1924 год. Старовер - Тюрин Виктор Иванович - Страница 16
- Предыдущая
- 16/68
- Следующая
Аптекарь разлил настойку в стопки, потом повернулся ко мне:
– Таки не будете?
Я отрицательно покачал головой. Приятели быстро выпили, потом посмотрели в сторону лестницы, ведущей на второй этаж, и быстро повторили.
– Егор, я о вас тоже слышал. Такой приятный молодой человек, а уже беглый каторжник. И куда только милиция смотрит? – не удержался и съехидничал Кац.
– Не смешно, – буркнул Коганович, крутя в пальцах пустую стопку и выразительно глядя на графинчик.
Вот только продолжения не последовало, так как на лестнице раздались шаги. Жена аптекаря спустилась с нагруженным подносом, поставила его на прилавок, бросила недовольный взгляд на графинчик, затем окатила товарища Когановича с головы до ног ехидным взглядом.
– Фима, ты выглядишь, как последний босяк, – при этих словах милиционер сердито запахнулся в тужурку и попытался придать себе независимый вид. – Не надувай щеки, Фима, а то совсем смешно получается. Ладно, кушайте, а я пойду, поставлю чай.
После этих событий у меня разыгрался просто зверский аппетит, и я набросился на еду. Фима откусил от бутерброда с форшмаком и стал вяло жевать, видимо, он еще не окончательно пришел в себя.
– Абрам, давай еще, – Коганович показал на графинчик.
Кац налил, они выпили. Фима снова взялся за бутерброд, а Кац неожиданно о чем-то задумался. Я уже хотел его спросить, о чем он думает, как тот тяжело вздохнул и сказал:
– Мне надо сходить к Антипу Трофимовичу.
Мне это имя ничего не говорило, поэтому я промолчал, продолжая жевать. Человеку надо – пусть сходит. Зато Фима поморщился, видно, этот человек был ему неприятен: – Зачем сейчас-то? Банда в селе.
– А ты хочешь, чтобы этих душегубов вытаскивали из моего дома при белом свете, на глазах у людей?!
Представитель власти отвел глаза.
– Чем-то могу помочь? – спросил я.
– Нет. Мне самому нужно это сделать. Закрой за мной дверь.
Его не было минут пятнадцать, потом раздался тихий стук. Подойдя к двери, я спросил, кто там, после чего откинул крючок.
Открылась дверь, и в аптеку вместе с Кацем зашел новый гость, держа в руках дробовик. Это был крепкий и кряжистый сибиряк, лет сорока пяти-пятидесяти, среднего роста с широкими плечами, имевший простоватое лицо, и в то же время – недоверчивый и жесткий взгляд. Кожа лица, что кора дерева, коричневая, обветренная, дубленая. Борода и усы с проседью. Он огляделся, задержал взгляд на мне, прикинул, оценил, потом подойдя, осмотрел лежащие тела.
– Точно Дубина. Как ни есть варнак каторжный, – опознал он одного из налетчиков. – Столько лет не было, и вот на тебе, явился.
– Ты их приголубил? – он посмотрел на меня.
– Я, – ответил я, пытаясь понять, что представляет собой этот мужик.
– А этого чего? – и он указал пальцем на начавшего приходить в себя бандита.
Я не понял вопроса и озадаченно посмотрел на хозяина дома. Кац отвел глаза, Коганович, делая вид, что его здесь нет, молча смотрел куда-то в пространство.
– Ладно. Мы, люди простые, сами разберемся, – усмехнулся в бороду мужик, потом повернулся ко мне. – О тебе мне уже довелось слышать, старовер.
– Не знал, что я так известен в ваших краях.
– Так у нас не город, все друг друга знают, новых людей почитай и нет, а тут весть разнеслась: старовер из лесу вышел, да еще беглый из тюрьмы. Вот люди и судачат о тебе.
«Кто ты такой, сильно знающий?» – хотелось мне спросить у него, но я сейчас был не в том положении, чтобы задавать подобные вопросы, да и было в этом сибиряке нечто такое, похожее на обстоятельную, крепкую, хозяйственную уверенность в своих силах. Даже его одежда говорила об этом: серый сюртук с роговыми пуговицами, жилет, штаны черные, заправленные в сапоги-гармошку. На голове картуз с лакированным козырьком. Все почти новое, сапоги блестят.
Я это отметил, затем подумал: «Ночь на дворе, а он одет, словно в гости собрался».
– Люди не ведают, что говорят, – попытался я снова изобразить старовера. – Не все правду знают, а все равно говорят.
