Нечаянный тамплиер (СИ) - Ангелов Августин - Страница 28

Всадники все пребывали. Вслед за авангардом к маслобойне подъехали еще десятка два тяжелых кавалеристов. У всех имелись копья, щиты и закрытые шлемы с прорезями для глаз. Один из рыцарей, высокий всадник на большом гнедом коне, остановился в виду маслобойни. Наверное, он был командиром. Во всяком случае, он повелительно махнул рукой своим подчиненным, и рыцари быстро взяли коновязь и вход в здание в полукольцо, опустив острия копий стальной изгородью, а за их спинами конные лучники натянули луки. Потом главный приблизился сам и прокричал:

— Эй, мародеры! Именем бальи Генриха Антиохийского, наместника короля Иерусалима и Кипра, приказываю сложить оружие!

Хотя на спорной территории на маслобойне могли, разумеется, прятаться мародеры, Григория все равно возмутило такое обращение, он решительно вышел вперед, поднял правую руку вверх, демонстрируя, что оружия у него нет, и сказал:

— Мародеров здесь нет. Я Грегор Рокбюрн, брат-рыцарь ордена Храма. Со мной монах-францисканец брат Иннокентий и рыцарь Бертран де Луарк. Мы сопровождаем в монастырь на гору Кармель малолетнюю баронессу Адельгейду фон Баренбергер.

— А это тогда что за имущество, как не снятое с мертвецов? — спросил всадник, указывая на большую кучу трофейной амуниции, отобранной у поверженных сарацин, которая лежала рядом с коновязью.

— Это моя военная добыча, — подал голос Бертран, который проснулся и уже стоял в дверях маслобойни.

— С военной добычи по законам королевства тоже нужно платить налоги, — сказал неизвестный рыцарь, по-прежнему не снимая свой шлем. Григорий обратил внимание, что доспехи на нем очень дорогие. Хорошо пригнанные стальные пластины сверкали вычурными узорами настоящей позолоты. А седло и упряжь коня и даже ножны меча, достойные барона или графа, украшали драгоценные камни.

Но, Бертран не стушевался, а произнес с достоинством:

— Я Бертран де Луарк, лучший меч Луарка. И хочу знать, с кем говорю.

— Филипп де Монфор, барон Тира и коннетабль Акры, к вашим услугам, — представился всадник, наконец-то подняв забрало. Хотя верхняя часть его лица, начиная от бровей, по-прежнему оставалась скрыта под сталью.

Барон выглядел немолодым, но властным. Разговаривал он, выдвинув подбородок вперед. Отчего его мощная нижняя челюсть напоминала бульдожью.

— Так вот, мессир де Монфор, если вы считаете, что я не заплатил налоги, то оцените, сколько я задолжал вам из этой добычи, которую получил сегодня, убив нескольких нехристей и рискуя жизнью при этом. И, заметьте, что я не собирался скрывать от кого бы то ни было свои трофеи, — сказал Бертран.

Барон пропустил его слова мимо ушей, сказав только:

— Вы должны знать, что идет война, и в Акре созваны войска. Нам обещают помощь из Европы, но ничего не присылают. А это значит, что нам самим предстоит держаться против Бейбарса и всех его приспешников неизвестно сколько времени. Перевес сил на стороне противника. Сарацины уже нанесли огромный ущерб королевству и слишком многое разорили. Вполне возможно, что близятся последние сражения христиан за Святую землю. И потому, отовсюду к Акре собираются благородные воины, способные держать оружие. И армии потребуется любое оснащение и вооружение. Потому я, данной мне властью, реквизирую ваши трофеи, мессир Бертран, в казну на военные нужды.

— Но, это же несправедливо! Я готов заплатить налог, но не все же отдавать! И я, вообще-то, не данник вашего королевства. Я подданный короля Франции и приехал сюда навестить родню. А еще я собирался совершить мирное паломничество по святым местам. И, уж извините, но никак не собирался идти на войну, — возмутился рыцарь из Луарка.

— Война не спрашивает людей, хотят ли они идти воевать. Она приходит к людям сама. И почти всегда неожиданно. И вы зря обвиняете меня в несправедливости. Несправедливо другое, например, то, что вы, как лучший меч какого-то местечка, до сих пор не вступили добровольцем в войско Акры, а вместо этого мародерствуете в спорных землях, мессир Бертран, — гаркнул барон.

