Президентский марафон - Ельцин Борис Николаевич - Страница 77

• Предыдущая
• 77/90
• Следующая

… Он вступил в должность в очень сложное время. Не время, а пороховая бочка.

Путин сделал очень жёсткое заявление осенью по поводу политического экстремизма, когда казалось, что антисемитская волна, поднятая Макашовым, вот-вот выплеснется на улицы. Думаю, что многих его холодный взгляд и почти военная точность формулировок удержали от хулиганства и провокаций. Путин пытался не оставлять в покое ни одну радикальную группировку в Москве. Все они стали кричать в прессе, что наступила эпоха «полицейского государства».

Но самое главное — Путин занял очень твёрдую политическую позицию. Я уже писал об этом выше. Постоянные столкновения с премьер-министром, который хотел включить ФСБ в круг своего влияния, не смущали Путина. Он не давал себя использовать в политических играх. И в этом отношении его моральный кодекс был настолько твёрд, что даже я поражался, — в тогдашних хитросплетениях власти было не мудрено запутаться и более опытному человеку, но у Владимира Владимировича всегда был единственный чёткий критерий — моральность того или иного поступка. Порядочность того или иного человека. Он всегда был готов расстаться со своей высокой должностью, но не сделать того, что шло вразрез с его пониманием чести.

Он не торопился в большую политику. Но чувствовал опасность более чутко и остро, чем другие, всегда предупреждал меня о ней.

Когда я узнал о том, как Путин переправлял Собчака за границу, у меня была сложная реакция. Путин рисковал не только собой. С другой стороны, поступок вызывал глубокое человеческое уважение.

… Понимая необходимость отставки Примакова, я постоянно и мучительно размышлял: кто меня поддержит? Кто реально стоит у меня за спиной?

И в какой-то момент понял — Путин.

5 августа. Я вызвал в кабинет Степашина и Волошина. Степашин сразу разволновался, покраснел.

«Сергей Вадимович, сегодня я принял решение отправить вас в отставку. Буду предлагать Владимира Владимировича Думе в качестве премьер-министра. А пока прошу вас завизировать указ о назначении Путина первым вице-премьером».

«Борис Николаевич, — с трудом выговорил Степашин, — это решение… преждевременное. Я считаю, что это ошибка».

«Сергей Вадимович, но президент уже принял решение», — заметил Волошин.

«Борис Николаевич, я очень вас прошу… поговорить со мной наедине».

Я кивнул, и мы остались один на один.

И он начал говорить… Говорил долго. Лейтмотивом было одно: «Я всегда был с вами и никогда вас не предавал». Сергей Вадимович вспоминал события 91-го и 93-го годов, события в Будённовске и Красноармейске. Обещал исправить все свои ошибки, немедленно заняться созданием новой партии.

Понимая всю бессмысленность этого разговора, я никак не мог прервать Степашина. Все было правильно: верный, честный. Никогда не предавал. И никаких причин для отставки. Кроме одной, самой важной: не тот человек — в нынешней борьбе нужен другой! Но как ему это объяснить?

Вот здесь я и почувствовал, что у меня кончается терпение.

«Хорошо, идите, я подумаю», — как можно более спокойно сказал я.

Степашин вышел. В дверях прошептал Волошину: «Что вы тут на меня наговорили? Вы что, с ума сошли, в такой момент?»

Настроение было ужасное.

Вызвал Волошина и зло сказал: «Что вы медлите? Несите указы! Вы же знаете моё решение!»

Он принёс указы на подпись.

«Вы Степашину сами скажите об отставке. Я с ним встречаться больше не буду», — сказал я.

Волошин не стал долго спорить. Только заметил: «Борис Николаевич, может быть, подумаете до понедельника… Вы лучше меня знаете, только президент может говорить премьеру об отставке».

Да, Волошин был прав. Я решил, что встречу со Степашиным я проведу в понедельник утром.

В этот же день мне позвонил Чубайс. Очень настойчиво стал просить о встрече. Я сразу понял, о чем пойдёт речь. Это ускорило решение, подстегнуло его, хотя Чубайс, напротив, хотел меня притормозить. Назначил встречу с ним на 9.15, а со Степашиным — на 8 утра.

