Ротмистр Гордеев - Самойлов Александр - Страница 44

– Залпом! Пли! Залпом! Пли!

Враг так близко, что слышно, как пули с тупым стуком входят в тела.

– Стрелять без команды!

Грохот выстрелов учащается. И вот как прикажете в такой ситуации беречь патроны?

Пускаем в ход наши самодельные гранаты. Во все стороны летят комья земли и части тел противника. Уродливая голова японского гоблина с приплюснутыми остроконечными ушами и оскаленными в яростной гримасе кривыми клыками падает прямо передо мной. Зубы клацают от удара – полное ощущение, что последним посмертным движением он хотел укусить меня.

Японцы отходят. Думаю, небольшая передышка. Сейчас сформируют вторую волну и попрут снова. Спешно дозаряжаемся. Оставляю за себя старшим Бубнова, а сам с Кузьмой иду проведать четыре наши пулемётные команды.

Откуда четыре, спросите вы? Выделили же всего пару пулемётов на подразделение. А ещё пару я тупо выцыганил у тех господ офицеров, которые, как и Коломнин, считают пулемёт ненасытным растратчиком патронов. Пулемётчиков на «максимы» у них всё одно не было, так что у них эти два ствола стояли бесполезным грузом, а у меня – сгодились в дело. Правда, пулемёты мне дали без патронов, так что приходится крутиться, объяснив перед боем всем своим пулемётчикам пользу коротких очередей.

Не доходя до Жалдырина с его вторым номером, чувствую под ногами непонятную сырость. Сапоги хлюпают по лужам. Откуда вода, дождя же не было?

Повторяю вопрос Жалдырину, тот смущённо хмыкает и лукаво улыбается. Ах ты ж ёж, морячок же у меня водяной. Как я мог забыть?

– Твоя работа?

– Моя, вашбродь. Уж больно японец сильно пёр, так что пришлось подболотить.

Осторожно выглядываю в потихоньку редеющий туман. Раскисшая почва создала для наступавших японцев дополнительную помеху, и позволила Жалдырину выкашивать врага с большим успехом. Объявляю ему благодарность и предлагаю усилить его позицию вторым пулемётом, выдвинув их чуть вперёд во фланг второй волне японской атаки. Обговариваем, что сигналом для открытия огня должен стать двойной крик свиристели.

Отправляю Скоробута донести мой приказ до обоих пулемётных команд на другом фланге. Сам организую усиленную пулемётную точку из Жалдырина с его вторым номером и второй пулемётной команды.

Во всё ещё густом белёсом тумане в стороне японских окопов звучат отрывистые команды и резкие звуки сигнальных рожков. Бегу по окопу к своему командирскому месту. Там уже ждёт Кузьма.

– Ну, что у пулемётов на правом фланге?

– Всё передал, вашбродь. Патронов у них маловато, жалуются.

Тяжело вздыхаю. Спасибо ротмистру Коломнину, любителю штыковых атак. С другой стороны, Шамхалов тоже прав, когда сказал, что экономика просто не потянет такого расхода боеприпасов. Заводы выпускают патроны по старым нормам, запасы на складах не столь велики, как требует того современная война. И что с того, что есть пулемёты, если к ним не хватает патронов? Легко попаданцам в книжках: у них как автор захотел, так и патроны откуда-то чудом взялись, в степи за пару дней заводы построились, дороги проложились, и даже чиновники перестали воровать и наживаться налево и направо.

Скоробут протягивает фляжку.

– Держите, вашбродь, я тут чайку сообразил. Сладкого. Не перекусить, так хоть чаем подкрепитесь. С утра же ни крошки во рту.

– Спасибо, Кузьма. А сам?

– Да я уже, вашбродь.

Чёрт… тишина-то какая вдруг свалилась. Туман ещё больше похож на вату, в которой тонут звуки, мысли… Рождаются другие – тихое, на самой грани слуха шуршание. Нет, это не шуршание. Это тихий, почти неразличимый шёпот. Сквозь туман проступают призрачные колышущиеся тени.

Господи, как вдруг захотелось сдохнуть… Что я здесь делаю? Зачем? Россию спасаю? Ну, и много наспасал? Всё без толку… Порт-Артур всё равно сдадут, войну проиграют, революция пошатнёт империю. А в семнадцатом уже и империя всем будет до лампочки, лишь бы мир поскорее. Царя скинули, чтобы мир наступил, большевики всех миром купили, а потом устроили бойню ещё на пять лет. Тиф, вши, испанка. Голод, разруха, эмиграция и прочие ангелы Великой русской революции.

