Маверик (СИ) - Астахов Евгений Евгеньевич - Страница 45

— В жизни полно сюрпризов, и это чертовски большой сюрприз. Зато именно благодаря таким моментам оно того стоит.

Нако посмеивается и замечает:

— Надо признать, твоя способность находить красоту в хаосе одновременно и бесит, и очаровывает.

Откуда-то из недр её одежды появляется металлическая фляжка. Иктоми потряхивает ёмкостью и произносит:

— Тогда выпьем за сюрпризы, за хаос и за нас!

Она делает мощный глоток и протягивает флягу мне. Принимаю её и отзываюсь:

— За нас. Вопреки всему.

По горлу прокатывается терпкое пламя, и тепло расцветает в груди. Накомис продолжает:

— Удивительно, как простая песня и немного веселья могут на время снять груз с наших плеч. Миг, и ты словно в другом мире, а всё дерьмо остаётся где-то там за горизонтом.

Киваю и улыбаюсь.

— Ты даже не знаешь, насколько я благодарен за такие моменты.

Через четверть часа я сижу на прошлом месте, на бревне в дюжине шагов от костра, и медленно попиваю местную клюквенную наливку. Терпкий кисловатый вкус напоминает о выпускном, когда мой школьный друг Стас стибрил из родительских запасов такую же домашнюю заготовку.

Рядом садится Мэтт и смотрит перед собой. В глазах белобрысого подростка отражается ревущее пламя.

— Я рад, что встретил тебя, — произносит Пиромант. — В первые дни, когда не стало моих братьев, я чувствовал себя слабым, бессильным что либо изменить. А потом появился ты и показал, что может быть иначе. Что во мне есть сила, я могу добраться до неё и перестать быть жертвой. Знаешь, как бы глупо не звучало, это даёт мне надежду в нашем новом дерьмовом мире.

Беззвучно хмыкаю, отметив, что Гидеон больше не выглядит школьником, который, ругаясь, оглядывается по сторонам. А то батя заметит и надаёт по губам.

Мэтт завершает свою речь:

— Каждый раз, когда я вижу тебя в деле, понимаю, кем могу однажды стать.

— Равняясь на меня, станешь лишь моей бледной копией. Второй Егерь этому миру не нужен. Ему необходим Гидеон. У тебя есть свои уникальные способности и таланты. Не стоит сравнивать себя с кем-либо ещё. Сосредоточься на том, чтобы стать лучшей версией себя.

— Какой в этом смысл? У меня серебряный класс, я всегда буду слабее тебя, Тая… всех остальных людей из верхушки рейтинга.

— Мириам слабее меня?

— Спрашиваешь, — фыркает Пиромант.

— А знаешь сколько жизней она спасла во время последней битвы? Почти три десятка. Это люди, которые не дожили бы до рассвета без медицинской помощи.

— У нас есть инъекторы, — возражает Гидеон.

— И их запас не бесконечен. Она исцелила раненых бойцов и сэкономила ресурсы всему форпосту. Я бы не смог этого сделать. Дело не в редкости твоего класса и не в том, какую позицию в рейтинге ты занимаешь. У каждого из нас свой неповторимый дар. Своя роль. Только работая сообща, мы можем выжить, спасти себя и других.

Белобрысый парень косится на меня и задаёт вопрос:

— А что делать, если я не знаю, в чём моя роль? Ты вон какой непрошибаемый. Я так не умею и не уверен, что когда-нибудь смогу.

— Это всего лишь видимость. Фасад. Мне точно так же бывает страшно, меня точно так же захлёстывают сомнения и колебания. Мы все люди, парень. Мы спотыкаемся, мы падаем, но нас определяют не падения, а то, как мы справляемся с ними. И я не сомневаюсь, что ты поднимешься выше, чем я могу себе представить.

Хлопаю его по плечу, и Мэтт смущённо чешет нос.

— Спасибо, Егерь. Если даже ты бываешь растерян, это успокаивает. Делает твой уровень более достижимым, понимаешь?

— Конечно. Мы все способны на большее, чем думаем. Тебе нужно просто отыскать этот огонь внутри, — упираю палец ему напротив сердца, — и в конечном счёте ты сам удивишь себя.

— Спасибо. Я не подведу тебя.

— Всё, хорош вешать нос! Найди какую-нибудь красотку и зажги с ней!

— Адские колокола! Да я ж не говорю по-русски!

