Самый лучший комсомолец. Том третий (СИ) - Смолин Павел - Страница 13

За нашей спиной — дядя Герман и дядя Дима, безопасность при посещении нестандартного объекта обеспечивают. Прошли в главный корпус (главврач с коллегами сидят в отдельном, чтобы меньше с ума сходить, надо полагать), санитары выдали нам белые халаты, и «удручения» стало еще больше — настолько все вокруг унылое, обшарпанное и давно не ремонтировавшееся. Ну какое может быть лечение в таких условиях? Только карательное. И это — диспансер для особо спокойных и с влиятельными родственниками, образцово-показательный. Тут даже нечистотами не воняет — запашистых больных здесь не держат.

Поднялись по коридору на третий этаж, по пути столкнувшись с «Лениным» — лысый псих, прикрывающий рукой подбородок, маскируя тем самым отсутствие бородки, заявил, что мы «идем верной дорогой» — и вошли в палату номер четыре. Никаких дверей, само собой. Внутри нашелся мой старый знакомый старатель Лесник, который в компании двух пациентов о чем-то тихонько разговаривал, сидя на кровати у окна.

Поздоровались, и изрядно отъевшийся, подстриженный и выровнявший бороду старик бодро заявил:

— Все как обещал, Сережка — сижу, социализируюсь, никто меня не «лечит».

— А меня лечат! — возбудился больной справа от Лесника, быстро затараторив. — И лечат, и лечат, и лечат, и лечат…

Заклинившего бедолагу увели санитары, повинуясь недовольному взгляду главврача.

— Человеческий разум — механизм сложный, — не обиделся я. — Можно нам, пожалуйста, с товарищем поговорить, Илья Петрович?

Нас препроводили в пустую палату и оставили со стариком.

— Через месяц у вас по плану выписка, — опустившись на кровать с наименее подозрительным матрасом, выкатил Леснику хорошую новость.

Почему-то не обрадовавшийся старик приуныл и ответил:

— Тяжело мне с людьми, Сережка. Не потому что психи, а потому что к лесу привык.

— Могу предложить должность в пчеловодческом хозяйстве, — пожал я плечами. — Местоположение — республика Башкирия, Алтайский край, нам там землю под пасеку выделили, под сотню гектаров аж. В апреле отправим туда строительную бригаду — поселок со всеми удобствами строить. Засадим медоносами, ульев наставим — будем мёд в масштабах страны гнать.

В Подмосковье не выйдет, потому что его чуть ли не целиком посыпают пестицидами в целях борьбы с вредителями и клещом. Пчелкам такое не нравится, поэтому будем открывать «филиал» и отправлять туда совхозников жить и работать вахтовым методом.

— Должность? — деловито уточнил Лесник.

— Так лесник, — с улыбкой развел я руками.

Старик поржал, и, конечно же, согласился.

Поговорил с главврачом на тему ремонта, он сослался на то, что это не в его компетенции и выдал телефонный номер человека, у которого компетенции есть. Позвоню уже из совхоза — темнеет, пора домой, «Время» смотреть — там про нас показать обещали.

В квартиру мы с Виталиной прибыли минута-в минуту, включили телек и уселись перед ним на диван. Сначала, совершенно неожиданно для немного выпавшего из глобальных дел за время жизни в деревне меня, показали внеочередной Пленум, где партийные товарищи единогласно одобрили целый юридический пакет для кооперативов, основываясь на полученном за два с половиной месяца опыте. Из основного — запрет заводскому начальству всех уровней участвовать в кооперации, удаление из банковской (прости-господи) системы такой штуки как «сберкнижка на предъявителя» и затыкание целой кучи дыр для обналичивания «безнала».

Следом голосовать стало сложнее, потому что старшие товарищи предложили ужесточить требования к кандидатам для вступления в Партию. Тоже не без моего участия — расписал доклад на тему «как так случилось, что раньше в Партию кого попало не брали, а теперь берут кого попало, в том числе — предельно материалистических в плохом смысле (это когда за привилегиями пришел) приспособленцев. В «пакете» — необходимость сдать экзамены, совершенное знание Устава партии и потребность в совершенно безоблачной репутации и юридической чистоте. Одновременно с этим понизили зарплаты на пятнадцать рублей и аннулировали спецраспределители, как «совершенно не сочетающееся с коммунистическими идеалами механизм». Принято большинством голосов, и оператор злорадно взял крупные планы «воздержавшихся» товарищей. Эти точно назначенную на середину мая (после праздников) аттестацию не пройдут, благополучно вылетев из главного управляющего органа страны. И поделом!

