Новые приключения Гулливера - Клугер Даниэль Мусеевич - Страница 9

Получив манифест, я, разумеется, тотчас забыл и о находке, и о рассказе кормолапа Гурго. Единственное, о чем я подумал в тот момент, это о том, что мой друг не сможет продемонстрировать ловкость на высоко проложенном канате: скорее всего, важные состязания перенесут. Так что о возможном повышении кормолапу и флестрин-наздаку Гурго придется забыть до наступления мирных дней. И я решил постараться ускорить победоносное завершение войны.

Как читателям известно, мне удалось исполнить задуманное. Не буду сейчас повторять историю пленения мною пятидесяти блефускианских кораблей — фактически основной силы вражеского флота. По сути, на этом война и закончилась. Мое деяние было названо в императорском манифесте великим подвигом. Скромность не позволяет мне согласиться с таким определением; хотя, признаюсь, захватывая блефускианские корабли, я рисковал здоровьем, а возможно, и жизнью: вражеские стрелки осыпали меня градом стрел, норовя попасть в глаза. Возможно, если бы им удалось меня ослепить, я бы погиб в проливе, допустив ошибку и отправившись не к берегу, а в открытое море. Так или иначе, фактический разгром вражеской эскадры принес мне и высшую степень отличия — титул нардака, и зависть могущественных сановников — казначея Флимнапа и адмирала Болголама. Кроме того, почти сразу же я навлек на себя недовольство и самого императора Гольбасто, категорически отказавшись повторить свои действия и в отношении остальной части флота Блефуску. Император Лилипутии уже видел себя победителем соседней державы, а саму державу присоединенной к Лилипутии провинцией. Поэтому мой твердый отказ вызвал его гнев. К сожалению, я не сразу об этом узнал. До поры до времени мне казалось, что я пребываю в милости монаршей. Этой ложной уверенности способствовало многократно выросшее число лилипутов (и знатных особ, и простолюдинов), желавших поглазеть на великана, в считанные часы разгромившего могучую державу и принесшего победу Лилипутии. Что скрывать, их восхищение тешило мое самолюбие, но вскоре назойливость лилипутов начала досаждать мне. Кормолап Гурго всячески стремился облегчить мое положение, то объявляя зевакам о моем нездоровье, то заручаясь указом императора, временно запрещающим посещения Куинбуса Флестрина до восхода и после захода солнца, то придумывая еще какой- нибудь способ, позволявший мне какое-то время пребывать в покое и одиночестве.

Однажды, избавив меня от очередных посетителей, Гурго доверительно сообщил мне, что благодаря моему подвигу его величество окончательно изменил свое отношение к нему.

— Уверяю вас, — заявил он, — осталось лишь продемонстрировать ловкость на канате, чтобы войти седьмым членом в Тайный совет. Я не сомневаюсь в успехе. Скорее бы его величество назначил день состязаний.

Я искренне поздравил его. На следующий день в Мильдендо для заключения мира прибыло посольство Блефуску. Помимо официальных церемоний, в которых участвовали блефускианцы, они попросили разрешения повидаться со мною. Император милостиво позволил им это. Так что последующие дни мои были связаны беседами с послами Блефуску. Я охотно принял приглашение соседнего монарха посетить его столицу. Как позже выяснилось, мой ответ блефускианцам послужил еще одной причиной недовольства его императорского величества.

Впервые я почувствовал изменение отношения ко мне во время тех самых состязаний, которые с нетерпением ожидал Гурго. Вернее, накануне. Я был единственным кавалером императорских нитей-орденов, кто не был приглашен на эти состязания. Как читатель, я надеюсь, помнит, за подвиг, совершенный мною во время войны, я был удостоен не только титула наздака, но и всех трех орденов Лилипутии. Красную, синюю и зеленую нитки я обвязал вокруг безымянного пальца правой руки (лилипуты носят указанные нитки, дважды обвязывая их вокруг талии). Согласно правилам, во время состязаний по прыжкам на канате кавалеры трех орденов являются почетными зрителями.

Памятуя об этом, я ожидал приглашения от Гольбасто, однако такового не последовало. Разумеется, в тот момент я не думал о том, что попал в немилость. Я наивно предположил, что площадь, на которой должны произойти столь важные события, слишком мала для моей персоны. Император мог опасаться, что неловкие движения с моей стороны нарушат нормальное течение состязаний.

