Последний проблеск света (ЛП) - Кент Клэр - Страница 40

Но сегодня он не ощущается горячим и спешащим.

Он кажется тихим и нуждающимся, как и я.

Глубоким.

Он проводит губами по линии моего подбородка, прочерчивает ее очертания. Щекочет языком ямочку на моем подбородке. Дышит на кожу прямо у уголка моих губ, и я еле сдерживаюсь, чтобы не выгнуться и не прижаться губами к его рту.

Я тихо скулю, дергая его за волосы.

Трэвис опускает голову с приглушенным стоном и снова целует мое горло.

Теперь я уже подаюсь навстречу его весу, мои ладони опускаются к его заднице, забираются под трусы, чтобы ощутить крепкую теплую плоть.

Он охает, не отрываясь от моей кожи. Приподнимается, чтобы сдернуть боксеры. Устраивается между моих ног и придерживает себя рукой.

Затем он толкается в меня. Я обхватываю его ногами, сцепляя лодыжки, чтобы удержать их на месте.

Я мокрая и податливая, но все немного ноет от наших энергичных забав ранее. Я не ощущаю нужды кончить. Я просто хочу чувствовать его, обнимать вот так.

Знать, что он со мной.

Трэвис покачивает бедрами, его эрекция скользит во мне. Толчки неглубокие, он никогда не выходит слишком далеко. Иногда целует меня в шею. Иногда смотрит на меня в темноте, дышит на мою кожу.

— Тебе нужно посильнее? — спрашивает он через несколько минут.

Я двигаю бедрами в его ритме. Держусь одной рукой за его бедро, другой — за бицепс.

— Нет. Мне хорошо. Именно так.

— Как думаешь, сможешь кончить?

— Не знаю, — я прерывисто выдыхаю, мое горло снова ноет. — Но мне это нравится. Просто продолжай.

— Ладно, — он двигает бедрами. Наклоняется, чтобы потереться подбородком о мою щеку. Его щетина царапается. И это успокаивает. — Нормально?

— Да. Просто продолжай, — моя рука сдвинулась на его бедре, и теперь мои пальцы слегка задевают низ складки между его ягодицами. Это местоположение случайно. Это кажется интимным. Естественным. Я не убираю руку.

Так продолжается долгое время, и мне кажется, будто мне нужна каждая секунда. Будто стоит Трэвису кончить, и все хорошее исчезнет.

Пусть я и знаю, что это чувство иррационально, я ничего не делаю, чтобы подтолкнуть его к спешке.

Он терпелив.

Он всегда давал мне то, в чем я нуждалась.

Он и сейчас дает мне то, в чем я нуждаюсь.

Моему телу хорошо, но оно не приближается к оргазму. Однако в итоге я чувствую, что напряжение в теле Трэвиса начинает изменяться. Он становится горячее. Его ритм уже не такой размеренный.

Мне тоже надо дать ему то, в чем он нуждается.

Я впиваюсь пальцами в его задницу. Он охает и дергает бедрами.

— Ох, бл*ть, милая.

— Кончай сейчас, — я сжимаю его ногами и своими внутренними мышцами, заставляя его снова охнуть. — Я хочу, чтобы ты кончил.

— Ты уверена?

— Да. Я готова. Я хочу, чтобы ты кончил.

Его тяжелое дыхание учащается до громкого пыхтения, бедра активно работают. Минуту спустя он выдавливает:

— Лейн. Бл*ть. Лейн.

Его тело напрягается так, будто вот-вот сломается. Он с силой вдалбливается в меня.

В самый последний момент он ахает и приподнимает бедра, чтобы выйти. Он натужными брызгами кончает на мое бедро.

Он едва успел выйти. Обычно он делает это раньше.

После я притягиваю его сверху. Крепко обнимаю, пока его тело расслабляется.

Мое тоже расслабляется, но ком из горла не уходит.

Трэвис встает, чтобы привести нас в порядок, а я в итоге нахожу в себе силы сходить в туалет.

Я проверяю пса. Он развалился на боку на маленьком коврике в гостиной и громко храпит.

Затем я возвращаюсь в постель и перелезаю через Трэвиса, чтобы попасть на свою половину кровати.

Он притягивает меня к себе, и я засыпаю в его объятиях.

Я так и лежу в его объятиях, когда просыпаюсь следующим утром.

