Просто замечательно. — Он на ходу небрежно сбрасывал с себя одежду и развешивал ее на спинке стула.

— Что так поздно?

— Так, к приятелю зашел. Посидели.

— К приятелю, — повторила Маша, не зная, что еще сказать.

— Маша, постели постель, а? Спать хочу — умираю.

Он ушел в ванную, она послушно принялась стелить постель. Взбила пуховые подушки, расстелила плед, обернулась. Услышала его шаги — и замерла от ужаса.

Он смотрел на нее взглядом, который она уже знала наизусть и который мог означать только одно… Сейчас он скажет ей: «Иди ко мне, киска, я так хочу тебя, иди, иди поближе, вот так…» «Господи, только не это!

«Я же не смогу, не смогу больше — никогда с ним… Нет!» Она отчаянно сопротивлялась, сопротивлялась изо всех сил, на мгновение поверив в то, что своим мысленным противостоянием сумеет остановить его, не позволит слететь с губ этим страшным словам. Она вкладывала все силы, оставшиеся после изнурительного марафона воспоминаний, думая только об одном — это невозможно. Невозможно, чтобы они здесь и сейчас, здесь, как раз напротив зеркала, черт дернул развернуть его прямо к дивану. Только не сейчас — может быть, потом, завтра, в другую, но не в эту, только не в эту ночь.

Он некоторое время смотрел на нее молча, а потом, зевнув, сказал:

— Ты как хочешь, киска, а я — на бочок. Устал как…

Он даже договорить не успел — уснул. Сразу же. Она смотрела на него удивленно, на минуту и правда подумав, что это она его усыпила, загипнотизировала, подчинила своей воле. Даже страшно стало.

Тихо, стараясь не разбудить, подошла к шкафу. Развесила по местам его брюки, рубашку, пиджак и галстук. Некоторое время рассматривала его, спящего. Совсем непохожего. Ничуть, ни капли. «Сама во всем виновата», — подумала снова неопределенно, разделась и неслышно улеглась рядом, даже не накрывшись пледом, чтобы, потревожив, не разбудить.

— Ну расскажи все-таки, как прошла встреча? — Маша медленно размешивала сахар в двух чашках одновременно. Потом поставила на стол тарелку с колбасой.

— Нормально. Я так понимаю, что произвел хорошее впечатление. В следующий понедельник точно все должно решиться. Дождаться бы его, этого понедельника…

— Дождемся…

— У тебя какие планы на сегодня?

— Не знаю. — Она пожала плечами. — Если я тебе не очень нужна, может, пойду прогуляюсь. А ты?

— Я дома поработаю. Нужно кое-какие бумажки в порядок привести.

— Выходной же сегодня.

— Знаю, — отмахнулся он. — Только куда деваться, вчера не успел. Не до этого было. Ничего, прорвемся. Надеюсь, не долго мне еще осталось договора на рекламу подписывать.

— Уверена, что не долго. У тебя все получится. Все сложится так, как надо.

— Сплюнь, — сказал он, и Маша послушно поплевала через левое плечо, стукнула несколько раз сжатыми в кулак пальцами по поверхности кухонного стола.

• Предыдущая
• 30/50
• Следующая