— Он не мародерствует! Я могу подтвердить это, — встрял Григорий.

— Тогда пусть отдает трофейное имущество без разговоров, а не припирается с властями. Ведь это все он добыл на землях Леванта. Не так ли? Нам все понадобится для обороны, — сказал Филипп де Монфор. И тут же дал указание своим людям забрать кучу трофеев и отнести ее в войсковой обоз.

«И здесь последние штаны заставляют в фонд обороны сдавать», — подумал Григорий Родимцев. Бертран стоял весь красный, но бросать вызов суровому барону, находящемуся во главе целого войска, не рисковал. И, наверное, лучше было с таким свирепым человеком не связываться. Род Монфоров отличался жестокостью. Дед Филиппа, Симон де Монфор, был очень знаменит тем, что перерезал тысячи альбигойцев в религиозной войне против ереси. Это он говорил своим бойцам, штурмуя замки и города еретиков: «Убивайте всех, и пусть Господь отличает своих и спасает праведников». Потому Гриша попробовал перевести разговор на другую тему, добавив немного лести:

— Доблестный монсеньер, я хочу обратиться к вам за помощью. Мои братья из ордена Храма попали в ловушку, защищая замок Тарбурон. И я надеюсь, что вы, конечно же, отправите своих славных рыцарей в атаку против войска шейха Халеда, который повелел запереть отряд нашего ордена в замке Тарбурон.

Монфор взглянул на Грегора суровым взглядом темно-серых глаз и проговорил:

— Дела вашего ордена нас мало интересуют, храмовник. Во-первых, замок Тарбурон раньше принадлежал госпитальерам. И то, что кто-то из руководства вашего ордена решил прибрать эту крепость к рукам, воспользовавшись сложившейся ситуацией, я не считаю праведным поступком. И во-вторых, если ваши братья оказались настолько глупы, что сами себя загнали в ловушку, то это касается только их самих. Пусть и полагаются на самих себя и на Господа. У нас сейчас нет сил ни на какие атаки. Мы стараемся удержать за собой хотя бы ту часть земель королевства, куда пока не хлынули сарацины. А для этого нужно закрепиться в тех местах, которые еще можно спасти. Решено создать новые опорные пункты, сократив границы. И я собираюсь определить эти пункты. Вы можете сказать мне, в чьих руках постоялый двор на ближайшем перевале?

— Утром был за христианами, а сейчас не знаю, — честно сказал Григорий.

Посмотрев на него как-то не по-доброму, прищурившись, барон внезапно произнес:

— А вот вы, мессир тамплиер, почему не находитесь среди ваших братьев в замке Тарбурон? Дезертируете, значит?

— Ему приказали сопровождать девочку в монастырь. И выехал он оттуда еще до всей этой заварушки, — встрял Бертран.

— Что ж, я хочу услышать подтверждение ваших слов от самой юной баронессы. Где она? — спросил Монфор. Он все также разговаривал свысока, даже не думая слезать с боевого коня.

— Я здесь, — произнесла Адельгейда из-под дерева, под которым сидела вместе с монахом, слушая сказки старика.

— Рад знакомству, баронесса. И что вы можете сказать об этих людях? — проговорил Монфор.

— Они спасать меня от сарацин, — произнесла Адельгейда.

— Очень хорошо. А когда вы уехали из замка Тарбурон, сражение там уже началось, или еще нет? — поинтересовался барон.

— Мы ехать раньше, — поведала девочка с сильным немецким акцентом.

— Это кто так попортил твое лицо? — задал вопрос барон, присмотревшись.

— Сарацины, — ответила Адельгейда.

— Да уж, с таким уродливым шрамом, действительно, девочка годится только в монашки. Замуж ее точно никто в здравом уме не возьмет, — сказал Монфор, как бы самому себе, но так, чтобы слышали все.

Услышав о себе такое, Адельгейда сразу заплакала, уткнувшись в рясу монаха.

— Зачем вы обидели сироту? Это неправедный поступок. Господь такое осуждает и обязательно накажет, — проговорил францисканец.

— Не тебе, старик, рассуждать, что осуждает Господь и за что наказывает. Его власть на небе, а моя на земле. Вот как прикажу тебя выпороть, будешь знать, на чьей стороне правда! — разозлился барон. И тут же зло бросил: