Хрупкое сердце (ЛП) - Жаклин Николь - Страница 6

Я стиснул зубы и покачал головой, стараясь не обращать внимания на воспоминания, из-за которых нестерпимо хотелось лечь на кровать и тупо пялиться в потолок. Но я и так уже достаточно натворил. Первые несколько недель после смерти Генри я почти не чувствовал себя способным действовать. Мой брат уже много лет служил в морской пехоте, но, по крайней мере, я знал, что тот где-то в этом мире смеется и использует дрянные способы подката, правда которые всегда срабатывали, потому что этот осел был чертовски хорош собой. Знал, что он просто на расстоянии телефонного звонка или полета на самолете. Как только тот ушел, внутри меня словно открылась гигантская дыра, и она высасывала воздух из моих легких до тех пор, пока я уже не мог дышать без боли. Потеря Генри вызвала физическую боль в моей груди, которая была настолько сильной, что я пошел к врачу, чтобы проверить ее.

Я не мог снова провалиться в это дерьмо. Ночи, когда я пил до потери сознания, и дни похмелья в довершение всех моих страданий остались давно позади. Как и должно было быть. Потому что был взрослым человеком с ответственностью и родителями, которые уже потеряли одного сына. И не мог позволить себе роскошь упиваться собственным горем, хотя иногда мне этого безумно хотелось. Черт возьми, я почти каждый день подумывал о том, чтобы сказаться больным и начать день с бутылки виски, но не стал этого делать.

Я считал потерю брата худшей вещью, которая когда-либо случалась со мной. Хотя, в отличие от Генри, помнил свою биологическую мать и многочисленные паршивые приемные семьи, в которые меня помещали до того, как родители забрали меня. А еще очень хорошо помнил, как в восемь лет меня забрали у Харрисов на целый месяц из-за какой-то бюрократической ерунды. Тот момент, когда социальный работник вывел меня за дверь, был одним из самых страшных и худших моментов в моей жизни. Но все это бледнело по сравнению с потерей моего младшего брата. Я прошел бы через все, пережил бы все, если бы мог быть избавлен от этой потери.

Морган

Я не собиралась лгать — у меня были проблемы. Честно говоря, среди моих знакомых одиноких мам было мало тех, у которых не было бы проблем хоть на каком-то уровне. Даже те, у кого было много денег, чтобы тратить их, и хорошо ведущие себя дети, которые никогда не писали на стенах, как та, из-за которой мне сейчас пришлось убираться перед работой, боролись с ними. Это был простой жизненный факт. Вырастить ребенка в одиночку было непростой задачей. А когда к этому добавлялись финансовые трудности в обеспечении другого человека, который еще даже не может самостоятельно подтирать свою собственную попку и должен быть под наблюдением двадцать четыре часа в сутки, борьба становится очень реальной.

Я вовсе не жаловалась. Правда. Жизнь — это то, что ты из нее делаешь. Я выучила этот урок еще в молодости. Но иногда мне просто хотелось сесть на задницу и не беспокоиться о следующем счете, который нужно оплатить. Или, в данном случае, о том, как собиралась оттереть карандашный рисунок со стен квартиры, в которой снимала комнату, за малую толику того, что, как я знала, она на самом деле стоила. С тех пор как мы переехали сюда, я изо всех сил старалась ничего не испортить, что было почти невозможно с таким активным двухлетним ребенком. Я знала, что мой друг Макс делал нам огромное одолжение, позволяя жить с ним и присматривать за квартирой, пока тот ездит на работу, и мне не хотелось, чтобы он пожалел об этом. Честно говоря, если бы он передумал, мы бы уже были по уши в дерьме.

Теперь у меня была работа, за которую мне платили больше, чем в салоне, в котором приходилось трудиться в Сан-Диего, да и график работы — лучше, но все равно та не приносила больших денег. А жизнь в Южной Калифорнии была до не приличия дорогой. До сих пор мне удавалось держать нас на плаву, но не была уверена, как долго еще смогу справляться со всем, не прося помощи.

А я ненавидела просить о помощи.

