Бронированные жилеты. Точку ставит пуля. Жалость унижает ментов - Словин Леонид Семенович - Страница 126

— Ну, Игумнов! — Крашенный хной букли ее разлетелись. — А сами вы?! Такой ответственный?! Срочные телефонограммы читаете? Могли бы и поинтересоваться! Вас вызывают в Инспекцию по личному составу. Вы…

Она не знала, к чему придраться. В глаза бросились его металлические фиксы во рту.

— Я думаю: зубы вам все–таки за дело выбили! Допекли кого–то!

— Безусловно, — ему было ее искренне жаль. — Это точно насчет Инспекции?

— Вот…

Игумнов прочитал короткий текст: " начальнику розыска…явиться…»

Ключница напомнила о давнем эпизоде его армейской службы.

В то утро вместе с другими новобранцами он находился в умывалке. Когда заскочили оборзевшие, не привыкшие встречать отпор д е д ы, он как раз чистил зубы.

Дембели не собирались ждать, пока салаги закончат водные процедуры. Плотный румяный д е д с силой поддал Игумнова бедром, занял его место.

Игумнову не хватило несколько секунд, чтобы избавиться от зубной пасты во рту. Поэтому он таким же образом оттолкнул невежу, нагнулся над краном, чтобы набрать в рот воды.

Последовавший удар сбоку по голове привел зубы в соприкосновение с водопроводным краном. В мгновение во рту оказалось кровавое крошево. Игумнов сплюнул. Красная юшка растеклась по раковине.

Это был урок.

Салаги вокруг, как по команде, отскочили от умывальников, сбились в кучу — происшедшее с Игумновым всех шокировало.

Кроме старослужащих.

Д е д, проучивший салагу, спокойно занял освободившееся место, нагнулся над раковиной.

Игумнов выскочил в коридор.

За дверью стоял деревянный тяжелый табурет…

Удар пришелся д е д у по самому кумполу. Разбушевавшийся салага, до того, как его успели скрутить, пару раз добавил ему еще ногой по ребрам.

Скрыть происшедшее не удалось.

Дембеля отправили в медчасть. Его друзья доставили салагу на губу. Предварительно долго и сильно метелили ногами.

Вскоре появился дознаватель. Дальнейшая судьба Игумнова могла сложиться весьма печально.

На счастье, почти одновременно с дознавателем в части появился дядя Игумнова — брат матери, Иван Васильевич Игумнов, завгар из Шарьи.

Тому способствовал счастливый случай.

На межрайбазу в Шарью выделили с завода новенький «газон» и дядя взялся самолично его перегнать — не мог отказать сестре, просившей навестить сына.

— Племяш тут у меня…

— Игумнов? Кто же это у нас Игумнов… — шевелил губами командир части, проглядывая список.

Познакомиться как следует с новобранцами он еще не успел.

Часть была специальная. В документах Особый Отдел застраховался — на всякий случай указал и вторую — нерусскую — фамилию призывника. Она и прилепилась.

— Это Шварц, что ли?

— Точно!

Комбат был человеком простым, лишенным дипломатии. Посетовал в сердцах:

— Он — еще и Игумнов! Мне бы сразу понять, когда он ему врезал табуретом! А то — сколько у меня служило шварцев — ни один не сидел на губе!

Дядя Игумнова и комбат друг другу понравились.

Дядя посетил комбата на квартире в военном городке. Вместе с новеньким «газоном» он прихватил с завода еще чистого спирта–ректификата в бутылках — им так и не суждено было прибыть в Шарью.

Ходил Игумнов–старший и к д е д у, у которого оказалось сотрясение мозга, хотя и не особо сильное. При падении он умудрился еще получить трещину ребра. Выпивали, разговаривали. До дембеля дошло, что неприятности, в первую очередь,

грозят ему самому как нападавшему и зачинщику драки. Посоветовавшись с дознавателем, дембель переписал рапорт.

Дознание было прекращено.

Комбат, гулявший с дядей в субботу и воскресенье, прямо на губе в присутствиии дознавателя и шарьинского родственника опоясал Игумнова–Шварца подвернувшмися под руку тяжелым резиновым шлангом.

— А теперь в казарму!

Игумнов ткнул себя ладонью в висок. Все тело болело. Беззубый рот кололся осколками.

— Ешть в кажарм–у..!

