Ведьма и компания (СИ) - Кащеев Кирилл - Страница 35

- Умоляю, тише! Но… Ты же ничего ей не сделаешь? – снова раздался неуверенный голос Оленькиной матушки. – Она единственная, в ком течет кровь Хортиц, больше ведь и нет никого!

- Да. – глухо ответила генеральша. – Последняя кровь, кроме как через нее, больше и нет через кого передать. А где она? Где девчонка?

Оленька действовала решительно: стремительная, как феечка из рождественских немецких сказок, она подлетела к Лизе, изъяла у нее вазу и водрузила на каминную доску, точно туда, где стояла. Подхватила Лизу под руку и повлекла прочь. Бесшумно они взлетели по лестнице, Оленька толкнула Лизу в другую дверь и заскочила следом, успев повернуть вентелек и заставить теплиться огонек в настенной лампе. И тут же выскочила вон. Лиза едва успела оглядеться – в комнате оказалась узкая кровать, столик с тазом и кувшином для умывания – как заскрипели ступени и из-за двери послышались голоса.

- Оленька, ты не видела приезжую девочку?

- Лизу? Я отвела ее в спальню. Она так хотела спать, бедная, просто глаза закрывались! Я ведь правильно сделала, матушка? Тетушка?

- Девчонка и должна спать! – громогласно протрубила генеральша снизу лестницы. - Все верно, Оленька.

Лиза метнулась к кровати и упала прямо поверх покрывала, не раздеваясь, как человек, сморенный сонным зельем. Бесшумно распахнулась дверь, ковер на полу заглушил тихие шаги, пристальный взгляд скользнул по лицу, точно по щекам провели мокрой холодной лапой. Шаги раздались снова и едва слышно хлопнула дверь.

- Иди и ты спать, детка, храни тебя Бог!

- Как вам угодно, матушка! – послышался легкий перестук каблучков – Лиза уже поняла, что Оленька предпочитает не ходить, а бегать.

Снова шаги, уже без всяких предосторожностей, сопение, кряхтение, стук – сдается, принесли ее вещи. Полежав еще, Лиза наконец осторожно приподняла ресницы: так и есть, сундук стоял у стены. Лиза поднялась – распустила волосы и с наслаждением содрала с себя пропыленное платье. Оставшись в одной исподней рубашке, метнулась к умывальному кувшину – жажда мучила так, что она готова была напиться и из него.

Кувшин был совершенно, вопиюще пуст!

Легкий сквозняк за спиной заставил ее стремительно обернуться. Окутанная кружевом белой ночной рубашки Оленька скользнула внутрь.

- Это тебе! – бутылка темного стекла и прикрытая салфеткой кокетливая корзиночка были водружены на туалетный столик. – Ты за весь вечер ничего не ела. И не пила.

Лиза настороженно поглядела на бутылку, на Оленьку. Девочка обидно хмыкнула, выдернула из бутылки пробку и с видом заправской пиратки приложилась прямо к горлышку. Протянула бутылку Лизе. Та еще мгновение поколебалась, принюхалась и наконец тоже отхлебнула. Восхитительный, прохладный, пахнущий мятой и ягодами чай хлынул в пересохший рот.

«Теперь уж все равно: если туда все же что-то подмешали, хоть жажду утолю» - прикрыв глаза от наслаждения, Лиза пила еще и еще.

Оленька разломила черствоватую булку и протянула Лизе, предлагая выбрать любую половинку. Отщипнула крошку от оставшейся, вытащила из той же корзинки головную щетку и присев в кресло, принялась задумчиво расчесывать золотые волосы.

- Наверное, это потому, что ты наследница. – сказала она.

Лиза едва не подавилась булкой.

- Наследница чего?

- Состояния, наверное. – с сомнением протянула Оленька.

- Разве не ты наследница? – Лиза снова отпила из бутылки – сонного зелья в ней не было, наоборот, даже меньше спать хотелось. – Ты говорила, твой отец был братом генерала Андреевского.

- Дядюшка покойный из выслужившихся был, у него окромя жалованья да наградных, хоть и весьма немалых, ничего. Это тетушка богата.

- Но после замужества все ее имущество стало его. – возразила Лиза.