Конечно же, у меня была поддержка моих близких. Я знала это. Мы с моей девочкой никогда не останемся голодными или бездомными. Мой отец никогда бы этого не допустил, как и моя сестра Миранда. Они предлагали мне свою помощь каждый раз, когда я разговаривала с ними по телефону. Но они жили далеко, а я еще не дошла до того состояния отчаяния, когда соглашусь переехать домой, чтобы избавиться от проблем. Кроме того, моя сестра сейчас училась в колледже в Орегоне, и мы не могли переехать в ее комнату в общежитии.

Мне просто нужно было засучить рукава и всерьез взяться за дело. Отыскать способ заработать еще немного деньжат, чтобы не жить от зарплаты до зарплаты. И, в конце концов, найти жилье, которое было бы только нашим, чтобы не беспокоиться постоянно о том, что наш сосед по квартире решит, что мы доставляем слишком много хлопот.

— Мама, — позвала Этта, хлопая в ладоши, чтобы привлечь мое внимание. — Уэйнерот.

— Понятия не имею, о чем ты мне говоришь, — ответила я непринужденно. — Но мы не рисуем на стенах.

— Я рисовать.

— Мы рисуем только на бумаге, — повторила я, наверное, уже в четырнадцатый раз за последние несколько минут.

— Я рисовать.

— Правильно. Но только на бумаге, — повторила я.

Я была почти уверена, что она слышала только то, что ей хотелось слышать. А именно, что в какой-то момент та снова начнет рисовать. Если и было что-то, что моя дочь унаследовала от своего отца помимо своей внешности, так это то, что у нее был избирательный слух. И малышка выбирала то, что хотела услышать. Я могла сказать ей, что в этот день у нас не будет мороженого, и единственное слово, на котором она сосредоточилась бы, было бы «мороженое», а потом продолжала бы спрашивать об этом весь день.

В своей жизни я мало общалась с детьми. Так что не была уверена, что ее избирательный слух был нормой, но мне это казалось чертой ее личности. И у меня было предчувствие, что это еще вызовет немало споров, когда та станет старше. Это сводило с ума, но какая-то часть меня не могла не найти ее необычный фокус немного милым — вероятно, потому, что была моим собственным ребенком, а не чьим-то еще.

— На сегодня хватит и этого, — сказала я, поднимаясь на ноги и глядя на еле заметный рисунок на стене. — Мне нужно идти на работу, а тебе — к Кармен.

— Ну, пока, да, — пожав плечами, сказала Этта. Пришлось прикусить щеку, чтобы не рассмеяться. Я не могла позволить ей увидеть, какой забавной она была, иначе та продолжит и дальше так себя вести.

— Ты готова идти к Кармен? — спросила я, поднимая ее и бросая мокрую тряпку, которую использовала, в раковину.

— Кармен, — нараспев произнесла она, слегка кивнув.

Я была так рада, что ей нравилась ее няня. Когда мы переехали из Сан-Диего в Анахайм (прим. пер.: Анахайм — американский город в штате Калифорния), мне пришлось отправить ее в новый детский сад, который мы обе возненавидели. К счастью, всего через неделю я познакомилась с Кармен, когда та пришла в тату-салон, где я работала на ее парня. Она была домохозяйкой с новорожденным ребенком, которая потратила чертовски много времени, но так и не найдя няню. К тому же та кое-как справлялась без дохода, который обычно получала, работая горничной в местном отеле. Ее бойфренд, Рэй, был татуировщиком и неплохо зарабатывал, но им все равно с трудом хватало на жизнь.

Слава богу, когда мы разговорились, оказалось, что она была бы так счастлива подзаработать немного лишних денег, приглядывая за Эттой. И даже не попросила много. Потому что мы обе прекрасно знали, как трудно растить ребенка на доходы, которые едва покрывали арендную плату. Поэтому платила ей столько, сколько могла. Она никогда не просила больше, потому что верила, что я никогда не буду платить меньше, чем могу себе позволить. Некоторые недели были хорошими, и я платила ей больше. Некоторые были так себе — и я платила ей меньше. Но я всегда была честной, а Кармен всегда была рада деньгам, которые позволяли ей оставаться дома с сыном. Честно говоря, не знала, как бы справлялась без нее.