— Ждем бунты, провокации и прочее тематическое, — поделился я нехорошим предчувствием с Виталиной.

— Наверху все просчитали, — выразила она уверенность в дальновидности старших товарищей.

Будем надеяться, что обойдется малой кровью. Да и как дернешься, если вертикаль власти укреплена как надо, а на стороне деда — все силовые структуры? От бессильной злобы разве что кто-нибудь нехорошее исполнит, но не более.

Внезапно снаружи раздалось что-то похожее на далекий, но изначально очень громкий хлопок. Нехорошо! В окно ничего подозрительного разглядеть не удалось, поэтому бросился к телефону и набрал дежурному:

— Что случилось?

— Напоминает взрыв, — компетентно заметил дядя Вадим. — Выясняем. Перезвоню.

— Пока неясно, — просветил я Вилку, и мы сели смотреть телевизор дальше.

«Потемкинскую деревню» и вправду показали, но совсем не так, как я ожидал — репортеры обсасывали одну-единственную тему: за три дня совхоз заработал почти двести миллионов рублей продажей цветов Москве и соседним городам. Посыл — совхоз это даже круче кооператива, потому что дает беспрецедентные экономические возможности. Показывали теплицы, их персонал и папу Толю — последний смущался, чувствовал себя не в своей тарелке, но опыт выступлений перед совхозниками взял свое — на вопросы репортера ответил максимально подробно и с цифрами, мудро не упоминая тот факт, что луковицы покупались за валюту в Голландии, и мало какой совхоз сможет перенять наш опыт.

— Ох уж эти симулякры и пропагандистские репортажи, — вздохнул я.

— Другими цветами-то торговать могут, — не очень уверенно предположила Виталина.

— Придется на Девятое мая поднапрячься и применить капиталистический демпинг, чтобы не остаться с голым задом, проиграв новичкам в цветочном бизнесе, — вздохнул я еще горше, жалея об упущенной прибыли. — Но мы себе такое позволить можем, — утешил сам себя. — Но все равно фигово, что засветились с этой стороны — теперь, как обычно, будут как плюсы в виде притока иммигрантов, так и минусы — в виде принесенной этими иммигрантами и пришлыми гастролерами повышенного уровня преступности. Давай за машинку, будем бумажку с просьбой выделить нашему участковому пяток подручных составлять.

Я вообще предусмотрительный.

Посреди процесса зазвенел телефон.

— Школьники рыбу глушили, — раздался оттуда грустный-прегрустный голос дяди Вадима.

— Как в «Крокодиле Гене», динамитом? — предположил я.

— Откуда у них динамит? Аммоналом! — удивился КГБшник.

— А аммонал откуда? — охренел я. — А, это для этого кто-то в прошлом месяце два мешка удобрений спёр?

Тогда мы все совершенно непростительно решили списать преступление на банальную крестьянскую жадность и продиктованное ей желание удобрить собственный огород.

— Предполагаем что так. Выясняем, позвоню еще, — и дядя Вадим повесил трубку.

— У нас завелся недобитый эсер с химическими навыками, — грустно поведал я Виталине.

Чего только в деревне не увидишь!

Никуда ехать не пришлось — единственного задержанного (а заодно пострадавшего) привезли в ДКшный медпункт. Говорить с сотрудниками он отказался, потому что «пионер своих не сдаёт», так что придется идти помогать. Когда мы с Виталиной, не забыв надеть белые халаты, вошли в процедурный кабинет, двенадцатилетнему бедолаге-Славику как раз пришивали безымянный палец. Мизинец, увы, пришить не получится — сильно фрагментирован, а потому утрачен навсегда. Пришивал лично дядя Герман — штатного хирурга у нас нет, но у ликвидатора нужные навыки нашлись. На вешалке — рваное детское пальто. Нашлись в кабинете и фельдшер с участковым, сочувственно смотрящие на ребенка.