- Здесь, милостивая государыня, Российская империя. – Оленька поглядела на нее с явным превосходством. – А не всяческие Европы, где мужья у бедных женщин не токмо приданное отбирают, а я слыхала даже, если муж не работает, бедная супружница обязана содержать его из своего жалованья! – Оленька даже фыркнула от возмущения. – А у нас приданое жены, а также любое иное ее имущество остается при ней, и мужья на него никаких прав не имеют! Ты тетушке единственная кровная родичка. Так что это ты богатая наследница, а я так, бесприданница! – судя по легкомысленному тону, ее это не слишком огорчало.

- Поэтому ее и называют Хортицей, а не Андреевской?

Щетка остановилась в белокурых Оленькиных волосах:

- По законам-то тетушка – Андреевская, как и матушка моя. А Хортицей ее зовут вовсе не поэтому. – щетка снова заскользила по волосам.

Лиза поняла, что дальнейших объяснений не последует.

- Но… если тетушка… - снова начала Лиза и тут же исправилась. – Если ее превосходительство сама хозяйка своего имущества… почему она говорила так, будто… уж не знаю… будто я могу насильно у нее что отнять? Не захочет – и не оставит мне ничего. Хоть и впрямь в сиротский дом отправит. – в голосе ее прозвучала грусть. А ведь и правда – как захочет, так и поступит. Может, женщине тут мужчина и не хозяин, а опекуны всяко над детьми власть имеют. А что не всегда эта власть во благо она уж успела в своей жизни убедиться.

- Да. Странно. – задумчиво согласилась Оленька и легко спорхнув с кресла, подхватила и корзинку, и бутылку, уничтожая следы ночного пиршества. – Но мы узнаем. Люблю загадки! – она ободряюще улыбнулась Лизе и канула во мрак коридора. Дверь бесшумно закрылась.

Чудная она! Лиза откинула покрывало и забралась в постель. Простыни были волглыми и холодными, пропотевшая нижняя рубашка неприятно липла к телу – помыться бы, но уж ясно, что до утра не выйдет. А вот пить столько не стоило. Лиза еще покрутилась, поджимая ноги – и сдалась. В поместье Галицких нужный чулан располагался рядом с кухней. Свечу бы, но нету. Она тихонько выскользнула в коридор, постояла, позволяя глазам привыкнуть ко мраку, и по застилающим пол дорожкам шагнула к лестнице.

Внизу лестницы ее ждали. Это чувствовалось по сгустившему мраку, словно там, у последней ступени было что-то темнее, чем сама темнота. По напряженному, точно звенящему от затаенного нетерпения воздуху. По неуловимому шевелению.

Лиза замерла, не дыша, а потом бесшумно выпустила воздух через нос, подлаживаясь под дыхание того, кто караулил ее во мраке. Вдох, выдох, вдох, выдох… пульс участился, ей стало жарко. Продолжая дышать – вдох, выдох… она мягко, шажочек за шажочком отступила назад. Ладонь легла на дверь – медленно, не давая открывающейся створке колыхнуть воздух, Лиза нажала. Не торопиться, только не торопиться… Что там Оленька говорила про петли? Юрко, как змейка, девочка скользнула обратно в спальню и также неслышно прикрыла дверь за собой. Придержала ее коленом… и потянулась к своему сундуку…

Лестница заскрипела: тот, внизу, устал ждать. Он не производил шума, но прижатые к половицам босые ноги чувствовали робкую дрожь ступеней под навалившимся на них огромным телом. Шшшур… шшшур… кто-то скользнул мягким боком по шелковой обивке стен. Скрип… шшшур… Почти бесшумные шаги прошлись по коридору… и остановились точно у ее двери.

Лиза сидела на кровати и пристально глядела на дверь, чувствуя, как позади той ворочается нечто огромное, едва умещающееся в узком коридоре. Дверная ручка чуть слышно скрипнула… и медленно начала опускаться. Ниже… ниже… еще ниже… Тот, за дверью, надавил на створку… и замер, явно не ожидав, что дверь не откроется.

Шшшур… С другой стороны надавили на створку: сперва мягко, стараясь не производить лишнего шума, потом дерево затрещало и принялось выгибаться под давящей на него силой. Скриип… Хрясь! Створка прогнулась, отходя от косяка и в комнату дохнуло острым запахом слежавшейся шерсти и тухлого мяса из звериной пасти. В открывшуюся щель просунулся кривой коготь на мохнатой лапе…

И наткнулся прямо на лезвие воткнутого в косяк посеребренного ножа!

Фитилек в масляной лампе вспыхнул, как подпрыгнул! Из коридора донесся густой, обиженный рев, тяжелый топот – и то, что было за дверью, исчезло.