— И чтобы в следующий раз!..

Следующего раза не было.

На Сивцевом Вражке, когда Игумнов подъехал, была обычная сутолока. Непрерывно подкатывающие машины, хорошо одетая публика. Дубленки, шубы, меховые шапки — ондатра, пыжик…

Игумнов оставил милицейский «жигуль» у номенклатурной аптеки, направился к Плотникову переулку.

Подъезд, куда он и Цуканов рано утром сопроводили протрезвевшего в милиции иностранца, был все также пуст.

В здании царила тишина. Чувствовалось, что дом малонаселен. Старая номенклатура по–тихому вымирала, детей еще раньше отселили на сторону, в новые комфортабельные квартиры. Внуков с рождения прописывали здесь–чтобы оставить площадь..

Игумнов поднялся наверх, позвонил. Стальная дверь открылась знакомо легко и бесшумно.

На этот раз ее открыли изнутри.

— Добрый день, сосед! — Игумнов выступал в роли жильца с верхнего этажа.

Георгий Романиди приветствовал Игумнова на пороге — черноглазый, улыбчивый, воплощение европейского стандарта.

— Я хотел вам передать: заходил участковый милиционер… — Игумнов был тоже дружелюбен, улыбчив.

— Да?

Романиди словно был рад этому обстоятельству.

— Он просил вас оставить сведения о себе. А то он даже фамилии вашей не знал.

— Будем знакомы: Романиди Георгий.

Игумнов тоже представился. В таких случаях он всегда называл одно и то же имя — своего однокашника, закончившего в свое время Московский инженерно–строительный факультет промышленно–гражданского строительства…

— Очень приятно.

— Мне тоже. Участковый сказал, что наднях он снова навестит вас… Игумнов исчерпал предложенную тему, дальше все зависело от его способности к общению. — Для иностранца вы очень хорошо владеете русским..

— Я здесь учился.

— Да?!

— В Университете дружбы народов.

— Патриса Лумумбы?

— Да. Вместе с братом.

— И он тоже здесь?

— Он на Кипре, Общество дружбы Кипр–СССР. По профессии я горный инженер. А вы?

Игумнов не назвал никакой героической профессии.

— Факультет ПГС — промышленно–гражданское строительство…

— Что же мы тут стоим? Заходите…

Беседу продолжили:

— Университет Патриса Лумумбы — это квалифицированные кадры в помощь развивающимся странам. Благороднейшее дело, которая начала ваша страна…

Через несколько минут они уже переместились на кухню, к новенькому, с белым пластиковым покрытием столику.

Вокруг простиралось великолепие европейской кухни, принадлежащее исчезнувшему Джабарову.

Романиди включил электрический чайник, достал початую бутылку коньяка, хрустальные рюмки. Из одного из настенных шкафчиков появилась банка «нескафе классик», печенье.

— Маслины любите?

— Очень. Особенно греческие…

— Я привез с Кипра.

Возникли маслины, сочные крупные. Хозяин разлил коньяк.

— За ваше здоровье…

— Отличный коньяк!

— Это ваш! «Армянский». У вас тут все — перфектно!..Высший сорт!

Романиди заговорил о политике. Она была его коньком.

— Американский империализм в нашем регионе делает ставку на Турцию и Израиль! Это его естественные союзники, проводники влияния США на Средний Восток. Другое дело — Советский Союз…

Киприот принадлежал к фанатичным приверженцем Страны социализма. И, как большинство единомышленников за рубежом, полагал, что для советских людей эта тема наиболее предпочтительна.

Попытка Игумнова перевести разговор потерпела фиаско. Романиди не хотел говорить не о Джабарове, не о Волокове — о борьбе Советского Союза за мир, о милитаристских кругах НАТО. Неудачно закончилась и следующая попытка.

Игумнов, наконец, сдался, предоставив киприоту возможность выговориться.

Романиди снова наполнил рюмки.

— Мой брат, я, наши жены, наши друзья на Кипре — мы все коммунисты. Выпускники университета Патриса Лумумбы. Мы всем обязаны вашей великой стране…

Они пригубили.

— У себя, на Кипре , нам ни за что бы не получить ни высшего образования, ни работы. Теперь наша обязанность и святой долг — раскрывать людям глаза на преимущества социалистической стстемы. Понимаете?