Авиатор: назад в СССР 4 (СИ) - Дорин Михаил - Страница 18

— Иван Фёдорович, вы сегодня какой-то другой, — улыбнулся Макс.

— Да… день странный. Вроде и закончилась практика. У вас подготовка к госам начинается, у меня отпуск, а грустно всё равно.

— Это потому, что мы у вас первые выпускники за время инструкторской работы, — сказал я, выглядывая из-за спины Макса.

— Возможно. Фотоаппарат взяли?

— Конечно. Жаль, нашего фотографа со свадьбы нет. Он бы нас поснимал во всех позах, — посмеялся Артём.

Перед строем появился подполковник Ребров. Сегодня он был в парадной форме, при своих медалях и знаках отличия.

— Доброе утро, третья! Как настроение? — спросил он, прохаживаясь вдоль строя. — Чего-то вы кислые?

Из строя никто не решился говорить. В такой форме одежды Реброва мы никогда не видели. Не могу даже предположить, по какому случаю всё это. Есть у нашего Вольфрамовича и одна медаль «За боевые заслуги», и орден «Красной Звезды».

— Сегодня для вас, птенцы вы мои, наступил день, когда пора вам выпасть из гнезда и расправить крылья. Всему, что могли, а где-то и не могли, мы вас обучили, — продолжал вещать комэска.

— Это новая речь. Раньше у него не было таких, — шепнул один из инструкторов Швабрину.

— Премьера, — ответил тот.

И правда. В сегодняшнем выступлении командира эскадрильи не было и намёка на его оригинальные словосочетания и сравнения нас с различными предметами и животными. И к чему весь этот парадный вид? Неужели Брусков совершил задуманное?

— У вас впереди госы, защита дипломной работы, а главное — бессонная ночь с легальным употреблением всех ваших любимых горячительных напитков.

— И как же без оригинальности Реброва, — шепнул мне Тёмыч.

— Звучит, как новый научный термин прям, — ответил я.

Может кому-то выпадет возможность запатентовать весь арсенал фраз Вольфрамовича, но боюсь, он ещё придумает.

— Но это будет совсем скоро и также быстро пройдёт. А дальше… дальше как-нибудь уж без нас, сынки. С каждым из вас, стоящих в строю я летал, со многими и не раз. И я горд, что именно мне выпало командовать вами.

В этот момент он остановился по центру строя и выпрямился. Он был собран, суров, но глаза всё такие же добрые, как и обычно.

— До свидания, товарищи! — сказал он, приложив руку к голове, и получил наше хоровое прощание. — Честь имею!

После построения каждый бы хотел подойти к Вольфрамовичу и пожать руку. Да только он опередил нас и сам прошёлся по всему строю, удостоив внимания каждого.

По рассказам наших техников, перед построением не забыл Ребров и про них. Он прошёл по всей стоянке эскадрильи, заглянул в ТЭЧ и везде отметился рукопожатие с каждым.

Переселились мы теперь в классы подготовки в учебном корпусе. Всё следующее время до момента защиты дипломной работы будем читать, писать, учить, рисовать карты боевой обстановки и обсуждать насущные вопросы.

Но это всё в перерывах между сон-тренажами, которые занимают большую часть на этом периоде обучения.

В первый же день основной темой было обсуждение судьбы Гелия Вольфрамовича. Как оказалось, новый замполит училища, таки, нагадил Реброву. И наша драка с хулиганами здесь даже не рассматривалась.

Во всех донесениях и разбирательстве рассматривались другие проступки. В частности, особое внимание уделили, чуть было не имевшему место рукоприкладству со стороны Реброва. Свидетелем был указан Добров, но он ничего не видел.

— Для кого-то место комэски было освобождено специально, — сказал я, когда мы сидели в нашей подготовительной аудитории.

Будь Швабрин в своей предыдущей версии, грешили бы на него. Но в эскадрилье никто не занял место своего ушедшего командира.

— Да там такое началось потом. Доброву от Борщева прилетел выговор за низкие показатели в воинской дисциплине третьей эскадрильи, — рассказывал Тёмыч, который был главным поставщиком информации ввиду его родственных связей с начальством.

— Странно, что никто не принял во внимание успехи в подготовке курсантов, — сказал Костя. — Давайте дверь откроем, жара, — сказал он, подходя к выходу из кабинета.