Так или иначе, мне пришлось наблюдать за прыжками сановников издали — от своего жилища. Я видел, как прибывали придворные — кто в портшезах, кто в каретах, запряженных парами и четверками лошадей. Вся обширная площадь по одну сторону дворца вскоре была заполнена экипажами. По другую сторону, которую я подробно рассмотрел в подзорную трубу, стояли два высоких столба с натянутым между ними канатом. На земле же полукругом были расставлены скамьи для почетных гостей. Выше других, почти на уровне самого каната, на специальном помосте располагались два трона с высокими спинками — для его величества Гольбасто и его супруги императрицы Атевазиле. Они появились под звуки труб, напоминавшие моему слуху хор пронзительных цикад. Император взмахнул рукой. Герольды внесли на высоких шестах штандарты с гербами участников состязаний. Сами штандарты по форме представляли собой неправильные овалы. Некоторые были повернуты узкой частью вверх, некоторые — вниз.

Гербы были мне прекрасно знакомы — я изучил их еще в те времена, когда рассматривал освещенные факелами дворцы лилипутских вельмож, сидя у стены своего жилища.

Первым был внесен герб адмирала Болголама. Он представлял собою голову быка, что вполне соответствовало мрачному и упрямому характеру главного моего недоброжелателя. На гербе казначея Флимнапа изображен был мешок золота, у верховного судьи Бельмафа — спящий кот, приоткрывший один глаз; обер-гофмейстер Лелькен довольствовался все тем же неправильным овалом, окрашенным в две краски, желтую и белую; на гербе генерала Лимтока изображен был голубь, считавшийся в Лилипутии чрезвычайно опасной и драчливой птицей. Герб главного секретаря Рельдреселя изображал широко открытый глаз.

Затем внесли три герба новых соискателей. Эти были мне незнакомы. Герольды встали кругом, и на канат взобрались прыгуны. Следует отдать им должное: соискатели должностей неплохо подготовились к состязанию. Их рвение можно было понять: для таких сановников, как Скайриш Болголам, мастерство прыжков позволяло оставаться на высокой должности; что же до более молодых вельмож, то они стремились демонстрацией своей ловкости заслужить повышение.

Я залюбовался необычным зрелищем. Более всего меня порадовал, разумеется, мой друг. Его прыжки даже отсюда, издали, восхитили меня своим изяществом, неожиданными пируэтами и точностью движений. Вообще, несмотря на рискованность всей процедуры, повторяю, подготовка участников была превосходна. Однако двое состязателей сорвались с каната и сломали себе шеи. Один из них был престарелым вельможей еще предыдущею царствования, и его подагрические ноги не удержали слабое тело на канате. Мне показалось странным стремление этого человека состязаться с молодыми; объяснить подобное поведение можно было лишь старческим маразмом. Что до другого неудачника, то он, напротив, оказался слишком неопытным. Думаю, император допустил его к испытаниям лишь из желания позабавиться.

Штандарты двух этих несчастных были немедленно спущены, и таким образом я узнал, какой же герб принадлежит моему другу Гурго. Оказалось, что его герб представлял собою лунный серп, лежащий подобно лодке, изображенный на овале, повернутом широкой частью вверх. Я подумал, что надо будет позже спросить у кормолапа, что означает это изображение.

Остальные кандидаты продемонстрировали не только вполне понятное рвение, но и достаточную ловкость. Я был обрадован тем, что в числе первых оказался мой друг. И радость моя не лишена была некоторой доли эгоизма: теперь он действительно войдет в Тайный совет, еженедельно заседающий в присутствии Гольбасто IV. А это означало, что партия моих друзей в совете возрастет вдвое: к главному секретарю Рельдреселю прибавился кормолап Гурго. Правда, партия моих врагов по-прежнему намного превосходила ее: об адмирале Болголаме и казначее Флимнапе я уже сообщал; генерал Лимток, обер-гофмейстер Лелькен и верховный судья Бельмаф по самым разным причинам стали моими ненавистниками. Некоторые причины вызывали у меня недоумение. Так или иначе, увеличение числа моих друзей и сторонников в высшем органе при дворе не могло меня не радовать. Кроме того, я все еще надеялся, что его величество никогда не забудет о моих военных подвигах.