Кстати, несколько позже я узнал, какую атаку на администрацию, и в первую очередь на Путина, предпринял Чубайс.

Он, видимо, ни на минуту не сомневался, что я принимаю ошибочное решение, ведущее нас к катастрофическим последствиям.

Прежде всего Чубайс встретился с самим Путиным. Предупредил его о том, какие страшные удары его ждут в публичной политике. Главный аргумент был таков: Путин никогда не был на виду, не знает, что это такое. И лучше отказаться сейчас самому, чем потом под влиянием обстоятельств.

Путин сказал: извини, но это решение президента. Я обязан его выполнить. Ты на моем месте поступил бы точно так же.

Тогда Чубайс решил действовать через администрацию. В воскресенье, пока возникла неожиданная пауза (не зря я так не любил этих пауз при принятии важного решения), он предложил собраться узким кругом: Волошин, Юмашев, Таня.

Чубайс приводил такие аргументы: после достаточно болезненной для общества отставки Примакова немотивированная отставка Степашина будет воспринята как полное разложение Кремля. Как политическая агония. Все решат, что президент совсем сошёл с ума. Это и будет сигналом для наступления со всех сторон: Думы, Совета Федерации. Тогда остаётся только включить последний ресурс — «массовые выступления трудящихся». Вспомните «рельсовую войну», говорил Чубайс. Это делается «на раз». А разъярённый Лужков, который может вывести на Красную площадь десятки тысяч? Неужели вы этого не чувствуете? Да, я согласен, Путин лучше, и выбор президента правильный. Но все равно, у Ельцина нет ни политических, ни моральных ресурсов снять Степашина и поставить Путина.

И тогда вдруг Волошин предложил совершенно неожиданный вариант: «Если сейчас оставить Степашина, в этом случае администрацию должны возглавить только вы, Анатолий Борисович. Я не сомневаюсь в высоких человеческих качествах Сергея Вадимовича. Но если вы уверены в его победе, становитесь мотором всей команды, мы же будем вам помогать».

Это предложение наверняка было для Чубайса абсолютным шоком. Он работал в РАО ЕЭС, ключевой монополии государства. И положение, когда он был в стороне, но при этом управлял политической ситуацией, его вполне устраивало. Он не хотел возвращаться в администрацию. Но другого выхода не было. Чубайс дал понять, что готов.

Об этом эпизоде позже мне рассказал Волошин.

Я всегда доверял политическому чутью Анатолия Борисовича. И в критические моменты он не раз убеждал меня в своей правоте. И все-таки в тот момент, говоря откровенно, шансов изменить моё решение у Чубайса не было никаких. То, что я невероятно рискую, когда ставлю практически на «чрезвычайного» премьера, было очевидно. Но в отличие от Чубайса, который просчитывал ситуацию исключительно логически, я интуитивно чувствовал мощь и силу Путина, перспективность этого шага. И ещё — атмосферу, возникшую в обществе.

Общество было готово воспринять новую фигуру, и фигуру достаточно жёсткую, волевую. Несмотря на полный раздрай в политическом истеблишменте, люди должны были поверить Путину. Да, это был огромный риск. Действие без всякого запаса прочности.

И тем не менее за все эти годы мне удалось создать такую ситуацию, при которой выход за рамки Конституции ни для кого уже не был возможен. Политический ресурс был именно в этом — несмотря на продолжавшийся правительственный кризис, никто бы не решился выйти с дубьём на президента и на нового премьера. Тем более если этим премьером станет Путин, недавний директор ФСБ.

Думаю, Чубайс и сам почувствовал мою решимость.

8 восемь часов утра состоялась встреча у меня в Горках: Путин, Аксененко, Степашин, Волошин.

Мы поздоровались со Степашиным, но никому, кроме меня, он руки не подал. Я не стал тянуть: «Сергей Вадимович, я подписал указы о назначении Путина первым вице-премьером и о вашем уходе в отставку». Степашин насупился: «Я этот указ визировать не буду».

Вмешался Аксененко: «Перестаньте, Сергей Вадимович!»

Путин остановил Аксененко: «Николай Емельянович, человеку и так тяжело. Давайте не будем».

• Предыдущая
• 77/90
• Следующая