Проводник - Михайлов Алексей - Страница 34

Решив побриться позже, я умылся, почистил зубы, вернулся на кухню и выпил стакан воды. Почти сразу же я почувствовал, что дико хочу есть. На каком-то автомате я поставил на проигрывателе пластинку Дорз. А, когда зазвучала музыка, поймал себя на мысли, что не могу её слышать! И всё выключил. Но потом решил, что в тишине еще тяжелее. И включил обратно.

Поставил вариться яйца и греться чайник. Когда он закипел, на меня накатилось ощущение, что все в порядке. Ничего не случилось. Кэт дома. Сейчас она выйдет из ванны и обрадуется, что завтрак на столе.

Неужели я больше никогда ее не увижу, неужели больше не взгляну в ее глаза? Нет, так думать нельзя. Я позвоню своим корешам, и мы отобьем Кэт у этих мудаков. Эта, внезапно пришедшая мне в голову идея, показалась мне в начале очень удачной.

«И почему я раньше до этого не додумался? — гадал я, — Пацанам за радость кого-нибудь отоварить. Тем более за правое дело. Оплачу им проезд, потом поляну накрою!»

Размышляя над деталями, я умял свой завтрак, запив крепким сладким кофе. И тут в дверь опять позвонили. В этот раз я не дернулся. Похоже, начинаю привыкать к этому звонку. Кто же на этот раз? Может быть, Кэт?

Я вскочил и стремглав побежал вниз. Открыл дверь. В дверях стояли полицейские и мать Екатерины.

— Доброе утро, — весело поприветствовал меня один из гостей. Крепкий молодой человек с добродушным круглым лицом и ясными синими глазами. В гражданской одежде. Он развернул передо мной свою красную книжицу и представился:

— Оперуполномоченный Малаш. Уголовный розыск Фрунзенского района. Разрешите нам пройти?

— Да, пожалуйста, — ответил я растерянно.

Не каждый день к тебе приходит полиция. Даже в мою буйную молодость ко мне всего пару раз заглядывал участковый. И то, потому что искал ребят. Но сказать, что я был удивлен — нельзя. Понятно, мать Екатерины заподозрила что-то неладное и вызвала полицию.

— Неплохая у Вас квартира, можно сказать целый дом, — с восхищением отметил Малаш, — а у нас тут заявление на Вас. Вот гражданка утверждает, что Вы убили ее дочь.

— Неправда! — чересчур тихо ответил я после того, как немного оправился от такого заявления. — Я никого не убивал.

— А где же тогда Екатерина Миронова?

— Я не знаю, — честно признался я, пропуская полицейских в квартиру.

Гости, не разуваясь, прошли на кухню, по пути бесцеремонно заглянув в комнату и санузел.

— Ого! — воскликнул Малаш. — Тут даже камин есть!

— Чисто, — доложил один из пришедших в полицейской форме с погонами старшего лейтенанта.

— Ну ладно, — перешел оперуполномоченный к делу, — где Екатерина? Нам поступило заявление о ее пропаже. А признаки пропажи характерны для убийства!

— Я не убивал Катю! — вырвалось у меня от возмущения.

— А вот заявитель считает эту версию главной. Говорит, ты раньше уже распускал руки? — оперуполномоченный, постепенно сжимая пружину прессинга, перешел на «ты».

— Я Катю никогда даже пальцем не тронул, — возмутился я.

— Да он моего Мишу чуть ли не до смерти избил! — истерично вмешалась в наш разговор мать Екатерины.

— Ну, вот, — удовлетворенно кивнул Малаш, — оснований для подозрений больше, чем достаточно!

— Следак приехал, — сказал старший лейтенант, глядя в окно.

Через минуту в квартиру без стука зашел следователь. Высокий молодой человек в форме. С черной кожаной папкой. Он поздоровался со всеми за руку и, игнорируя меня, уселся за кухонный стол.

— Что случилось? — спросил он.

— Поступило заявление о без вести пропавшем, — сказал Малаш.

— Это я знаю, от кого?

— Вот заявительница, — ответил оперуполномоченный, показав рукой на Елену Дмитриевну, — гражданка Миронова. Мать пропавшей. Говорит, что ее дочь пропала 6 января. Должна была ей вечером позвонить, а на Рождество в гости зайти, но пропала.

— Так, сегодня третий день получается? — уточнил следователь.

