Pasternak - Елизаров Михаил Юрьевич - Страница 36

• Предыдущая
• 36/52
• Следующая

Цыбашев подумал, что сейчас очень неплохо было бы найти что-нибудь из пастернаковских нелепиц и прочесть вслух, и в тот же момент как-то очень болезненно и глубоко порезал о страницу палец — книга была издана на очень качественной плотной бумаге, с острыми как лезвие краями. Эта боль как-то странно отрезвила его. Он сразу бросил книгу на парту, поднес палец ко рту и стал высасывать из раны кровь.

Дама уже читала другой отрывок:

Цыбашев поднялся, предвидя трактовку о феях и чародеях, и вышел из класса.

Уже дома Цыбашев вспомнил, что хотел пересмотреть кое-что из Пастернака, достал томик стихов, на вид совершенно не агрессивный, изданный на бумаге желтоватой и рыхлой как промокашка, и начал пролистывать книгу в поисках нужного стиха.

Цыбашев нашел то, что искал, стал читать, придерживая страницу. Он не заметил, как опять открылся порез на подушечке указательного пальца. Бумажное острие листа угодило прямо в разверстую ранку. Цыбашев сразу увидел быстро расплывающуюся на желтом листе бурую кляксу и с интересом наблюдал, как стремительно напитывается красным бумага. На этом процесс не остановился, и кровь начал тянуть следующий лист. Книга была ненасытна как вампир. А Цыбашев все сидел и зачарованно смотрел, как уходит в листы его кровь, и не мог оторваться от этого зрелища. Потом он потерял сознание.

Очнулся Цыбашев от страшного холода, ночью, перебрался в кровать и снова провалился в беспамятство.

На следующий день он не смог подняться и пойти на работу, ибо чудовищно ослаб. В полузабытьи подобрал книгу стихов, выпившую, наверное, не меньше трети его крови. За сутки она высохла и топорщилась покореженными, бурого цвета, листами. Шрифт подсох какой-то черной корочкой, словно это была книга для слепых с выпуклыми буквами.

Цыбашев сцарапнул несколько строчек, они отвалились как шелуха, прикрывающая истинный их смысл, и он прочел на бумаге совсем другое, не для людей, настолько страшное и мерзкое, что закричал и в страхе откинул прочь проклятую книгу.

В слабости он лежал дни, ночи, осознавая случившееся. Вспоминал день своего крещения и плакал, потому что только теперь ощутил всю благодать и любовь Бога.

Ненасытная бездна, находящаяся в злой книге, с кровью вытянула родную ей субстанцию, весь псевдодуховный яд, накопившийся в Цыбашеве.

Цыбашев все больше склонялся к мысли о поступлении в духовную семинарию. Для начала он корректно поговорил о своих будущих планах с директором лицея. Тот позволил себе что-то вроде напутствия и благословения. Через месяц, когда Цыбашеву нашли замену, он, никем не порицаемый, получил расчет и хвалебную характеристику.

В семье тоже все обошлось мирно, во многом благодаря тому, что речь свою Цыбашев обставил спокойно, без помпезности. Родители быстро примирились с его решением. В последнее время сын их очень устраивал, хотя бы потому, что второй год не курил, и вообще поменялся в лучшую сторону — стал более уравновешенным и терпимым.

Каждый из родителей даже нашел для себя какое-то приятное объяснение. Отец с грустным удовлетворением сетовал, что, сам того не желая, создал воспитательную систему, формирующую личность со столь высокими духовными запросами. Мать видела за этим решением поступок обиженного сердца. Подруга Цыбашева, на которой он чуть не женился, поддавшись всеобщему процессу брачевания на пятом курсе, не выдержала его колебаний и вышла замуж. Сам-то Цыбашев вздохнул с облегчением, но мать была уверена, что он страдает. Все это ей напоминало добротную сентиментальную историю и уже потому нравилось. Потом она вспомнила, что семинария уж никак не монастырь и, даже если сын туда и поступит, еще не значит, что закончит, а если и закончит, то, верно, обзаведется попадьей. После этого мать окончательно успокоилась.