— Народу куча ходит, а пацаны спят, — сказал я.

— Ой, Серый! Не каркай, — отмахнулся Костян.

— Да-да, мужики. Откройте, в то я закипаю уже здесь, — сквозь сон проговорил Червень на крайней парте.

— Я, если что, вам говорил, — предупредил я.

— Так чего заслуги Реброва никто не принял во внимание? — повторил вопрос Костя.

— Тут это, видимо, не канает, — сказал Макс. — Наверное определили, что не является основанием для помилования.

— А чего драку не приписали тогда? — спросил Костян. — «Шикарный» повод подвинуть ещё и Доброва.

— Геннадия Павловича не сдвинешь. Заслуженный, да и с друзьями. А вот Реброва можно, — уверил нас Тёмыч. — Там особисты подключились, вот и не вышло у командира полка повлиять на ситуацию.

— Так почему не использовали драку? — повторил вопрос Костян.

— Всё просто — Брусков был на тот момент замполит полка, — ответил я Костяну. — Тоже бы попал под раздачу. Могло бы назначение сорваться.

Тёмыч ещё рассказывал, как Брусков грозился провести люстрацию среди курсантов нашего взвода. Новому замполиту захотелось отсеять самых злостных нарушителей. Первым под раздачу должен был попасть Басолбасов, а потом и все остальные по очереди.

— И чем всё закончилось? — спросил я у Тёмыча.

— Вот-вот, и я хочу послушать, — произнёс Брусков, стоявший в дверях.

Вот не хорошо подслушивать товарищ подполковник! Хотя, о совести разговор с вами нет смысла вести.

— Взвод, встать! — скомандовал Макс.

На задних партах начали резко вставать уснувшие, поправляя свои опухшие лица и вытирая невольно потёкшие слюни.

— Вольно, садись. На «галёрке» постоят. Так чем там, говорите, закончилась люстрация? — спросил Брусков, намеренно растягивая слова, но ответа не последовало. — Я задал вопрос, товарищи курсанты! — перешёл на более грубый тон замполит.

— Не можем знать, товарищ подполковник. Люстрации ведь не было, — сказал Артём, вставая со своего места.

— А я вам сделаю, Рыжов. С вас и начну. Или вы все думаете, что ваш статус выпускника вас спасёт? На госах отчисляют редко, а вот влиять на распределение и ваши крайние месяцы в нашем учебном заведении можно спокойно. И я с превеликим удовольствием вам, 60Зму классному отделению это всё устрою.

Брусков злобно усмехнулся и направился на выход.

— Товарищ подполковник, — позвал его Басолбасов.

Васе только не стоит лезть с ним в перепалку. И так в группе риска, так сказать.

— Что у тебя Басолбасов?

— Чем мы вам не угодили?

— Ты ничего не попутал, курсант! Или ты забыл свои грехи. Радуйся, что тебя ещё не отчислили. Ваш взвод весь должен уже отправиться за забор, лётчики-залётчики, твою мать! — выкрикнул он. — Устрою я вам сладкую жизнь. Команду не подавать! — рыкнул Брусков и громко хлопнул при выходе.

Реакции в первые секунды не было. Все находились в небольшом шоке от услышанного.

— И чего делать? — разволновался Артём. — Тесть убьёт, если узнает, что я вам всё рассказал.

— Ты думаешь, он не предвидел это? Будто он не знает, что ты бы нас известил обо всём. Если бы Иван Иванович хотел бы это скрыть, тебе бы не говорил, — сказал я.

— Вот именно, Родя. А теперь, давайте поспим, — сказал Червень, укладывая голову на руку.

Угроза замполита училища была нами изначально воспринята неправильно. Вообще, я думал, что это слишком мелочно со стороны «почти» полковника бороться с курсантами. Пускай уже и выпускниками. Но именно этим и занялся Брусков.

Для начала, он не поленился прийти на утреннюю физическую зарядку. Ему не понравилось, что мы не уточнили форму одежды у дежурного по училищу и вариант проведения.

Как это ни странно, но в армии зарядка каждый раз должна проводиться по определённому плану. Бег, ускоренное передвижение, силовая подготовка с бегом и так далее. Всё в разные дни.