– Ты мне тут святошу не изображай, парень, – снова усмехнулся он. – Вон твоя правда на полу, в лужах крови остывает. Или отрицать будешь?
Ответить мне не пришлось, так как послышался нарастающий многочисленный стук копыт, какие-то металлические звуки, лошадиное ржание, негромкие выкрики. Мы все замерли. Напряжение сгустилось настолько, что его, наверно, можно было резать ножом.
– Абрамка, лампу гаси! – скомандовал Антип, и через мгновение мы оказались в темноте. Полной назвать ее было нельзя, так как в окна светила луна.
Прошла минута, другая. Напряжение достигло предела. Звук копыт слышался все отчетливее, но спустя какое-то время стал удаляться. Мы не знали, что это возвращалась часть отряда Торопова после удачной засады.
– Похоже, все. Давай свет, Абрам, негоже в потемках сидеть.
Аптекарь, ни слова не говоря, снова зажег керосинку. Тусклый свет частично осветил пространство аптеки. Мужик снова бросил взгляд на трупы, потом повернул голову ко мне.
– Слышь, паря, – обратился ко мне Антип. – Сейчас сын на телеге подъедет, загрузить поможешь.
Только я кивнул головой, как послышались цокот копыт и скрип колес.
– Вот и он. Давай, – и Антип направился к начавшему приходить в себя бандиту.
Спрятав револьвер, я подошел к двери, откинул крючок и распахнул ее, после чего схватил ближайший труп за руку и потащил на улицу.
У телеги стоял плечистый парень, где-то моих лет. Он оглядел меня даже не внимательно, а обстоятельно, после чего сказал:
– Здорово.
– Здорово. Егор.
– Михаил. Давай помогу.
Без всякой брезгливости, словно всю жизнь этим занимался, он схватил труп за ноги.
– Раз! Два! Три! – мы закинули труп в телегу и пошли за вторым мертвецом.
Когда погрузка была закончена, Михаил тронул вожжи, лошадь легко взяла с места, потянув телегу. Вслед за ней пошел Антип с двустволкой, заброшенной за плечо. Все прошло настолько просто и непринужденно, словно мы забросили в телегу три мешка с картошкой. Мне только и оставалось, что покрутить головой от простоты местных нравов.
Глава 4
Глядя им вслед, я жалел, что не раздел разбойничков, проявив не свойственную мне щепетильность. Провел взглядом по темной улице. Здесь было тихо, но где-то там человеческие крики и собаки продолжали рвать тишину летней ночи.
Только я успел переступить порог аптеки, как услышал яростный спор Когановича и Каца. На этот раз аптекаря поддерживала жена, которая спустилась после того, как убрали тела. Судя по тазу с водой и тряпкой, она собиралась мыть пол.
Только теперь я к ней присмотрелся. Невысокая полненькая женщина с простым, но при этом довольно милым лицом. Сейчас она стояла перед Когановичем, уперев руки в бока.
– Фима, не изображай героя! Ты что, хочешь на пустом месте убиться до смерти?!
– Ты идиет, Фима! – вторил ей муж, крепко держа приятеля за рукав. – Кто ты? Ты конная армия Буденного?! Да они просто пристрелят тебя, проходя мимо!
– В чем дело? – спросил я, закрывая дверь на крючок.
– Он хочет пойти к своим товарищам! – объяснил мне ситуацию аптекарь.
– Так хоронят вроде днем, или у вас обычаи другие? – сделал я удивленное лицо.
– Не юродствуйте! Я хочу знать, что там произошло! Что с моими товарищами, что там с Марией! Если мне суждено умереть, так тому и быть! Дайте пройти!
Коганович стряхнул со своего рукава пальцы Каца и решительно шагнул в мою сторону.
– Да ради бога, – и я сделал шаг в сторону. – Только предупреждаю: еще ничего не кончилось.
Взгляды троих людей скрестились на мне, ожидая объяснений, которых у меня не было. Только одни догадки.
– Это как? – с явным недоумением в голосе наконец спросил меня аптекарь.
– Скажем так: это догадка, и, чтобы получить ей подтверждение, задам вам один вопрос. Зачем Левше уничтожать в селе советскую власть, если через день или два пришлют войска из Красноярска и ему придется убираться обратно в лес? Добавлю к этому еще одну непонятную мне вещь. Его налет можно было бы понять, если бы он убивал и грабил, но, судя по вашей аптеке, этого как раз и нет. Или я в чем-то не прав?
- Предыдущая
- 16/68
- Следующая