— Да, — всхлипнула Елена Дмитриевна.

— Сколько лет пропавшей?

— Двадцать, — ответил Малаш, — жила вот с этим гражданином — Ильей Александровичем Соколовым. В этой самой квартире.

— Илья Александрович, — обратился следователь ко мне, — как давно вы видели Екатерину Миронову?

— Вечером 6 января, — ответил я.

— И где же она сейчас?

— Я не знаю, — в очередной раз честно признался я, — не могу это объяснить!

— Почему? — изобразил удивление следователь.

— Это звучит безумно!

— Она жива?

— Думаю да…

— Думаешь? — закричала мать Екатерины. — Она же любила тебя! А он думает!

— Олег… — кивнул следователь в сторону Елены Дмитриевны.

— Женя, — обратился Малаш к старшему лейтенанту, указывая на женщину.

Старший лейтенант аккуратно приобнял мать Кати, которая к этому времени разразилась рыданиями, и вывел ее из квартиры. В квартире кроме меня, оперуполномоченного и следователя остались еще старшина с автоматом и невысокий усатый мужчина в гражданской одежде с большим блестящим чемоданом. Малаш подошел к следователю и стал что-то шептать ему на ухо.

Я не слышал весь разговор, но частично фразы до меня доносились. Не потому что говорили громко. А потому что слух у меня был очень чуткий. Чуйка на опасности, которая в армейке мне здорово помогала, ведь не на пустом месте возникла. Тут и слух, и зрение, и обоняние. Ну и интуиция, конечно. Шестое чувство. Я привык и уже не замечал, что вижу очень далеко и четко различаю все мелкие детали, которые большинство не видит, что чутко слышу звуки и четко ощущаю запахи, которые другие не улавливают.

Когда я в армейку попал, первое время здорово мучался от этого. Лягу спать и слышу, о чем там дневальный по тумбочке с дежурным говорят. Каждое слово. Или как наряд на улице переговаривается. Ночью даже просыпался из-за этого первое время и уснуть долго не мог. А вот лай служебных собак не слышал. Точнее слышал, но внимания не обращал. Потому что в Судогде мы в частном доме жили, и у нас пес цепной был. Всё время гавкал. Вот я и привык. Так же у меня с мотоциклами, пьяными песнями и криками петухов. Сплю и не слышу. Потому что мимо нас все мое детство деревенские с дискотеки домой добирались. Кто на моцике, а кто пешком. Идет в компании и песни горланит по пьяной лавочке. Чтоб веселее шагалось. Ну, а как все разойдутся, так и петухи вокруг начинают кукарекать. Правда, эти звуки в армейке, прямо скажем, в дефиците были.

В общем, Малаш со следаком по поводу меня говорили. Опер говорил, мол, я опасный, что воевал, может контуженный, что поаккуратнее со мной себя вести надо. Поэтому конвой на всякий случай пригласили. После этой беседы кивнул и с интересом посмотрел на меня.

— То есть Вы не знаете, где находится Екатерина Миронова, и Вы ее не видели с 6 января? — уточнил он.

— Да, — кивнул в ответ я.

— Илья Александрович, позволите нам квартиру Вашу осмотреть?

— Пожалуйста, — равнодушно отозвался я.

— Олег, понятых пригласите.

Малаш кивнул и по рации велел старшему лейтенанту привести понятых. Следователь тем временем поднялся с места и стал совершать обход квартиры, а маленький мужичок с усами открыл, наконец, свой чемодан, вынул оттуда фотоаппарат, ультрафиолетовую лампу, какие-то баночки, кисточки, скотч, линейку и что-то там еще и поплелся за ним. Следователь осмотрел квартиру очень быстро.

— Ничего особенного, — пожал он плечами, усаживаясь обратно за стол и доставая из папки бланк протокола, — порядок не нарушен! Саша, пофотографируй вещи пропавшей общим планом. Ну и посвети там лампой! Ну, ты знаешь…

Привели понятых. Наших соседей по дому. Следователь к этому времени уже начал заполнять протокол. Понятым объявил, что осмотр проводится в связи с безвестным исчезновением моей сожительницы Екатерины Мироновой. Потом провел их по квартире, переговорил с экспертом, убедился, что ничего существенного тот не нашел, быстро дописал протокол, прочитал его и дал расписаться понятым, после чего выпроводил их восвояси. Изъяли Катину фотографию, а еще мой телефон.