Единственный, кто не одобрял стремления Цыбашева, был отец Григорий. Он настойчиво советовал продолжать работу, учебу в аспирантуре, говоря, что служить Богу можно и в миру. Отец Григорий чувствовал некий душевный ущерб в Цыбашеве и боялся, что мощная мистика православия, с которой тому предстоит столкнуться, может оказаться непосильной для его психики. Старый священник помнил таких восторженных молодых людей, единожды в экстаз вошедших и так в нем до смерти и пребывающих.

Впрочем, по ходатайству отца Григория, Цыбашева взяли в православный храм. Там он полгода работал сторожем и помогал священнику при службах.

Он отказался от навязчивых проповедей, осознав, что унижает собственную веру, превращая ее в источник конфликтов с окружающими, и по-прежнему виделся со всеми своими приятелями, не чураясь пивных посиделок.

Когда Цыбашев еще дорабатывал в лицее последний месяц, его отправили на склад за книгами. Лицей, радея об учащихся, благоразумно закупал для уроков литературы недорогие издания изучаемых авторов в нескольких десятках экземпляров, чтобы все ученики класса были обеспечены необходимой для урока книгой. Это действительно было удобно. Во-первых, не у каждого дома находилась достаточная библиотека. Имелась и вторая выгода. Учитель и ученики работали с одинаковыми изданиями, поэтому не возникало проблем с быстрым поиском нужного эпизода или цитаты.

В последний раз, экономя деньги, лицей приобрел книги у какой-то уж совсем завалящей фирмы, через день после заключения сделки вообще разорившейся. Банкроты постарались остаться честными и сказали, что — да, заказа они не выполнили, но у них на складе, который прошлой весной затопило, еще остались неповрежденные водой книги, может, и не совсем по теме, но тоже хорошие, даже кое-что из классики, и все они теперь принадлежат лицею, если лицей пожелает. Что-то — лучше чем ничего, и Цыбашеву поручили разобраться с содержимым на затопленном складе.

Эта часть города производила тягостное впечатление. Казалось, люди давно уже не живут здесь. Да и с трудом верилось, что в крошащихся пористым кирпичом домах может находиться что-нибудь живее крыс. Цыбашев выехал в ясный день, но в этом месте лучи будто пробивались сквозь навеки закопченное заводами небо, хотя сами заводы уже умерли. Машина долго кружила по ветхим улочкам, где в вековой грязи еще плавали островки асфальта. Цыбашев и водитель по очереди спрашивали редких прохожих, где находится улица лейтенанта Смирского.

Улица нашлась, и на пятнадцатом номере обрывалась каким-то полем. Дома с номером «семнадцать», где должен был находиться склад, не было. Когда Цыбашев уже усомнился в благородстве банкротов и решил, что они отдали не существующее, из окна ближайшего дома выглянула старуха и сняла все подозрения.

То, что Цыбашев и водитель приняли за сваленный шифер и жесть, оказалось крышей, сливающейся в своей грязевой однородности с ландшафтом, среди которого подобьем распятия возвышалась верхушка деревянного столба электропередачи.

Через десяток метров дорога довольно резко уходила вниз. Дом находился будто на дне обмелевшего озера. Водитель наотрез отказался спускаться, сказав, что они потом оттуда по такой грязи не выедут.

По доскам, положенным на кирпичи, как по мостикам, Цыбашев добрался до крыльца приземистой двухэтажной постройки с узкими нежилыми окнами. На первом этаже были заметны следы спешной эвакуации, поэтому, кроме мусора, ничего там не имелось. Люди вывезли все свое добро. Но оказалось, что невысокий дом уходит под землю, по крайней мере еще на несколько этажей.

Цыбашев спустился в первое складское помещение. Электричество на удивление еще работало, но картина от этого не делалась утешительней. Хоть в подвале было почти сухо, состояние упакованного книжного имущества говорило, что уровень воды когда-то находился на почти метровой отметке, потом вода схлынула. По этой же отметке было видно, какой пласт книг спасен, а какой, по мнению владельцев, не подлежал продаже и соответственно был оставлен.

• Предыдущая
• 36/52
• Следующая