Стальной пляж - Варли Джон Герберт (Херберт) - Страница 10

— Слышал я, живет в здешних местах отменный костоправ.

Врач хихикнул и протянул мне руку.

— Нед Пеппер, — представился он. — К вашим услугам, сэр.

Когда я не ответил рукопожатием, он нахмурился, но заметил на моей руке грязную повязку и изрек:

— Похоже, ты потерял подкову, сынок. Дай-ка, взгляну…

Он осторожно размотал повязку и поморщился при виде заноз. До меня долетел кислый запах его дыхания и несвежей одежды. Врач принадлежал к постоянным жителям парка, как и бармен, и весь персонал гостиницы. Он был алкоголиком и очень удобно устроился здесь. В Техасе он обрел социальный статус и возможность большую часть времени проводить в "Аламо", потягивая виски. Пьяный эскулап — шаблонный персонаж многих тысяч ковбойских сериалов двадцатого века, но что с того? Мы все декорации прошлого восстанавливаем по фильмам и книгам, за неимением других источников. Фильмы оказались в этом плане намного удобнее: один кадр стоил килограмма слов.

— Вы можете что-нибудь с этим сделать? — спросил я.

Он поднял на меня удивленный взгляд и переглотнул, явно борясь с тошнотой.

— Думаю, я могу их вытащить. Понадобится пара кварт хлебной водки — возможно, одна из них для тебя — хотя, честно говоря, меня с этой затеи блевать тянет. — Он снова покосился на мою руку и покачал головой: — Ты правда хочешь, чтобы я занялся этим?

— Не вижу, почему я должен не хотеть. Вы ведь врач, не так ли?

— О, да, по меркам 1845 года. Меня обучил Совет. Всего за неделю. Мне вручили чемоданчик, полный стальных инструментов, и выделили кабинет с патентованными эликсирами на полках. Но чего среди них нет, так это обезболивающего. Могу представить, как больно было засадить эти занозы…

— От них до сих пор больно.

— Так это, поверь, еще мелочи по сравнению с тем, как будет больно, если я за них возьмусь. Погоди-ка… Хилди? Ведь так тебя зовут? Точно, теперь я вспомнил. Ты журналист. Когда мы последний раз беседовали, мне показалось, ты кое-что знаешь о Техасе. Больше, чем другие туристы выходного дня.

— Я не на выходные приехал, — возразил я. — Я хижину себе строю.

— Не обижайся, сынок, но ты затеял ее строительство, чтобы выгодно вложить деньги?

Я не стал это отрицать. Выше всего на Луне ценилась недвижимость в наименее развитых парках. С тех пор, как я поселился в Техасе, мое состояние выросло вчетверо, и не было похоже, чтобы темпы роста замедлились.

— Просто смешно, сколько денег люди готовы выложить за неудобства и лишения! — вздохнул доктор. — Конечно, руководство парка предупреждает о трудностях, но не слишком-то распространяется насчет медицинской помощи. Люди поселяются здесь и убеждают себя, что смогут жить на природе, как предки. Но стоит им попробовать на своей шкуре мое лечение, они сбегают в реальный мир. С болью не шутят, Хилди. По большей части я принимаю роды, но любая разумная и сведущая женщина вполне способна родить сама.

— Так на что же вы годны, в таком случае? — я пожалел о сказанном, как только вопрос сорвался у меня с губ, но Пеппер, казалось, не обиделся.

— Чаще всего я — просто декорация, — признал он. — Но мне наплевать. Есть и худшие способы зарабатывать себе на ежедневную норму кислорода.

Бренда склонилась над нами, чтобы расслышать последние фразы. Ее нарядили в нелепое розовое платье, и она до сих пор поджимала одну ногу.

— Вас уже привели в порядок? — поинтересовалась она у меня.

— Думаю, это подождет, — отозвался я.

— Еще одна хромая кобыла? — спросил врач. — Кладите сюда ваше копыто, юная леди, и позвольте мне взглянуть на него.

Осмотрев порез, он расплылся в улыбке и потер руки:

— Вот травма вполне в моей компетенции! Хотите, я полечу ее?

— Конечно, почему бы нет?

Врач открыл свой черный чемоданчик. Бренда, ни о чем не подозревая, следила, как он достает бутылочки с лекарствами, ватные тампоны и бинты и раскладывает их на барной стойке.

— Немного йодного раствора, чтобы очистить рану, — пробормотал Пеппер и прикоснулся к Брендиной пятке коричневым куском ваты.