— Не мои проблемы! — улыбаюсь от уха до уха. — Танец — это универсальный язык! Вот и пользуйся им!

Подталкиваю Пироманта в спину и через миг он влетает в невысокую шатенку, которая покачивается в энергичном ритме сама по себе.

— Господи, ну какой из меня ментор, — бормочу себе под нос, шагая прочь от костра со стаканом наливки. — Как ишак на скачках.

Достигнув края освещённого пространства, замечаю знакомую фигуру и сажусь рядом. По крайней мере, здесь я смогу просто помолчать.

Тай прихлёбывает свой любимый напиток, не изменив ему даже здесь. Иногда его упрямство заставляет меня ошарашенно трясти головой.

Николай смакует пиво мерными медленными глотками и негромко тянет:

— Ты когда-нибудь думал, что твоя жизнь сложится вот так?

— Знаешь, как-то конец света, а следом появление пришельцев и монстров не входили в топ-3 самых вероятных сценариев моего будущего. Я скорее ожидал грыжу, дрянной дом на колёсах и смерть лет в пятьдесят где-то в стриптиз-клубе от чрезмерного энтузиазма танцовщицы.

— Подходящий конец, — роняет мечник, и я угадываю тень улыбки на его лице.

— А ты что себе запланировал?

— Школа отца однажды должна была стать моей. Мы никогда с ним об этом не говорили, но это было понятно без слов. Он хотел, чтобы я продолжил его дело. Пускай, Китайская Империя стёрла почти все следы от великого искусства, тянущегося в глубь веков, оно бы продолжило жить. Хоть и в чужом краю. Быть может, однажды бы кенджутсу воспрянуло. Ведь никакие империи не могут существовать вечно.

— И никакие системы. Сколько бы Сопряжение не выкашивало разумные виды, однажды в шестерёнки попадётся упрямый камешек. Я сделаю всё, чтобы этими камешком стал я.

Тай согласно кивает и отпивает из банки.

— Один человек в правильное время и в правильном месте способен на многое. Я часто вспоминаю того молодого индусского мудреца.

На мой удивлённый взгляд Николай поясняет:

— Ганди. Кто знает, что стало бы с миром, если бы британцы не убили его на заре карьеры.

— По истории у меня вечно была тройка, но не уверен, что он мог бы что-то изменить. Британцы утопили последнее индусское восстание в крови. Ужесточили контроль над всеми колониями. На таком фундаменте много не построишь. Ты ещё спроси, что было бы, если бы французы поддержали американцев в войне за независимость?

— Империи жёстко подавляют любое сопротивление. Восставшие пошли за Вашингтоном, но он пал от рук наёмного убийцы. Постарайся не повторить его судьбу. Потому что Сопряжение или те, кто стоит за ним, сделают всё, чтобы сохранить свой миропорядок.

— Как-то ушли от темы. Мы говорили о твоём отце.

— Да, — Тай запрокидывает голову к звёздам. — У него была традиция. Раз в месяц он объявлял выходной и закрывал доджо. В этот день мы проводили время в кругу семьи. Он позволял себе выпить несколько бутылок холодного пива. Особенно любил то, что производят в его родном городе. Жёлтая звезда на этикетке, колосья и большая белая надпись «Саппоро». Помню этот дизайн даже с закрытыми глазами. Отец заказывал это пиво втридорога из-за границы и наслаждался им только в тот самый особый день.

Николай водит большим пальцем по поверхности металлической банки и продолжает:

— Той компании давно уже нет, да и я пью совсем иное пиво. Оно создано руками тех, кто разрушил всё, что нам дорого. И всё же оно напоминает мне о мире, который мы потеряли, и о мире, за который мы сражаемся. Странное горько-сладкое чувство, — философски вздыхает мой друг.

— Понимаю. Я испытываю тоже самое, когда вижу Мэтта. Слишком он похож на Лёшку.

— Иногда мне интересно, сможем ли мы когда-нибудь отпустить прошлое и по-настоящему обрести покой?

— В этой жизни? Вряд ли.

— Ты пессимист.

— А ты пьян, — хмыкаю я.

— Разве? — удивляется Тай.

— Обычно из тебя три слова не вытянуть.

— Хм. Да.

Он отхлёбывает из банки и говорит:

— Прошлое уже не изменить, но будущее до сих пор пластично. Не знаю, получится ли у тебя стать тем камешком, но нас таких будет двое в космических жерновах. Я с тобой до самого конца.