С удивлением гляжу на револьвер в своей руке – самое же простое решение. Бац – и никаких проблем. Палец оттягивает курок, холодный металл впивается в лоб.

Из гибельного ступора меня выводит дикий, полный какой-то вселенской тоски крик. Один из моих новичков из числа прибившихся стрелков, бросив винтовку, выскакивает на бруствер и бредёт, словно потерянный, в сторону японских позиций. Грохает выстрел со стороны противника, и бедолага-стрелок, споткнувшись, падает на землю, чтобы больше никогда уже не подняться.

Призрачные тени демонов противника всё ближе. Всё сильнее ужас, охватывающий нас, и всё больше желание разом покончить с ним, выскочив под пули врага или пустив самому себе пулю в лоб. Живот крутит замогильным холодом, мозг выкручивает наизнанку. Это ж какой гормональный шок переживают наши бедные организмы? Воздействие демонов, похоже, парализует выработку в организме серотонина, дофамина и норадреналина.

Ещё один боец выскакивает из окопов и бежит в сторону врага, его гонят страх жизни и жажда смерти – единственного, как кажется, избавления. Пара выстрелов от противника – и этот бедолага падает на землю и замирает.

Из последних сил отвожу ствол нагана от собственного лба, всматриваюсь в донышки револьверных патронов в барабане. Отлично, серебряные имеют место быть. Стреляю в приближающихся демонов. Они ростом с человека, с красными горящими глазами. Вроде попадаю, но большого ущерба не наношу.

Как хочется сдохнуть прямо на месте. Из последних сил кидаю в демонов гранату. И снова никакого эффекта. Со стороны противника слышны команды и сигналы к атаке. Походу, нам каюк… Возьмут как тёпленьких. В таком состоянии мы даже мало-мальски серьёзного сопротивления не сможем оказать.

Во рту словно сирийская пустыня, язык прилип к гортани, даже слова из себя не выдавить. Дрожащими пальцами откручиваю пробку с фляжки, делаю глоток-другой сладкого чая. И… желание немедленно умереть отступает. Спасибо Кузьме. Где он, кстати?

Оглядываюсь. Скоробут скорчился на дне окопа, обхватив руками голову. Вот он с диким вскриком выпрямляется и пытается выбраться из окопа. Ну уж дудки, ординарца я вам не отдам! Стаскиваю Кузьму обратно в окоп, отвешиваю пару пощёчин – не со зла, а чтобы малость привести в себя. И вливаю в него несколько глотков чая. Чувствую, как его тоже потихоньку отпускает.

– Всем немедленно пить и есть! Если ничего нет, просите у товарищей! – приказываю я.

От японских окопов раздаётся громкое «банзай!». Топот десятков ног бьёт по ушам, словно барабанный бой. Сую винтарь в руки Кузьмы.

– Огонь!

Палю по наступающим из нагана. Мои не до конца пришедшие в себя бойцы ведут редкий неприцельный огонь по врагу. Редко взрываются уцелевшие после первой атаки растяжки. Вскрикивают наткнувшиеся на наши отравленные дерьмом колышки японцы.

Враг уже совсем близко к нашим позициям. В нагане снова пустеет барабан. Хватаю винтовку одного из погибших бойцов, передёргиваю затвор, целюсь. Выстрел…

– Вашбродь, – толкает меня в бок Кузьма, – пулемёты же! Чего молчат?

Точно, сигнал. Пора. Дважды свищу свиристелью. Услышат ли? А если и они самоубились от демонских происков? Секунды тянутся, словно часы. Мы лихорадочно отстреливаемся. И наконец сперва с левого фланга, а потом и с правового забили в четыре ствола кинжальным перекрёстным огнём наши «максимки». Молодец Жалдырин, молодцы ребята! Не поддались…

Японцы прут как не в себе. Мы палим как заведённые. Пулемётное тарахтенье на наших флангах слабеет и захлёбывается. Чёрт! Что там происходит?! Как не хватает рации или хотя бы полевого телефона. Эк размечтался. Даже послать бойца разузнать, что случилось, не выйдет – некого.

Противник у самого бруствера. Штыки к винтовкам у моих бойцов примкнуты заранее, так тут принято во время боя. Перекидываю револьвер в левую руку. Выхватываю заговорённую шашку.