Она взвыла и подпрыгнула фута на четыре, оттолкнувшись всего лишь одной здоровой ногой — и ударилась бы о потолок, если бы я не поймал ее за лодыжку.

— Что он, черт его возьми, делает?! — гаркнула она на меня.

— Тише, тише, — примирительно шепнул я.

— Но больно же!

Я одарил ее самым пламенным репортерским взглядом, на который только был способен, и сжал ее руку для вящего эффекта:

— Из этого выйдет целая статья, Бренда! Медицина прошлого и настоящего. Подумай, как доволен будет Уолтер.

— Да, но почему этот врач вами заняться отказался? — обиженно надулась она.

— Мне потребовалась бы ампутация, — ответил я. — И ему тоже: я бы лично ему руку отпилил, если бы он лишил меня моей.

— Не знаю, хочется ли мне, чтобы…

— Просто постой спокойно, и через минуту все закончится.

Она кричала, плакала, но не отдернула ногу и позволила врачу как следует обработать рану. В один прекрасный день из нее выйдет непревзойденная журналистка.

Доктор достал из чемоданчика иголку с ниткой.

— А это зачем? — с подозрением в голосе спросила Бренда.

— Теперь нужно наложить на рану шов, — ответил он.

— Если наложить шов означает зашить, накладывайте швы себе, ублюдок несчастный!

Врач уставился на нее, но прочел в ее глазах свой приговор и отложил нитку с иголкой. Вместо этого он принялся готовить повязку, бормоча себе под нос:

— Да, сэр, в 1845 году жилось тяжело! Знаете, что доставляло людям больше всего неприятностей? Зубы. Если здесь разболится зуб, у вас нет другого выхода, кроме как отправиться к цирюльнику на другой конец улицы или в "Одинокую Голубку", опять же к цирюльнику, про которого говорят, что у него получается быстрее. Раньше цирюльники умели все — и зубы рвать, и оперировать, и собственно стричь. Но с зубами хорошо то, что зубная боль не безнадежна. Выдерни зуб, и она пройдет. А чаще всего, когда с людьми что-то случается, ничего поделать нельзя. В малюсенький порез, такой, как вот этот, может попасть зараза и убить вас. Есть миллион способов проститься с жизнью, а врачи в большинстве случаев просто стараются сохранить ее вам.

Бренда слушала так завороженно, что почти забыла возразить против перевязки. Но в последний момент она все же нахмурилась и тронула Пеппера за руку, когда он собирался завязать бинт узлом вокруг подъема:

— Подождите, вы же не закончили!

— А я чертовски уверен, что закончил.

— Так вы считаете, это все?

— А что еще вы предложите?

— Какой же вы дурак! У меня так и осталась дырка в ноге! Вы ее не починили.

— Она заживет через недельку. Сама собой.

По лицу Бренды без труда можно было понять, каким опасным человеком она теперь считает старину Пеппера. Она открыла было рот что-то сказать, передумала и уставилась на бармена.

— Дайте мне немного вон того, коричневого, — сказала она и ткнула пальцем.

Он наполнил стопку виски и поставил перед ней. Она отхлебнула, скорчила гримасу и отхлебнула снова.

— А что, это мысль, юная леди! — подал голос врач. — Принимайте это по две стопки каждое утро, если боль не пройдет.

— Сколько мы должны вам, док? — спросил я.

— О, не думаю, что я вправе требовать с вас…

Взгляд его затерялся в рядах бутылок позади стойки.

— Хозяин, налейте доктору! — сказал я, огляделся кругом и усмехнулся про себя. Какого черта… — И дайте ему одну бутылку с собой. За мой счет.

Посетители начали коситься на нас.

— Что вам, док? — спросил бармен. — Спирта?

— Да, чего-нибудь прозрачного, — согласился врач.

Мы отошли от города на четверть мили, прежде чем Бренда снова обратилась ко мне.

— Это требование прикрыться, — осмелилась поинтересоваться она, — тоже часть культурного наследия? Нечто, чего в этом месте придерживались?

— Не столько в этом месте, сколько в то время. За городом, на природе, никому нет дела до того, прикрыты твои прелести одеждой или нет. Но в городе люди стараются следовать старым правилам. А для тебя, кстати говоря, даже сделали исключение. На самом деле ты должна была нарядиться в платье до колен, с рукавами, закрывающими запястья, и с воротником до самого подбородка. Да о чем я говорю, черт побери — молодую леди вообще не должны были пускать в салун!