***

Мы тихие, как это обычно бывало по утрам, пока одеваемся, завтракаем и собираем вещи в джип. Мы берем столько еды и припасов, сколько можем вместить в грузовой отсек, и наполняем все наши бутылки водой из колодца.

Пес съедает порцию корма, уходит по своим делам, а затем ходит за нами хвостиком, пока мы собираем вещи, высунув язык и наблюдая за происходящим. Его хвост иногда нерешительно виляет, как будто он надеется порадоваться, но не уверен, что ему это позволено.

Я едва могу смотреть на него.

Когда мы упаковываем вещи и Трэвис в последний раз осматривает дом, чтобы убедиться, что нам больше ничего не нужно брать с собой, я быстро и крепко обнимаю пса, на минуту зарываюсь лицом в его шерсть, а затем отпускаю его. Я забираюсь на пассажирское сиденье машины.

Я не собираюсь плакать.

Это собака. Мы даже не придумали ему имя. Мы знали, что нам придется оставить его.

Я сажусь на свое место и молюсь, чтобы Трэвис поскорее вернулся, и мы уехали отсюда до того, как я начну реветь.

Трэвис все еще в доме, а пес сидит рядом с машиной и выжидающе смотрит на меня.

Когда я не двигаюсь, пес подходит и кладет передние лапы на пол с пассажирской стороны. Я думаю, он просто приподнимается, чтобы его погладили, поэтому наклоняюсь и глажу его по голове, по ушам.

Он несколько раз виляет хвостом и запрыгивает прямо ко мне в джип.

Я издаю приглушенный стон, когда он перелезает через мои ступни. Рядом с моими ногами лежит стопка сложенных полотенец и одеяло, поскольку это единственное место, где мы могли их разместить, и пес плюхается прямо на них.

Он радостно пыхтит, глядя на меня, выглядя очень довольным собой.

Я сижу напряженно, почти дрожа от волнения.

Я не могу выгнать пса.

Я просто не могу.

Я действительно не думаю, что способна на это.

Проходит еще минута, прежде чем Трэвис выходит, одетый в свои джинсы и черную футболку, которые мы нашли в том пустом доме. Он проверяет, заперта ли дверь — мы уже решили взять ключ с собой на случай, если нам понадобится вернуться за припасами когда-нибудь в будущем — а затем направляется к джипу.

— Пес, должно быть, убежал, — говорит он, приближаясь. — Не могу его найти. Хотел попрощаться… — он замолкает, проскальзывая на водительское сиденье и замечая пса поверх полотенец.

Он замирает, глядя сверху вниз на высунутый язык собаки и едва заметно виляющий хвост.

Его молчание длится так долго, что я ерзаю на своем месте.

— Я его сюда не сажала. Он залез сам.

Трэвис делает глубокий вдох, его взгляд перемещается с пса на мое лицо.

Я не шевелю ни единым мускулом. Я чувствую, как под моим левым глазом собирается слеза, и в конце концов мне приходится смахнуть ее кончиками пальцев, прежде чем она упадет.

Трэвис кривится.

— Черт возьми. Будь все это проклято. Ему придется сидеть прямо там. Другого места для него нет. Я схожу за собачьим кормом.

Я издаю негромкий всхлипывающий звук, когда из глаз вытекает еще пара слезинок. Я глажу пса, пока Трэвис уходит в дом и возвращается с пакетом собачьего корма.

— Это все, что мы можем взять с собой, так что псу тоже придется сидеть на пайке, — он наклоняется, чтобы втиснуть пакет рядом с кучей полотенец. — И у тебя не будет много места для ног.

— Мне все равно, — я чешу пса за ушами, когда он принюхивается к собачьему корму и более уверенно виляет хвостом. Похоже, он знает — пакет с собачьим кормом означает, что он определенно поедет с нами.

Трэвис качает головой, глядя на пса, но протягивает руку, чтобы быстро погладить его.

— Черт подери, пес. Ты и она… оба.

— Он и я оба что? — спрашиваю я, заинтригованная неясным заявлением.

Он качает головой, глядя на меня так же, как на пса.

— Ты и он оба. Погубите меня.

Я смахиваю еще одну скатившуюся слезу.

— Мы не хотим тебя губить.

— Я знаю, что не хотите. От этого только хуже, — бормочет он так, будто разговаривает с самим собой. Он смотрит на покатую земляную дорогу.

Я не уверена, что именно он имеет в виду, но кажется, это не что-то плохое. Его тон и лицо выражают нежность.